— А до этого я, стало быть, в сторонке сидел? — возмутился Филя.
— Давай, не выкобенивайся! — рявкнул Большаков, послышался шорох венков и звуки суеты.
— Во! Как и было, гляньте.
— Ну, плюс-минус. Куда-а-а вы собрались, работнички? А две могилки кто на завтра готовить будет?
— Ну Степаныч, ну еж твою…
— Я те дам! Только скажи по-матери, я тебе все зубы выбью, понял? Вы трое — лопаты в руки, Филя — бегом за клеенкой в контору, и ведра прихвати!
— Опять я таскать воду буду? У меня грыжа!
— Да мне похер, — откликнулся Большаков. — Иди воруй, если у тебя грыжа. Или дедушек в карты обдуривай… Чем ты там занимался-то?
— Кукольник я! — обиделся Филя.
— Говнюкольник. По-русски скажи!
— Фальшивомонетчик.
— Ну вот. Ну и иди за клеенкой, кукольник, — невпопад закончил Большаков.
* * *
Кажется, я всё-таки задремал, прислонившись к трубе, несмотря на холод и ветер — они как раз закапывали могилу. А когда проснулся — уже было поздно:
— Руки вверх! — произнес молодой голос и в лицо мне ударил яркий свет фонаря, — Милиция!
Глава 15, в которой остается не зарекаться только от сумы
* * *
Лязгнула железная дверь за моей спиной, захлопнувшись. Я медленно втянул в себя спертый воздух, пованивающий испражнениями, и прищурился, чтобы привыкнуть к бьющему прямо в глаза свету лампочки без абажура, которая висела на проводах под потолком.
Понятия не имею, как это называется. Изолятор временного содержания? Камера предварительного заключения? Никогда в жизни не бывал в таких местах, Бог миловал. В общем — комната со стенами, до половины высоты окрашенными зеленой краской, несколько двухэтажных кроватей — нары, кажется? И классическая параша в виде дырки в полу. В глубине помещения — несколько мужчин. Четверо спали на верхних полках, трое сидели за длинным столом.
— Доброго утра, — сказал я.
— И тебе, — сказал один из них, коротко стриженый и небритый старик в тельняшке, — Ты надолго?
— Да вроде нет, — поулыбался я вместе с ним, — Как разберутся, наверное, выпустят. Но я здесь впервые, понятия не имею, как это работает.
И никаких тебе "вечер в хату" и всего такого прочего. Обычные мужики.
— Вот, тут можешь кости свои кинуть. В восемь утра основа ментовская подтянется — там будут уже вызывать и решать, что с кем делать, — сказал всё тот же седой, указав на место за столом. — Меня Виктор Иванович зовут.
— А меня Герман Викторович, Гера.
— Ну, будем знакомы, Гера.
Я сел на лавку, чуть ближе к двери, чем все остальные, оперся локтями на стол, уронил лицо на ладони и так и просидел долгое время. Подумать было о чем: например об образе жизни и режиме дня. Вырубиться у трубы на крыше? Это до такой степени я задолбал сие бренное тело, что даже двужильный белозоровский организм выдал такой фортель! Нужен был отдых, однозначно…
И никто меня не трогал, не пытался "прописать", чего-то выпытать и в принципе — наладить контакт. Всем было просто плевать. Я так понял, что тут находились те, кого задержали вечером или ночью, а допрос — или как оно там называется — провести не успели, или просто забили болт и отложили это дело на утро. На нарах спали явные пьяницы, разило от них конкретно. Странно, почему их не отправили в вытрезвитель? Из тех, кто сидел за столом, двоих задержали у здания райкома партии — они там морды друг другу били из-за какой-то роковой женщины, но теперь уже помирились и надеялись, что их отпустят. А Виктор Иванович особенно не распространялся о причине своего попадания в казенный дом, просто — взял на себя обязанность встречать новоприбывших. До восьми утра охрана затолкала к нам еще двоих — тоже в подпитии.
Пил народ в Дубровице мощно. Никак не меньше, чем сорок лет спустя. И большая часть преступлений и правонарушений совершалась именно под воздействием алкоголя. Эти, например, саженцы в скверике поломали. Варвары. Охота было саженцы в шесть утра ломать?
