Я окинул взглядом мой вчерашний шедевр, по-прежнему стоящий в углу кабинета. Вдруг Анна там что-то дорисовала, отчего кривоватый потрет черного ящика и правда превратился в великое полотно? Но нет, картина оставалась точно такой же, какой я ее оставил.
— Граф Лазарев несколько лет вынашивал свой замысел, — встряла Блэйд, видя мою обалделую физиономию. — Вы же понимаете, великие произведения не рождаются быстро.
— Разумеется, разумеется. — Колобок закивал, восторженно переводя взгляд с меня на картину и обратно. — Я и не сомневался, что этот шедевр — плод бессонных ночей и кропотливого труда. Чтобы сотворить такое полотно, надо обладать поистине выдающимся талантом. Какая лаконичность формы и глубина содержания! Только истинный гений мог в обычное изображение геометрической фигуры вложить столь много. Тут и тщетность бытия, и черная пустота, из которой мы вышли и в которую непременно вернемся. И в тоже же время надежда, ибо что таится в кубе, нам неведомо.
От такой характеристики этой бессмертной картины отказало даже мое хваленое красноречие.
— Обращайтесь, — выдавил я. — Я вам еще и красный куб могу нарисовать.
Колобок воззрился на меня с восторгом и чуть ли не с суеверным ужасом. Кажется, он считал, что, если в мире будут существовать два таких великих шедевра одновременно, вселенная схлопнется.
— Я понимаю, что будет дерзостью осмеливаться вас просить. — Колобок возбужденно заходил по комнате. — Разумеется, вы создавали настолько потрясающее произведение не для того, чтобы потом отдать его кому-то. Но, если бы было возможно… Если бы вы хотя бы рассматривали такой вариант… Я с радостью купил бы его у вас.
Купить? Серьезно, это убожество? Граф Гончаров точно чокнутый.
— Да забирайте, — махнул я рукой. За такую мазню деньги брать даже мне стыдно. К тому же, сколько за нее могут предложить, два рубля? — Забирайте беспла…
Под столом мне прилетел такой пинок, что я чуть не взвыл от боли.
— Может быть, я ее и продам, — сменил курс я. — Сколько вы за нее дадите?
— Возможно, мое предложение покажется вам оскорбительным, — смущенно проговорил Колобок. — Но, видите ли, мой Род сейчас испытывает некоторые трудности… Может быть, вкупе с тем, что вы всегда будете в моем доме желанным гостем, двадцать тысяч?
Я чуть не грохнулся со стула. Двадцать тысяч⁈ За кубик⁈ Мне явно надо поставить их производство на поток!
— Ну что вы, как можно, — пожурила его Анна, пока я отходил от шока. — Таким скромным предложением вы оскорбляете шедевр великого мастера!
— Виноват, — повинился Гончаров. — Простите, граф, просто у моего Рода сейчас и правда проблемы… Может быть, тридцать?
Колобок выглядел таким пристыженным, что дрогнуло даже мое насквозь меркантильное сердце.
— Хорошо, — милостиво согласился я, хотя Анна явно собиралась повышать ставки. Граф Гончаров просиял.
— Правда? Вы согласны? Спасибо, большое спасибо! Клянусь, она займет почетное место в моей коллекции! Я выпишу вам чек и заберу картину сегодня вечером, вы ведь не против? На какой адрес вам его выслать?
— Отдайте его Анне, я как-нибудь заберу, — велел я. Все равно во дворце я бываю часто.
— Спасибо! Спасибо! — продолжал радоваться Колобок, откатываясь к двери. Я впервые видел, чтобы практически идеальный шар так истово кивал. Зрелище выходило забавным. — Поверьте, граф Лазарев, я теперь навечно стану вашим другом!
— Что это за идиот? — спросил я, когда за Колобком закрылась дверь.
— Вообще-то это очень известный коллекционер, — назидательно произнесла Анна. — Он специально ехал из Астрахани, дабы попасть на прием и выставку к Шереметьевым, но, к сожалению, его поезд задержался. Узнав, что картина сгорела, бедняга вчера чуть не плакал. Но, как видишь, он совершенно неожиданно обрел себе нового кумира.
— А что он вообще тут делал?
— Зашел по делу, а холст я еще не успела убрать. Честно говоря, я собиралась вынести его на помойку.
— Вот так ты ценишь мои художественные таланты, — обиделся я.
— Главное, что Гончаров их ценит, и весьма высоко. Мог бы вытрясти с него и больше.
