охране. Пересаживаясь в свой транспорт, он перекинулся парой предложений с сыном и обнявшись с ним, вскоре отбыл обратно в сторону города. Когда пыль, поднятая его колесницами, спала, я нашёл взглядом глаза Ментуиуи, остановившись на них. Военачальник мгновенно почувствовал себя неуютно и отвёл от меня взгляд, косвенно подтверждая то, что сказал визирь. Дальше вместо того, чтобы как обычно подъехать и выяснить причины моего недовольства, Ментуиуи поехал в голову колоны, и явно поговорил с остальными военачальниками, поскольку вернулись они ко мне все вместе.
— Мой царь, — колесница Ментуиуи поравнялась с моей, — мы можем поговорить?
— О чём? — я поднял одну бровь, — о том, что вы предатели, решили меня кинуть? Спешу вас обрадовать, после подписания контрактов легионеров, если вы попытаетесь оставить войско, я тут же прикажу лучникам застрелить вас, как дезертиров.
— Твоё величество, — лицо Иамунеджеха исказилось словно от боли, — нам самим эта ситуация неприятна, мы просим разговора на вечернем привале.
— Хорошо, — кивнул я и они переглядываясь друг с другом отъехали от меня.
Вечером, когда мы вступили в очередной город, которому вскоре предстояло прочувствовать на себе наше расквартирование в нём, меня встречали просто толпы восторженного народа. Все уже знали, что будет через пару дней, нужных нам для закупки вина и хлеба, так что весёлый и взбудораженный народ, съехавшийся в город со всей округи кричал мне здравницу и радостно приветствовал воинов, нагло занимающих лучшие дома, несмотря на протесты их жильцов, которых выгоняли на улицу.
Меджаи на улицах привычно делали вид, что ничего особенного не происходит, жрецов и градоправителей не было видно вовсе, видимо и до них дошла информация, что происходит с самыми яростными обличителями моей деятельности.
Хопи выгнал из хорошего, большого дома хозяев и их слуг, поскольку в нём разместился я, вместе с охраной и Меримаатом с Бенермерутом. Спустя четыре часа, когда всё войско встало на постой, ко мне подтянулись военачальники. За стол я их не пустил, заставив стоять передо мной всё то время, пока я молча насыщался. Доев мясную похлёбку с бобами, я вытер руки о полотенце и сделал глоток вина, запивая ужин. Только после этого поднял на них спокойный взгляд.
— Слушаю.
— Мой царь! — Ментуиуи упал на колени и следом это сделали все остальные, — мы как могли оттягивали это разговор, поскольку пытались договориться, чтобы всадники, находящиеся на службе у Твоего величества, остались в войске. Но это оказалось просто бесполезно. Представитель Сененмута остался неумолим, заявив нам, что-либо мы переходим все в войско царя Хатшепсут, либо сделка вообще отменяется.
— Вы могли мне сказать о том, что вам поступило такое предложение, — я холодным взглядом посмотрел на него, — не буду говорить сколько и что вы заработали в походе со мной, скажу только одно — дезертирства я не потерплю. Все, кто нарушит контракт и клятву, будут казнены.
— Мой царь, — лицо Ментуиуи стало печально, — тогда умоляю, убейте только нас. Воины невиновны в том, что мы отдадим им такой приказ.
— Ментуиуи, никто не ослушается моего слова, — я с раздражением в голосе ответил ему, — вы меня предали самим фактом того, что не сказали о поступившем предложении, предпочтя словно крысы шушукаться за моей спиной. Если бы вы сказали, мы могли бы найти выход, я уверен в этом.
— Что же Его величество прав, — Хоремхеб первым поднялся на ноги и остановив дёрнувшегося было Хопи жестом руки, вытащил из-за пояса свой жезл легата Второго легиона. Сделав два шага, он положил его мне на стол.
— Вручаю свою жизнь и жизнь своих офицеров в руки моему царю. Но при всей своей ненависти к Сененмуту и несправедливости, которую я видел от царя Хатшепсут в свою сторону, я не могу лишить свою семью и род возможности получить землю.
Военачальники согласились с ним и поднявшись на ноги, также положили свои символы власти на стол, оставшись стоять передо мной.
— Вверяем свои жизни решению Его величества, — обречённо сказал Иамунеджех, — мне нечего добавить к словам Хоремхеба. Земля в нашем царстве слишком ценное приобретение для рода, моя жизнь и жизнь моих всадников ничего не значат на этом фоне.
Я хоть и был на них сильно зол, понимал о чём он говорит. Из-за того, что всей землёй в Египте владел только фараон, одаривая ею особо отличившихся или своих приближённых, то ни за какие деньги мира её невозможно было получить иным способом. Она не продавалась и не покупалась, поэтому даже отдай они всё, что заработали в этом походе, ни метра земли они бы без разрешения царя Хатшепсут не получили в своё пользование. Отлично зная это, прибывший на переговоры с военной кастой Сененмут или его представитель, как представитель действующей власти, нагло их этим шантажировал. Это я прекрасно понимал, но также было и осознание того, что в следующий раз они могут также договориться о том, чтобы убить меня за какие-то очередные плюшки для себя. Здесь ведь был важен не сам факт ведущихся переговоров, а то, что это происходило тайно без уведомления меня об этом. Причём я-то был в полной уверенности, что после пережитого и главное заработанного благодаря мне в походе, эти люди будут мне преданы если не навсегда, то хотя бы на какой-то более длительный промежуток времени. К сожалению холодный душ, который вылил на меня Усерамон, сообщив эти новости, здорово заставил пересмотреть свои взгляды на людей и особенно на такое понятие, как доверие.
Я посмотрел на воинов, стоящих напротив меня и ожидающих моего решения. Убить их я не мог, это плохо сказалось бы на моей репутации среди воинского сословия. Колесницы были самой серьёзной силой на полях сражения, а я пока не завершил формирование своих легионов под новое вооружение, что значило, что колесницы и те, кто ими управляет были мне необходимы, обойтись целиком без них я на данном этапе не мог. А если это так, не нужно было им ничего озвучивать или выплёскивать своё негодование дальше, ведь я ещё днём решил, что когда стану единовластным правителем, откажусь от услуг военных, которые руководствуются своими интересами и интересами своих Родов, а не моими, перейдя на полностью профессиональную армию, подчиняющуюся только мне и оплачиваемую из государственной казны. Поэтому высказывать всё, что я о них думаю было бессмысленно, это никак ситуацию не разрешало, а только накопило бы у них негатив в мою сторону. Зато я получил от этой ситуации целых два хороших урока: первый — не всё можно