Усталость взяла свое — голова стала слишком тяжелой, и постепенно опустилась на стол, веки потяжелели… Лязг двери ворвался в сон неожиданно: охрана по очереди стала вызывать моих сокамерников. До меня черед дошел нескоро, я успел умыть лицо под краном и вообще — привести себя в порядок настолько, насколько это было возможно. Спать на столе — дурная привычка. Даже страшно подумать, где я проснусь в следующий раз…
— Белозор! — раздался строгий голос, — На выход!
— Белозор? — а вот этот тембр был мне уже знакомым, — Какого хрена он тут делает? Давай его сразу ко мне в кабинет!
— Но…
— Сержант, ты понял меня? Ко мне в кабинет!
— Да, тащ капитан!
А я вроде как слышал, что милиция не очень-то любит друг друга по званиям величать… Может, это у них такой способ самоутвердиться? Так или иначе, сержант с невыспавшимися глазами повел меня по коридорам и переходам РОВД, и мы остановились перед деревянной лакированной дверью без таблички.
— Давай, заходи, полуночник! Считай, повезло…
Я шагнул внутрь и сказал:
— Доброго утра.
— Доброго? — капитан Соломин поднялся из-за стола, заваленного документами, мне навстречу, — Проснулся, стало быть, в каталажке и говорит — доброе утро? Вы неисправимый оптимист, товарищ Белозор.
— Скорее, наоборот, — мялся у входа я. — Пессимист. Когда не ожидаешь от жизни слишком многого — даже возможность спокойно посидеть и подремать может показаться добрым знаком.
— А-а-а-а…. - понимающе протянул капитан, — Садись вот на стул. Я воды закипячу, у меня чай есть — грузинский. Будешь?
— Буду.
Капитан воткнул в розетку вилку от большого кипятильника, покрытого известковым налетом. Чайник с помятым носиком начал шуметь сразу же, как только металлическая спираль прибора, сунутого в его полное воды нутро, покрылась пузырьками.
— Ну, рассказывай. Какого черта ты делал на крыше склада керамико-трубного завода в полночь?
— Скла-а-ад? — удивился я. — Графские развалины! Едва нашел целую стену, чтобы взобраться!
— Так, Гера. Ты не понимаешь серьезности ситуации? Проник на охраняемую территорию, покушался на социалистическую собственность…
— На трубы-то? Я бы что — на плечах их утащил? И какая там охрана, если я просто открыл калитку и вошел? Два блохастых кабыздоха?
— Сторож вызвал милицию, — уже не так напористо сказал Соломин, — Но мы разберемся. И проверку на предприятие отправим. Чего ты там вынюхивал, акула пера?
Милиционер щедрой рукой сыпанул в чайник заварки и достал пиалку с рафинадом. Потом подумал — и добавил к сахару еще сушки на тарелочке.
— А можете позвонить в редакцию и сказать, что я не прогуливаю, а в РОВД? — чуть заискивающим тоном попросил я.
— Ладно! — Соломин потянулся за аппаратом.
Пока он разговаривал с Аленой, явно заигрывая, я собирался с мыслями. Наконец капитан положил трубку, налил в керамические чашки с какими-то несерьезными рисунками в виде медведиков крепчайший, приторно-сладкий черный чай и протянул его мне.
— Пей. Отмазал я тебя, — он дождался, пока я отхлебну горячего напитка. И строго посмотрел мне в глаза: — Выкладывай.
— А чего тут выкладывать? Журналистское расследование!
— Шо, опять? — схватился за сердце он. — И снова — на разворот? И в "На страже?"
— Это уже будет зависеть токмо от воли пославшей мя жены… — в тон ему принялся кривляться я.
Почувствовал: с Соломиным — можно.
— И что там? В прошлый раз было оружие, а теперь? Работорговля, наркотики, терроризм?
— Не. Бригадир Большаков со своими людьми выкапывает новопреставленных товарищей, раздевает, разувает, снимает ювелирку и выдергивает золотые зубы. Это всё реализует — про комиссионки знаю точно, остальное надо выяснять. Вечером закапывают — ночью выкапывают, а? Ну, и там мошенничество и вымогательство — по мелочи….
