— Пришёл к тебе, Нежина пить чай. Разве не понятно?
— Сейчас?
На лбу Альбины появились тонкие складки морщин.
— А чем сейчас хуже чем потом? — спросил я. — Потом не всегда наступает. Впускай уже меня. Или будем до ночи через щель разговаривать?
— Вот ещё… — сказала Королева.
Но цепочку отстегнула и позволила мне войти. Я шагнул через порог — сразу сообразил, что не ошибся, когда решил, где именно подгорела каша. Потянуло из кухни и свежим табачным дымком (былого тумана из клубов табачного дыма не увидел, но в квартире явно недавно прикуривали сигарету или папиросу). Я повертел головой. Не увидел в прихожей склада обуви. Да и на кухне столешница обеденного стола блестела чистотой (если не принимать во внимание одиноко стоявшую на ней пепельницу с потушенной сигаретой внутри), на кухонном полу я не разглядел пустых бутылок. А вот в Альбининой комнате снова заметил печатную машинку.
— Что готовила? — спросил я.
Поводил носом — демонстративно принюхивался.
— Гречку пыталась сварить.
— Неудачно.
— Да, — подтвердила Королева. — С первого раза не получилось. Зачиталась.
Кивнула на приоткрытую дверь своей спальни.
Я повесил на крючок в прихожей свёрток с экипировкой охотника на маньяков.
— Что это ты принёс? — спросила Нежина (взглянула на перевязанный верёвкой плед).
— Это не для тебя.
Повертел головой — попытался сообразить, дома ли Альбинина мама. Кроме громкого тиканья настенных часов иных звуков не различил. Не услышал ни бормотания телевизора, ни музыки из радиоприёмника. В прихожую не проникал даже шум улицы, будто все форточки на окнах плотно прикрыты. Почти полная тишина. Никто не выглядывал в дверной проём (чтобы на меня взглянуть), не интересовался у Королевы «кто там явился». Признаков присутствия в квартире Тамары Нежиной я не обнаружил. Что меня порадовало: по пути к Альбине настраивался выслушивать от её мамы обвинения и упрёки.
— Нет его здесь, — сказала Королева. — Не переживай.
Расстёгивал пуговицы на пальто — замер.
— Уже знаешь, что ваш Сан Саныч на свободе? — спросил я.
— Он не мой!
Альбина гневно сверкнула глазами. Блеснули и её расчёсанные, но не заплетённые в косу волосы (их кончики почти касались поясницы девушки).
— Как скажешь.
Я поднял руки в примирительном жесте. Снова не заметил на лице Нежиной косметики. Вновь отметил покраснение вокруг её глаз.
— Обувь снимай, — сказала Альбина.
Мой взгляд скользнул по старенькому коврику, по поверхности паркета — исцарапанной, местами с тёмными пятнами дыр.
— Не переживай: не испачкаешься. Я только сегодня утром пол намыла.
Альбина шаркнула по полу тапочкой. Затянула поясок на халате, разровняла на нём складки. Наблюдала за тем, как я разувался.
— Рана на руке, смотрю, тебя уже не беспокоит, — заметила Королева.
— Молодой организм, — сказал я. — Всё заживает быстро.
Нежина притопнула ногой — будто стряхнула с неё мой взгляд. Я поднял глаза, увидел недовольство на лице девушки (направление моего взгляда Нежина заметила). Но не смутился — лишь улыбнулся Альбине в ответ.
— На кухню иди… организм, — сказала Королева. — С чем чай-то ты собрался пить?
Она направилась к кухонному столу.
— Моих конфет не осталось?
Нежина остановилась, обернулась.
— Ты… правда думал, что я буду хранить их для тебя? — спросила Альбина. — Я угостила твоими конфетами маму, Изольду Матвеевну…
— Нежина, это была шутка, — сказал я. — Ты знаешь, что такое ирония?
Королева повела плечом. Ткань халата пришла в движение — скользнула по телу.
По этому же телу скользнул и мой взгляд (что заметила и его владелица — нахмурилась).
— Понятие «ирония» мне известно, — сказала Альбина. — В отличие от тебя, Усик, я понимаю, чем оно отличается от понятия «идиотизм». Могу предложить тебе к чаю гречку.
— Подгоревшую?
— Нормальную.
Нежина отвернулась, отправилась в кухню.
Последовал за ней, поглаживая взглядом её спину и ягодицы.
