Каким должно было быть ощущение общего неблагополучия, чтобы полковник Бок решился принести себя в жертву!? Мне вспомнились слова Рылеева сказанные им за день до восстания "Можно распять того, кто говорит правду, но нельзя никогда восторжествовать над истиной. Всегда нужны жертвы, прежде чем победа будет достигнута. Провидение определит будущее…" и я вслух повторил их Тимофею Георгиевичу.
Он тогда, согласно кивая головой, скупо улыбаясь, ответил:
- Ко мне не подходила снисходительная формула: "Дурак! не в свое дело вмешался", которой наградил император Александр полковника Генерального штаба Александра Муравьева за его проект крестьянской реформы. Меня без лишних слов и суда бросили в одиночную камеру Шлиссельбурга – как безумца! И пытались довести до безумства, и почти добились успеха, скажу я вам Иван Михайлович, я уже пребывал на грани и если бы не Революция и освобождение … один Господь Бог знает, сколько бы я еще мог провести времени в здравом уме и твердой памяти. Но знайте, я ни о чем не жалею! Мне с самого начала было понятно, что защитить себя не смогу, ибо за мной не было никакой вооруженной силы. В отличие от вас, Иван Михайлович, за вами, одиннадцатого декабря, она уже стояла… Страна и наш народ, наконец, очнулись от тяжкого сна!
Проводив Волконского, думая о незавидной, и в то же время героической судьбе военного министра, подошёл к окну. Окинул ленивым взглядом шпиль Петропавловской крепости, повернул голову на западную сторону, уставившись на многоколонное здание биржи, все еще неработающей.
Помедитировав у окна минут десять, повалился в кресло, закрыв лицо руками. Мысли от генерала Бока неожиданно отрикошетели к моим заморским спонсорам. С Ротшильдами нужно было что-то делать! Долго и упорно плясать под их дудку вовсе не входило в мои планы. Но этот разрыв со всей определённостью будет означать помимо заговоров уже против меня и всеевропейского остракизма ещё и изоляцию России. Может повториться нечто подобное тому, что наблюдалось в первые годы правления большевиков – фактическое торговое эмбарго, покупка российских товаров за бесценок, а продажа западных товаров втридорога и только за золото. Но по сравнению с тем временем, технологическое отставание России от Запада ещё не приобрело катастрофических масштабов, а с помощью моих инсайдов, надеюсь, что и не приобретёт!
Кто-то осторожно постучался в дверь. Откликнулся я не сразу. Только при повторном стуке разрешил входить. В двери вошёл камердинер, а вслед за ним и Лев Пушкин с докладом об митрополите Серафиме (в миру Стефан Васильевич Глаголевский) – главным кандидатом в патриархи РПЦ. С ещё одним претендентом архиепископом Московским и Коломенским Филаретом (в миру Василий Михайлович Дроздов) я лично беседовал неделю назад. И вот теперь настало время поговорить со вторым претендентом.
Правда, к митрополиту Новгородскому, Санкт-Петербургскому, Эстляндскому и Финляндскому, священноархимандриту Александро-Невской Лавры я относился с заметной долью скепсиса. Серафим был в каком-то роде человеком из команды Аракчеева, поддерживая политику графа. Что будет теперь? – Неизвестно, но у меня были основания уличить митрополита в политическом флюгерстве, грешков за Серафимом водилось с лихвой. Во всяком случае, мне совершенно точно было понятно, Серафим был кем угодно, но только не религиозным фанатиком. При нашествии Наполеона он, будучи в сане Минского архиепископа, покинул свою паству и выехал в Смоленск. Когда же французы подошли к Смоленску – умотал в Питер. В принципе, «с моей колокольни», данные факты в биографии идут Глаголевскому только на пользу – политики ценят и трусость, и гибкость, и особенно наличие компроматов. А если разобраться «в накопанном», то подвести Глаголевского, ха-ха, «под монастырь», есть за что!
Дислокацию изменять я не стал, по-прежнему сидел в кресле, смежив веки, слушал доклад Пушкина, украдкой поглядывая в заснеженное окно.
