class="p1">Матрос осекся:
— А, ты знаешь перегринский…
Йохан не стал озвучивать самоочевидную вещь. К тому же он знал не перегринский, а брумосский. Собственно, в Перегрине на брумосском и говорили, просто, в знак отречения от колониального прошлого, его переименовали. Справедливости ради, надо отметить, что за сто лет, прошедших с момента объявления независимости Перегрина, язык материка несколько отошел от изначального, и человек, знающий брумосский в отдельных случаях поймет перегринца с трудом. Но, честно говоря, в самом Брумосе в отдаленных провинциях, говорили на таком «брумосском», который совпадал с классическим только предлогами.
2
Паром проплыл под гигантской Аркой, толпа на некоторое время замолчала, пришибленная ее размерами, и, в скором времени, они уже сходили на берег. Там всех новоприбывших еще раз пересчитали, напомнили, что полученный сегодня документ нужно хранить минимум два года — иначе гражданство Перегрина получить будет затруднительно, если ты не сможешь доказать, что прожил на землях республики эти самые два года — после чего разрешили проваливать на все четыре стороны.
В конце концов — здесь все самостоятельные люди, никто же не ожидал, что вас будут за ручку водить? Смог приехать в Перегрин — значит, сможешь самостоятельно найти себе и жилье и работу. Так что делай, что хочешь. Свобода же!
Йохан хладнокровно протиснулся сквозь толпу зазывал, предлагавшим иммигрантам и работу и жилье — и не упоминавшим о качестве того и другого — вежливо отказался от покупки потертой бумажки, подтверждающей, что он приехал аж два года назад, не стал садиться ни на извозчика, ни на пыхтящий паровик, а зашагал, не торопясь, по улицам Нового Канарси.
Ну, что можно сказать… Неплохо город, сразу видно, что жители его- или, скорее, власти — не жалели денег:широкие улицы вымощены брусчаткой, по которой постукивали копыта лошадей и колеса паровиков, стены домов выкрашены в яркие цвета и украшены статуями… Но все равно ощущается какой-то налет… провинциальности? Нет, вроде бы неверное слово…
Юноша приостановился на перекрестке, пропуская мимо себя суетливых прохожих, и попытался подобрать подходящее слово. Провинциальность? Нет. Хотя вот эта перегринская привычка «украшать» дома огромными рекламными вывесками и надписями… Хотя все равно — нет. Тогда что? Какое ощущение вызывает у него этот город? И тут Йохан понял.
На противоположной стороне улицы высился дом, этажей в шесть-семь. Судя по всему — построен совсем недавно, по крайней мере, даже штукатурка на стенах выглядела ярче, чем на соседних домах. И, видимо, эта яркость бросилась в глаза не только юноше. Потому что несколько рабочих, стоящих на деревянных лесах, занимались тем, что окуривали стены из дымарей, придавая им закопченный и…
Старинный вид.
Вот оно. Город выглядит слишком новым, слишком молодым, слишком… незрелым. И перегринцы пытаются заставить его хотя бы выглядеть старинным и древним, подобно подростку, который наряжается во взрослые одежды, пытается говорить солидным басом и, украдкой кашляя, курит трубку.
Хм. А вот это что-то интересное…
Мимо Йохана, прямо по улице, по рельсам, утопленным в брусчатку, проехала… конка? Да, такие вагончики, влекомые конями, Йохан уже встречал, и в Бранде, и в других крупных городах. Вот только у этой конки — не было коней. Вместо них в вереницу вагончиков был впряжен паровик.
Любопытно.
Вот чем, собственно, Перегрин отличается от старых государств — здесь не боятся экспериментировать.
Йохан не отказал себе в удовольствии запрыгнуть в эту паровую бесконную конку — как выяснилось, называется она «трамвай» — и доехать до нужного ему места, наблюдая панорамы города в раскрытое окошко.
Чем еще был удобен Новый Канарси — он строился по четкому плану, и добраться до нужной улицы было не сложнее, чем найти точку на географической карте. Улицы, идущие с севера на юг, так и назывались — улицы, и не имели названий, а просто нумеровались, улицы же, проходящие с запада на восток, носили ренчское название «авеню» и тоже нумеровались. Так что если ты находишься на Седьмой авеню, а тебе нужно на угол Пятнадцатой авеню и Тридцатой улицы, то построить маршрут не составит никакого труда.
3
На том самом искомом углу улицы и авеню, в тихом переулке, находилась набольшая гостиница, построенная… впрочем, с привычкой перегринцев состаривать свою историю, сложно понять, когда она построена. Может, сто лет назад, а может — в прошлом году. Однозначно можно сказать, что построена в брумосском стиле. С некоторым добавлением лесских мотивов. Впрочем — это же Перегрин…
Портье за стойкой вскинулся было:
— Добрый день!
Причем произнес он это по-белоземельски, безошибочно угадав земляка. Среди как «коренных» перегринцев, так и среди иммигрантов было много белоземельцев. Даже для того, чтобы назвать свои деньгии перегринцы выбрали белоземельский талер. Впрочем, может, потому, что белоземельские войска никогда их не принуждали к подчинению.
— Чем могу…?
— Добрый день. Меня зовут Карл Фабер и меня должны ожидать.
Портье осекся:
— Д-да… Совершенно верно, господа вас ожидают в седьмом номере.
Впрочем, на лице портье не было испуга, только недоумение, смешанное с толикой любопытства. Он понимал, что в его гостинице присходит что-то таинственное, но не понимал — что.
Йохан не стал утолять его любопытство, коротко поклонившись, он поднялся на второй этаж по скрипучей лестнице и постучал в дверь с медной цифрой «семь».
— Войдите! — послышалось из-за двери.
Юноша толкнул дверь, та послушно распахнулась, открывая вид на гостиничный номер, в котором, за столом, сидели два человека.
Оба — одинаково неприметной внешности, которая делала их похожей, как будто они были братьями, разве что тот, что сидел справа, носил короткую бороду, а тот, что слева — был гладко выбрит.
Шнееланд.
Бранд. Городская тюрьма
2 число месяца Короля 1855 года
Вольф
1
Лето уже катилось по склону в направлении осени, однако летнее тепло еще не покидало узкие улочки Бранда, расслабляя обитателей столицы королевства. Причем под дремотные чары летнего тепла попадали не только законопослушные горожане, чьим самым большим преступлением была интрижка с разбитной горничной за спиной у скучной жены. Всеобщая лень постигла также и преступный мир, заставляя воров оставить мысли о проникновении в чужие квартиры и особняки, убийц — отложить ножи и удавки, а грабителей — дубинки… Насильники тоже не хотели напрягаться. Именно этим, скорее всего, и объяснялась относительная малолюдность городской тюрьмы. Нет, можно, конечно, предположить, что ленивое расслабление постигло не столько преступников, сколько полицейских, чьей задачей было их ловить… Но мы не станем клеветать на этих
