подошедший мужчина.
Прежде, чем ответить, я пару секунд разглядывал подошедшего.
Невысокий, на ладонь меня ниже. Клетчатая кепка английского фасона, жесткое худощавое лицо, рыжеватые густые усы, костюм-тройка, в чистых, без перстней, руках легкая с виду тросточка, лаковые штиблеты на резиновом ходу. И с левой стороны сюртук чуть-чуть оттопыривается. Не присмотреться — так и не увидишь. То ли портмоне, то ли… ну, скажем, револьвер. Вот этот возможный револьвер меня и удержал от того, чтобы обозначиться.
— Жду, — подтвердил я. — Но, видимо, не судьба. Ничего, зайду в другой раз.
И зашагал в сторону центра. Туда, где располагался рекомендованный Игнатьевым магазин готового платья.
До места я добирался часа полтора. Да, пешком — это вам не на машине. И не на мотоцикле. Вчера вечером я потратил на дорогу от игнатьевского особняка до своей будущей мастерской от силы минут двадцать. И то потому, что жалел свою коняшку, не выкручивал пар на максимум. Ну да ничего: вот переберу мотоцикл, и тогда уже всласть погоняю. Ну а пока буду бороться с гиподинамией.
На подходе к магазину мне на глаза попалась аккуратно припаркованная дамская вуаретка. И вид ее напомнил мне об одной чересчур жадной особе. Так-то я о ней и думать забыл, а тут вот вспомнилась. Подойдя ближе, я разглядел на лакированном борту мобиля следы недавнего ремонта. На том самом месте, что пострадало от грубого вмешательства безвестного грузовика. Надо же, та самая машинка! А раз она здесь, стало быть, и хозяйка поблизости.
Не задерживаясь, я прошел в магазин, сопровождаемый звоном колокольчика на входной двери. В торговом зале было пусто. То есть, имелись ряды манекенов, облаченных в тот или иной костюм, имелись полки с разложенным на них товаром. А вот продавца видно не было. Что ж, обождем. Я присел на кушетку и принялся коротать время, разглядывая выставленные в качестве образцов дамские туалеты.
Ждать пришлось совсем недолго: не успел я осмотреть и половины нарядов, как в недрах магазина раздался звонкий мелодичный голос под аккомпанемент стаккато легких каблучков. Не желая сталкиваться с владелицей голоса, я вскочил с места и поспешил укрыться среди манекенов.
— Пьер, отошли это платье ко мне домой. Адрес ты знаешь, — произнесла девушка.
— Будет исполнено, сударыня, — отвечал ей Пьер, а, вернее всего, Петр. Меня ведь тоже ни за что, ни про что обозвали Вольдемаром.
— Вот тебе за аренду платья.
До меня донеслось шуршание купюр.
— А это тебе лично. И не забудь: если появится полковник, назовешь ему полную стоимость туалета.
— Конечно, сударыня.
— Платье тебе завтра занесет моя служанка.
— Как скажете, сударыня.
Каблучки протопали на выход, звякнул колокольчик, хлопнула входная дверь, и я решил выйти из своего укрытия. Петр-Пьер поднял голову от расходной книги, в которую вписывал факт сдачи дамского платья в аренду госпоже Неклюдовой за двадцать рублей на один день.
— Доброе утро!
— Доброе утро, господин Стриженов.
— Вы меня знаете? — я даже не попытался скрыть удивления.
— Конечно, — невозмутимо ответил приказчик. — В Тамбове вас знают все, кто читает «Ведомости». Чем могу служить?
— Ваш магазин посоветовал мне господин Игнатьев. Мне нужен хороший фрак напрокат на сегодняшний вечер.
— Никаких проблем. Имеется как раз ваш размер. Даже не потребуется подгонять. Пройдите, пожалуйста, в примерочную, я сейчас его принесу.
Через полчаса я покидал магазин, став беднее на двадцать рублей. Мальчишка-разносчик убежал доставить фрак в пансион мадам Грижецкой. Я направился туда же. Мне предстояло две трудные вещи: подготовка к визиту и объяснение с бедной одинокой женщиной.
К моему удивлению, объяснение с мадам Грижецкой прошло легко и спокойно. Да, ощущалась некая досада со стороны почтенной вдовы, но не более того. Она заявила, что прекрасно все понимает и ни на что не претендует; на том и разошлись. Я с облегчением выдохнул и занялся подготовкой к балу. Фрак и сорочку по указанию хозяйки забрала горничная Глафира, чтобы вычистить и отутюжить. Мало ли, что он только из магазина. Дело серьезное, непременно надо и проверить, и поправить, и пылинки удалить. Так что мне ничего не оставалось делать, как собрать белье и отправиться в баню.
Предшественник мой, при всей разрухе в его голове, по отношению к личным своим вещам был аккуратистом. Весь его невеликий гардероб был аккуратно разложен и развешен в платяном шкафу. Даже для белья была выделена отдельная полка. Туда-то я и полез в поисках пары поновей и поприличней, и принялся вынимать по очереди, с краю. Отложил в сторону одну — чересчур застиранная. Отложил другую — штопанная. Третья и вовсе оказалась донельзя ветхой, годной разве что на обтир. Да что ж это такое! Хотя нет, вон тот комплект, что лежит у самой задней стенки, выглядит практически новым.
Полка с бельем была расположена весьма неудобно: чтобы добраться до вещей, сложенных в глубине, недостаточно было просто нагнуться и протянуть руку. Пришлось встать рядом со шкафом на колени. Вот я и встал. Засунул руку в недра шифоньера и ухватил намеченную цель. Ого-го, а бельишко-то непростое!
Я осторожно вытащил добычу на свет, развернул рубаху, и моему взору явилась небольшая изящная шкатулка. Деревянная, лакированная, с резной крышкой. Белье, баня и бал — все мгновенно ушло на второй план. Со шкатулкой в руках я вернулся на диван. Откинул запор, открыл крышку и… пожал плечами. Не впечатлили меня фамильные драгоценности. Две пары запонок, одни — золотые с мелкими изумрудами, выложенными в виде буквы «Т», другие — массивные, черненого серебра. Золотой довольно увесистый перстень, опять же с буквой «Т», только вырезанной на крупном изумруде и залитой золотом. И пара изумительно красивых серег. Для разнообразия, камни в серьгах были темно-красными. Гранат? Рубин? Не знаю, не слишком-то я разбираюсь в этом. Но вот понять, что передо мной на бархатной подушечке лежит шедевр ювелирного искусства, вполне смог.
Серьги, скорее всего, фамильные и некогда принадлежали покойной матушке. Удивительно только, что они не ушли в качестве подарка одной ушлой девице. Впрочем, возможно, что те золотые капельки с сапфирами, что я видел на госпоже Неклюдовой, тоже были вынуты из этой шкатулки, а эти были сочтены неподходящими. То ли по цвету камня, то ли по еще какой причине. Наверное, Володя Стриженов и не подозревал, что этой милой барышне сгодились бы любые серьги, ведь они очень легко превращаются в деньги. А, может, он просто не хотел лишаться последней вещи, напоминавшей ему о матери? Вот и я продавать их не стану. Пусть