После обеда ко мне на аудиенцию пожаловал глава МИД Трубецкой с очередными срочными новостями.
- Имел беседу с английским послом. Британцы готовы поставить по снегу, не дожидаясь навигации, холодное оружие, а именно палаши и сабли фирмы Wilkinson Sword, также через независимую Финляндию – эти слова говорились мне англичанином с нотками особой благодарности, - счел нужным подчеркнуть Трубецкой, - шведы по просьбе англичан готовы немедленно начать поставлять порох и кое-какое металлургическое оборудование, из составленного Сестрорецким заводом списка …
Трубецкого я слушал вполуха, а сам размышлял над сложившейся на данную минуту внешнеполитической ситуацией вокруг раздираемой революцией Россией.
На том же Туманном Альбионе действовать МИДу приходилось посредством людей Ротшильда, так как надежды на установление взаимопонимания с официальным российским послом в Англии графом Ливеном Х.А. не было никакой. Христофор Андреевич был убежденным монархистом. Что и не удивительно, учитывая как его личные контакты, так и в целом связи его семьи с династией Романовых. Одно лишь то, что его мать урождённая фон Гаугребен была воспитательницей великих княжон, дочерей Павла Петровича, и в годы младенчества – великих князей Николая и Михаила Павловичей, говорило о многом. Совсем другое дело – русский посол во Франции Карл Осипович Поццо ди Борго. Ди Борго был не только урождённым корсиканцем, перешедшим на русскую службу в первые годы царствования Александра I, но и ярым противником своего земляка и дальнего родственника Наполеона, одновременно являясь франко - англофилом. Этот «русский» дипломат (как пить дать являющийся как минимум агентом влияния если не самих Ротшильдов, то связанных с ними евро-английских сил, будь то разведка или буржуазия) переворот в Петербурге признал сразу, и безоговорочно примкнул к Революционному правительству. Поэтому, с поставками оружия и припасов из Франции и Бельгии проблем возникнуть не должно, от слова совсем. Посол в Австрии Дмитрий Павлович Татищев сам ли, под влиянием ли своей жены польки, или опять же, всё тех же пресловутых «тайных сил», осторожно склонялся в сторону революционного Петербурга. Верны ли эти слухи насчет Татищева – время покажет …
Часть 1. Глава 8
ГЛАВА 8
На следующий день, после того как П.М. Волконский был утвержден в должности начальника Главного штаба и официально представлен членам кабинета министров, я решил навестить одного примечательного сидельца – Аракчеева. Он мне был нужен в связи с его прежней реформаторской деятельностью на ниве Военных поселений ...
Из своих личных апартаментов Зимнего дворца, при помощи дежурного камердинера с камер-лакеями переоделся, облачившись в зимнюю шинель, и поспешил на выход. Но там меня ожидал сюрприз! У крыльца приметил группу великосветских дам, тут же окруженных моими эсэсбэшниками, моментально взявшими на изготовку оружие. Это были мутные жены мутных мужей, но арестовывать себя они поводов не давали, так как, по крайней мере, на словах, они признавали Временное правительство и даже, согласно сведениям Каховского, ему присягали в церквях, но, все равно, доверия не внушали.
Этих дам - бывших светлейших княжон, графинь и прочих сенаторских супруг возглавляла моя старая знакомая, бывшая царская любовница - Нарышкина. Оказалось, что здесь они меня смиренно поджидали, так как пришли просить за тех выживших членов императорской фамилии, кто сейчас у нас содержались в застенках Петропавловской крепости, а также и за некоторых других арестованных родичей.
Но, по правде говоря, не совсем и смиренным было их ожидание. Гостьи выглядели достаточно разгоряченными выпитым вином, уж не знаю, по какому поводу они его употребляли? Во всяком случае, сейчас, в столице, театральные вечера, музыкальные концерты, танцы и прочие тому подобные мероприятия совсем вышли из моды. Устраивать такие сборища, "пировать во время чумы" - это все равно, что фрондировать перед Каховским и его сотрудниками, бросать им публичный вызов!
