— Отлично! — резюмировал я и вновь поинтересовался: — А у вас в реквизитном павильоне случайно нет какого-нибудь костюма зверя.
— Зверя? — переспросил режиссёр.
— Ну да. Зверя. Подобные костюмы надевают актёры на Новогодние праздники для детей.
Ответственный работник задумался, почесал залысину и, поправив очки, сказал:
— Гм, я думаю, что-то подобрать можно. Но разрешите поинтересоваться: зачем такой костюм в фильме о войне?
— Это не для военного кино. Это для других съёмок, которые мы будем проводить завтра с утра в Ботаническом саду. Вот список аппаратуры, которая для этого нужна.
Режиссёр взял его, прочитал, а потом, глянув на меня, удивлённо произнёс:
— Ну чёрный фон для экрана у нас есть, а вот инфракрасных приборов нет.
— Это вычеркните. Это с «Мосфильма» завтра прямо на съёмочную площадку привезут, — сказал Горячев и протянул режиссёру ручку.
Обговорив ещё некоторые детали, пошли на склад. Там, переговорив с кладовщиком, сумели-таки нарыть три костюма. Костюм слона нам не подошёл в виду его большой головы, костюм жирафа из-за длинной шеи тоже нам оказался без надобности, а вот костюм белки-переростка пришёлся как нельзя кстати.
— Это то что надо, — резюмировал мальчик, любивший животных. — Только хвост нужно оторвать — в смысле отцепить, а так для демонстрационного фрагмента этот облезлый «хищник» вполне сгодиться.
— Ну белки не совсем хищники, — произнёс всесторонне развитый режиссёр и, недоговорив, отвлёкся на подошедшую женщину, которая поинтересовалась нужно ли комплектовать зимней одеждой все комплекты, которые будут использоваться в короткометражке про войну.
Режиссёр вопросительно посмотрел на меня.
— Да, нет. Достаточно, наверное, будет десяти шинелей и пяти пальто. В них будут на заднем фоне ходить по платформе бойцы и некоторые встречающие, а наш герой в это время будет сидеть на лавочке и…
…и тут у меня моментально закружилась голова. Да так, что я аж присел, чтобы не упасть плашмя.
— Александр, что с тобой? — подхватив меня подмышку, удивился Горячев.
— Ой, Сашенька, что случилась? — тут же подбежала рыжуха в сопровождении Севы.
— Товарищи, всё нормально — переходный возраст. Голова просто кружится. Помогите мне, пожалуйста, куда-нибудь сесть. И попрошу чуть тишины…
— Конечно-конечно, вот здесь есть лавочка и кресла стоят, — засуетился режиссёр и меня, слегка поддерживая под руки, провели и усадили у большой капитальной стены. Судя по тому, что сидеть было мягко посадили на кресло, а не на лавку. Однако это не радовало. Как, впрочем, и всё остальное. Вот так в жизни, как правило, и бывает. Минуту назад я был счастлив, мир лежал у моих ног, я был, что называется, на коне, а вот теперь в полуобмороке сижу и ох**** от своей глупости. Тучи сгустились, и окружающая действительность вообще перестала радовать одного из многих мало адекватных жителей планеты.
И добил меня только что один небольшой фактор — погода. Точнее сказать — сезон года. В тот миг, когда я стал размышлять о шинелях, шубах и полушубках в чём, как правило, люди ходят зимой, меня словно обухом по голове огрело, а всё тело покрылось испариной.
«Какие нафиг шинели и шубы могут быть в мае-июне в Москве? Да и вообще, снег же кругом лежит! Как всё это может вписаться во временные рамки, заложенные в сценарии?!»
Да, тут я в своём сумасшествии переплюнул сам себя. Дело в том, что по сценарию дело происходит летом. Маленькая девочка в сарафанчике прибегает на вокзал встречать своего папу, который должен приехать с войны. Во круг же ребёнка идёт праздник. Солдаты и офицеры возвращаются. Их встречают семьи. Они обнимаются и празднуют Победу! Но Победу счастливые люди празднуют ту, которая произошла 9 мая 1945 года!!!!
А у меня снег… и шинели…
Вопрос: у меня вообще с головой как? Всё в порядке? Может быть лучше всё же к доктору? Может прилечь в больничку к частично ухайдаканным мной замам по культуре? Вдруг вылечат и я стану полноценным членом общества? Что на меня нашло, когда я решил предложить снимать фильм, который, по факту, зимой снять никак не получится? Что было в моей многострадальной голове?