— Со второй попытки я справилась, — сказала Альбина. — И моё предложение — не «ирония». Потому что из еды у меня сейчас есть только гречневая каша, пара видов сырой крупы, мука, сахар и соль. Выбирай.
Мысленно упрекнул себя за то, что не заглянул перед визитом к Королеве в магазин. Ведь даже прихватил с собой десять рублей (о чем благополучно позабыл, покинув общежитие). Думал по дороге к дому Нежиной о возможных сегодня встречах: с маньяком, с Альбининой мамой, с Сан Санычем. Прикидывал, сколько просижу в засаде. Гадал, не простужусь ли в своих «ботиночках на тонкой подошве». Но о том, с чем мы с Нежиной будем пить чай, не подумал. Потому что воспринимал чаепитие не больше, чем повод проникнуть в эту квартиру. Подумал: «Дважды приносил сюда конфеты. Но как только дело дошло до чая — лопухнулся».
— Буду пить просто чай. Без сахара. Но с горячей водой и с «заваркой» — это такой мусор, который обычно плавает на дне чашки.
— Это снова была не ирония, — сказала Альбина. — Шутишь ты, Усик, неудачно. Переживаешь из-за эсэсовца? Боишься, что он тебя выследит и снова настучит по твоему лицу?
Королева улыбалась, но весёлых ноток я в её голосе не различил.
— К тебе тоже приходили из милиции? — спросил я. — Говорили о Сан Саныче?
— С чего это мне будут о нём говорить? Он сам приходил.
Нежина жестом велела мне занять место за столом.
Я подчинился, сел на скрипучий стул.
— Кто приходил?
— Эсэсовец, кто же ещё.
Альбина открыла кран, набрала в чайник воду.
— Припёрся к нам ночью, похватал свои вещички, — сказала она. — Мама ушла с ним.
Нежина чиркнула спичкой — зажгла газ на плите.
— Куда ушла?
Я привстал; не спрашивая разрешения, приоткрыл форточку. Впустил в кухню свежий воздух, пропитанный звуками детских голосов и птичьим чириканьем. Дождь по стеклу не барабанил, но изредка оставлял на его поверхности влажные полосы.
— А я, думаешь, знаю, куда?! — ответила Королева. — Просто ушла. С ним.
Громыхнула тяжёлым чайником — припечатала его дно к металлической решётке над конфоркой. Языки пламени изогнулись. Со зловещим шипением они набросились на стенки мокрой посудины, на задержавшиеся поверх мутноватой эмали капли.
— Быстро оделась, собрала сумку, — сказала Альбина. — Денег мне немного оставила. Будто я не проживу без её подачек. В щёку поцеловала. Побежала за ним… как собачонка. «Веди себя хорошо, доченька, я обязательно тебе напишу». Напишет она мне…
Глаза Королевы заблестели, точно в них скопилась влага. Нежина повернулась ко мне спиной — привстав на носочки, неторопливо перебирала расставленные на полке в шкафу чашки. Я рассматривал изгибы её укутанного в халат тела (с интересом и без особого стеснения). Вновь отметил, что не считаю Королеву ребёнком… сейчас (когда смотрел на её ягодицы — точно принимал Нежину за вполне половозрелую женщину). При виде Альбининых ног на время позабыл и о маньяке, и всяких там… Сан Санычах. Воскресил в памяти те сцены с участием Нежиной, что изредка видел во снах. Подумал: «А может, ну её — эту засаду?»
— В милицию об этом сообщила? — спросил я.
Убедился: говорю спокойно — как обычно.
— Я?!
Альбина резко обернулась.
На её щеке увидел извилистую влажную вертикальную полосу.
— Зачем? — спросила Королева. — С чего вдруг я должна бежать в милицию? Они нас даже не предупредили, что выпустили его!
— Не выпустили. Он сбежал из СИЗО.
Не заметил, чтобы мои слова удивили Альбину.
Нежина задумчиво посмотрела поверх моей головы — на окно.
— Ну… я так и предположила, — сказала она. — Уж очень быстро они собирались. Да и потом: иначе бы он отсюда вовек не ушёл.
Покачала головой, хмыкнула.
— А нам… даже не сказали.
Посмотрела на меня.
Влаги в её глазах я больше не видел.
— Ты-то как узнал, что эсэсовец на свободе? — спросила Нежина.
Рассматривала меня, хитро прищурившись.
