земная, да. Хотя в моем случае — скорее приходит слава земная.
— Vanitas vanitatum et omnia vanitas … — отвечаю я, наклоняясь, чтобы подобрать конвертики. Все-таки люди писали, старались… эх, непростые времена меня ждут. Греет только мысль что уже через недельку все уляжется, а через месяц все и забудут кто такой Кента. Наверное. Слава штука такая, быстротечная, а в эпоху социальных сетей и коротких видео — так и вовсе минутная.
— Я узнаю этот почерк! — шепчет сзади Мико: — и ты тоже написала!
— Все написали, и я написала! — толкается Томоко: — думаешь я твой не узнала!
— Я бы на твоем месте это все не открывала… — раздается голос Альфа-Прайм и Коллективного Разума Улья: — съедят.
— Ааа? — отрывает голову от бумаг Сарада-сан, сухонькая женщина средних лет, ее очки на цепочке — висят на шее таким вот странным аксессуаром, она поднимает очки и некоторое время изучает меня и Мидори-сан, стоящих перед ней в приемной. Доверяя мнению и совету Натсуми, я попросту сгреб все это конвертики с сердечками в портфель, поставил в освободившееся пространство шкафчика свои туфли, переобулся и тотчас был препровожден нашей школьной медсестрой в кабинет директора. Вернее — в его приемную. Конечно, приемная у директора не чета приемной у Накано-сан, у Накано-сан в приемной настоящие картины висят и, хотя я ни черта не смыслю ни в искусстве, ни в его стоимости — каким-то образом догадываюсь что не дешевые картины висят и не в коем случае не репродукции. Один персидский ковер у нее в кабинете чего стоит. В приемной директора школы — сухо и непрезентабельно, стол секретаря, небольшой, но все же стол, кресло секретаря, сам секретарь Сарада-сан, в своей синей кофточке поверх синей же рубашки и с очками на цепочке, пара шкафов с какими-то папками и несколько стульев вдоль стенки, часы на стене. И еще производственный календарь на текущий год, где несколько дат обведены красным карандашом. Все, больше ничего в приемной нет. Ни картин, ни скульптур, ни сувениров, ни застекленного шкафа с трофеями школы (такой стоит на первом этаже, сразу за холлом со шкафчиками для обуви).
Сейчас в приемной помимо стола, стульев и производственного календаря — еще присутствуем мы с Мидори и я лично чувствую себя немного не в своей тарелке, переминаясь с ноги на ногу под строгим, изучающим взглядом Сарады-сан.
— Такахаси к директору. — поясняет Мидори: — сам же вызывал, ну…
— Ааа! — кивает Сарада и указывает в сторону двери, на которой золотыми иероглифами на черном написано «Директор». Надпись дублируется на английском языке, словно у нас тут иностранцы косяками ходят — туда, сюда, не протолкнуться мимо туристов…
— Директор-сан ожидает вас — говорит Сарада, наконец преодолев долину междометий: — с утра так и ждет. Проходите. Вы тоже, Мидори-сан… — и мы вместе шагаем в дверь с черно-золотой табличкой.
Кабинет директора нашей школы также не вызывал никаких особых чувств. Если быть честным, то вообще никаких чувств он не вызывал. Просто кабинет. Таких в стране, тысячи, если не миллионы. Часы над столом, строгий белый циферблат с черными римскими цифрами словно говорит «не тратьте мое время!», стол, который прочие ученики назвали бы большим и солидным, но я видел стол-авианосец у Накано-сан, который вполне может служить аэродромом подскока для винтомоторных «Зеро» и стол директора меня не впечатляет. Как и сам директор. Полноватый японец средних лет, ближе к преклонным, с залысинами на затылке и макушке, в рубашке и галстуке, пиджак висит на спинке кресла. Директора в нашей школе вообще мало кто видел, вот кто умудрился организовать учебный процесс без необходимости личного присутствия и контроля… Кента так и вовсе видел его в этом году два раза и каждый раз издалека — первый раз на церемонии открытия учебного года и второй раз, когда общее собрание по поводу подготовки к Вступительным Экзаменам проводилось. Так что можно сказать, впервые удостоился такой высокой чести.
— Мидори-сан! Тахакаси-кун! — говорит директор и привстает со своего места. В свою очередь мы кланяемся. Вернее, как — Мидори обозначает поклон, а я кланяюсь в пояс, как и положено. Так что корректней сказать, что «я кланяюсь», а наша медсестра что-то вроде «привет-привет» выражает. Школьная медсестра тут немного сбоку от общей школьной иерархии, как так вышло — не понимаю. Может, потому что она одновременно и департаменту здравоохранения подчиняется и квалификацию там получает… вроде как специалист со стороны.
— Директор-сан. — говорит Мидори: — вот и наш виновник торжества. Мне пойти уже?
— Прошу вас, оставайтесь, Мидори-сан! У нас нет никаких секретов от медицины, не так ли, Тахакаси-кун? — и директор игриво подмигивает мне: — впрочем — садитесь! Садитесь! Я сейчас Сараде скажу, чтобы нам чай сделала или кофе!
— Прошу не надо! — возражает Мидори, но директор уже проносится мимо нас, сидящих на диване и распахивает дверь в приемную.
— Сарада-сан! — кричит он туда: — два кофе и один чай! Да… зеленый. Тот, который я из Китая привез, в красной жестяной коробочке с драконом! Нет, на другой полке! Сарада-сан! Нормальный кофе возьмите, сколько я говорил… нет, не надо дешевый, это же важный разговор, возьмите тот, который в стеклянной банке из-под консервированных персиков. Да, вот этот. Как забрали чайник? Кто забрал?! Опять забрали? А как я буду чай пить? Или кофе? Ну вот сходите и заберите в учительской, у них свой там есть! Ничего не далеко, это рядом совсем, а у вас туфли с прорезиненными накладками, ничего не случится… и раз уж там будете — сразу возьмите у них в холодильнике сливки, надеюсь сахар у нас есть? Да я лично на той неделе две пачки покупал! Этой мой личный сахар! И не надо опять полпачки в чашку бухать, вы же дипломированный специалист, Сарада-сан! Да, филолог, но вас же там учат что такое «две ложечки», как без этого диплом получать? Что? Да, вот прямо сейчас. Нет, не может подождать.
Краем глаза я вижу, как Мидори закатывает глаза и едва удерживается от того, чтобы не покачать головой или там не положить себе руку