— По-моему, ты что-то перепутала, это я среди нас двоих вечно ищу, где бы достать денег. Ладно, тридцать тысяч тоже прекрасно, а то мне было бы перед ним слишком стыдно.
— Лазарев, ты меня удивляешь, — заметила Анна. — Кстати, для тебя есть новости по поводу заговора, но узнаешь ты их от Его Величества. Он тебя, кажется, сегодня ждет?
— Да, но вечером. Придется мне полдня слоняться без дела, — пожаловался я.
— Ну, можешь нарисовать еще пару великих картин и поправить свое благосостояние, — предложила Анна.
— Да ну тебя.
Я спустился с этажа Тайной Канцелярии и вышел из дворца. Себя и правда надо чем-то занять, не тащиться же домой, чтобы уже через час ехать обратно. Инцитат, которого я оставил в конюшне, пребывал сегодня в крайне сварливом настроении, так что скоротать время за разговором с конем не выйдет. Да и будет странно, если граф несколько часов просидит около своей лошади.
По дворцовому парку, что ли, погулять? Разумеется, по той его части, в которую меня пустят.
Тут мое внимание привлек птичий клекот. На небольшой лужайке перед фонтаном кружком топталась стая птиц. А в центре, аки пророк в кругу учеников, восседал хорошо знакомый мне голубь.
— Каладрий! Так вот ты где, скотина!
Демон с того памятного приема у Шереметьевых так и не появлялся. Заслышав мой возмущенный возглас, он коротко обернулся, всем своим видом давая понять, что отвлекаю его от важных дел, и продолжил курлыкать.
Я бесцеремонно двинулся вперед, распугивая его птичью паству. Синицы, воробьи и голуби испуганно разлетались. Один попытался выразить свое возмущение мне на брюки, но я ловко увернулся. Приключение с дроздами в лесу оборотней многому меня научило.
— Ну вот, ты все испортил, — расстроился Каладрий.
— Тебя где, заразу, носит? — рявкнул я, попытавшись поймать питомца за хвост, но тот уже взлетел на дерево. — Я просил тебя найти Анну! А ты куда полетел⁈
— Я искал, — небрежно сообщил голубь. — Сделал пару кругов над дворцом, не нашел, ну и улетел обратно в птичник. Я тебе что, нанимался выполнять твои поручения?
— Ах ты скотина пернатая, он еще и выпендривается!
Я запустил в Каладрия камешком. Тот быстро перепорхнул на другую ветку и опасливо воззрился на меня. Спеси в нем немного поубавилось.
— Ты понимаешь, что меня из-за тебя чуть не убили?
— Так не убили же, — резонно возразил Каладрий. — Хотя я и не понимаю, почему вы, люди, так плохо к этому относитесь. Ну ладно, ладно, я искал, — попытался оправдаться голубь, видя, что в него грозит полететь еще один снаряд. — Но дворец большой, там можно хоть целый день летать. А соколицы, знаешь ли, на дороге не валяются.
— А я-то думал, раз мне пришлось столько тебя ждать, с соколицей ты уже закончил.
— Да, но там была вторая, — резонно возразил демон.
Я вздохнул, смиряясь с тем, что Каладрий никогда не перестанет быть сволочью. Его уж надо или прибить, или терпеть.
— Ну а тут-то ты что делаешь, блудный попугай Кеша? Ушел в загул?
— Я рассказывал этим глупым созданиям о сотворении мира, — возвестил Каладрий. — Пока ты их не спугнул, разумеется. Кто-то же должен.
— А ты знаешь, кто сотворил мир? — удивился я. — Что ж мне-то не рассказывал?
— На самом деле не знаю, — признался голубь. — Я рассказываю им художественную версию.
— И кто же по твоей художественной версии сотворил мир?
Каладрий гордо выпятил грудь.
— Я.
Я прыснул, закрывая рот руками. Потом не выдержал и откровенно заржал. Прогуливающиеся рядом дамы покосились на меня, как на умалишенного.
— Ты⁈
— А что здесь такого? — обиделся Каладрий.
— Ну ты прости, конечно, но на создателя всего сущего ты не очень похож.
— Ну, знаешь ли, когда ты неразумное презренное существо, способное думать лишь про червяков и спаривание, и вдруг встречаешь такого мыслителя, как я, очень даже похож, — возразил Калдарий. — Между прочим, они все мне верят. Только я еще не придумал, как именно я его сотворял.