Нужно было срочно исправлять ситуацию. Причём не просто ситуацию, а именно, что, безвыходную ситуацию! Абсолютно беспросветную, ибо такое количества снега, что намело к концу декабря не растопить никакими способами, кроме поливания напалмом. Идея конечно вполне перспективная, но я всё же сомневался, что власти города, да и страны в целом, мне разрешат палить напалм в центре Москвы средь бела дня.
«Тогда что же нам с тобой, Вася, делать? — сокрушался я, обхватив голову руками. Посидел так пару минут, взял волю в кулак и приказал себе собраться: «Соберись, тряпка!» А затем решил мыслить логически: — Итак… Съёмки отменить нельзя? Нельзя. Снег растопить нельзя? Нельзя. Тогда что? Тогда нужно чуть изменить сценарий! Как? Да очень просто, необходимо перенести место съёмки с открытого вокзала в закрытый. Но куда? Закрытых вокзалов для поездов в СССР этого времени попросту нет. Ну, тогда остаётся два варианта. Либо аэровокзал, то бишь — аэропорт, либо метро. — Обрадовавшись идеи, стал добивать я рабочую мысль: — Аэропорт — это слишком нереально для возвращения основной массы демобилизованных, а вот метро… а вот метро — это да…»
— Товарищ Горячев. У меня к вам очень серьёзное дело! Съёмки у нас назначены на девять утра 26 декабря в среду на Белорусском вокзале. Так?
— Да. Всё уже согласованно и нужные разрешения получены, — подтвердил тот.
— Так вот, место съёмок переносится с вокзала в метро на станцию «Комсомольская». Именно там и произойдёт встреча девочки и солдата. Что же касается съёмок на платформе, то мы используем архивные документальные кадры и вставим их в картину. Других вариантов просто нет. Поэтому съёмки начинаем двадцать шестого ночью, когда метрополитен закрыт, чтобы не мешать пассажиропотоку. Метро открывается в 5:30, у нас будет плюс-минус три часа. Успеем. Прошу вас срочно заняться получением необходимых разрешений. Товарищу Хмелькову я позвоню сам и всё объясню, — огорошил я куратора и, повернувшись к режиссёру, достал из внутреннего кармана пальто листок. — А Вас я жду завтра в восемь утра вместе с аппаратурой и реквизитом в виде белочки, автомата и описанной тут одежды по указанному там адресу. Вопросы товарищи ещё есть и всё всем ясно и понятно?
— Ну что теперь на студию? — спросила Юля, когда мы вышли на улицу.
— Погодите, ребята. Дайте отдышаться. Я сейчас чуть такой глобальный косяк не упорол, что вообще пипец… — тяжело выдохнул я и, подойдя к сугробу, порылся там, поискав снег почище, и, взяв в ладонь, вытер горящее лицо.
— А что там за проблема-то могла возникнуть? Может быть мы можем чем-нибудь помочь? — участливо спросил Сева.
— Да нет. Всё уже нормально. Я вовремя опомнился и исправил. А так вообще песец что могло бы получится, — вновь набрал я в руки снега.
А получится действительно мог «песец», ну или, как минимум, глобальный алогичный сюрреализм.
Сидит значит солдат, на лавочке. Один-одинёшеник. Демобилизовали его с фронта. А значит это конец весны — начало лета 1945 года. А вокруг все ходят в тулупах и идёт снег. Жесть… как же я так лопухнулся? Ну ладно я… Я человек без головы, ибо вновь обретённая молодость полностью оторвала мне её, но куда Хмельков-то смотрел? Он же сценарий вдоль и поперёк перечитал. Во всяком случае говорил, что перечитал… Так как же такой ляп можно было не заметить?! Просто апофеоз бездумности. И, кстати говоря, такой косяк мог сильно подорвать мой сверхпрофессиональный облик в глазах чиновничьего аппарата!.. Ох, как же мне повезло, что вовремя подошла женщина и поинтересовалась верхней одеждой. А то вместо предполагаемого триумфа меня могла бы поджидать глобальная катастрофа.
— Ну что отдышался? Поехали на репетицию, — вновь предложил Савелий.
В животе забурчало, и я вспомнил, что сегодня не завтракал. Сделал пробежку, быстро ополоснулся, а там и Сева с Юлей подъехали. Не хотел заставлять их ждать. А покушать бы надо…
