Свежий ветер колыхал одежды и спущенные паруса, а волны — здесь, на выходе из Кушинарской губы, за пределами фортов, — ярились, заставляя непривычных этрусков внимательно следить за равновесием: палубу шатало. Опытные мореходы — кушинги, глядя на них, тихо посмеивались. Запах свежего дерева перебивал вездесущие ароматы соли, водорослей, йода, рыбы и еще дарки знают чего, типично морского. Рус с наслаждением, закрыв глаза, вдохнул воздух, впитавший в себя, кроме вышеперечисленного, еще и нетерпеливое предвкушение первого похода. Перед ним выстроились экипажи обоих кораблей с прибывшими этрусками — разведчиками и жрецами Френома.
Рус недавно приглашал «отражения» их душ в свою внутреннюю вселенную, где каждому подарил свитки-знания об истории, устройстве и обычаях империи Муль, теоритические сведения о языке и письменности, сфотографированные в памяти пленного мага-Дующего[12]. За время похода разведчикам и жрецам придется тщательно изучить эти сведения и очень жаль, что им не удалось услышать живую речь носителей мульского, общеимперского языка. Но Рус успокаивал себя тем, что многие моряки-кушинги нахватались от заокеанских гостей особенностей произношения, а работавший с пленными маг-Водник растолковал многие слова, понятия и знания, считанные из голов некоторых мульцев совершенно лишенных ментальной защиты. Ребята помогут этрускам, подтянут в языковой практике. А пока надо сказать слова напутствия:
— … всех поражает, откуда взялся запрет для мульских купцов на посещение северных широт? Даже их береговая охрана недоумевает. В этом вы, кушинги, сами могли убедиться… — Рус в очередной раз повторял главные задачи экспедиции: разобраться с этим любопытным вопросом и найти ближайший путь к мульскому континенту с точным замером расстояния и снятием географических и астральных координат.
Глотские острова — место, откуда пригнало береговой сторожевик, — его не устраивало. Во-первых, — то были острова, а не материк; во-вторых, до них было слишком далеко, «зыбучей ямой» не достать. Рус очень надеялся найти Донадорский полуостров с мысом Вечных бурь, который, по сведениям, добытым из памяти мага-Дующего, выступая далеко в океан, являлся крайней восточной точкой Великой империи.
— … Да пребудет с вами богиня удачи! — закончил Рус и быстро покинул судно. Не любил он долгие прощания, а тем паче официальные выступления.
Разведчики (или послы — смотря по обстоятельствам) прочитают «свитки», оставленные в отражениях их душ, и прибудут в империю вполне подготовленными. Пасынок Френома был уверен в прилежании своих подданных, в их умении и способности усвоить необычные сведения. Честно говоря, изучив память заморского мага, он и сам пребывал в некотором недоумении.
Штатный корабельный маг-Дующий, офицер флота Его Императорского Могущества был представителем поморского народа Хайве. Родился он в бедной семье рыбака, на побережье Великого моря. Жили они не то, чтобы голодно, но на грани. Ютились в хлипкой хибаре. Их северный край населен был мало: от одной семьи до другой — день ходьбы. Или под парусом идти, или зимой по льду на буере скользить — тоже почти целый день. Благо, озер кругом было не счесть. Хайве так и переводились на мульский — люди воды. Единственный на всю округу храм, посвященный Эолу, находился от дома семилетнего мальчика очень далеко, на расстоянии целой декады. И если бы не свадьба старшей сестры, то неизвестно как сложилась бы судьба будущего мага-Дующего офицера имперского флота в чине мастера Силы.
Хвала богам, местный служитель Эола был молод. Его сердце еще не успело зачерстветь, тело заплыть жиром лености, а душа избавиться от рвения в служении Сильнейшему и императору. Хотя он сам и не был склонен к Силе, но умел различать колебания сущности «родного» Бога, принявшего заботу о его душе. Сразу после обряда бракосочетания жрец подошел к брату невесты, крепко, можно сказать властно сжал мальчику худое плечо и со словами: «На этом чаде лежит знак Эола. Именем императора и по воле Сильнейшего, я увожу этого мальчика. Теперь он принадлежит государю и ордену Дующих», — вышел с обомлевшим от счастья ребенком из храмы, шагнув в иной, сказочный мир.
Да, именно так вспоминал те события маг-офицер: на протяжении всей долгой поездки в санях, крытых отлично выделанными шкурами больших оленей, мальчика переполняли восторг и гордость. И ехали они почти без остановок, на каждой почтовой станции, без очереди, меняли лошадей «именем Императора». Отдыхали, ели, спали прямо в санях, завернувшись в теплые шкуры белых бергатов. Много позже, став полноправным магом и солидным мужчиной, бывший рыбачок узнал, что особо спешить жрецу не было необходимости. Торопясь, молодой человек решал личные вопросы. Почему бы не воспользоваться оказией в виде найденной «жемчужины»? Слова «Именем Императора!» порой творили чудеса невероятнее иных структур из любой Силы — жрец купался в их величественном звучании. И он мог себе это позволить: в необъятной северной глуши, где количество семей можно было пересчитать по пальцам одной руки, отыскать склонного к Силе — словно на самом деле со дна моря жемчужину добыть. Редкую, черную. Причем, в том месте, где и пустые-то моллюски были редкостью.
Грустил ли ребенок о родителях? Почти нет, — и Рус, просматривая тот этап жизни мага, не удивлялся. Сначала, по пути в ближайший орден Дующих, практически не умолкал словоохотливый жрец, при близком знакомстве оказавшимся довольно молодым человеком, знающим кучу интереснейших историй. Потом настал черед ордена. Рыбак народности Хайве превратился в ученика по имени Кан Хай, которому стало совершенно некогда вспоминать об отце — редко бывавшем дома и всегда пахнувшим надоевшей рыбой, недосуг было думать о постоянно хлопотавшей по хозяйству матушке. Даже мысли о сестре — отроковице (за неимением братьев — лучшему другу) приходили все реже и реже: «Как она там в чужом доме? В первый же отпуск непременно к ней съезжу, видит Эол, как я это хочу!», — однако, не поехал. Появились другие интересы.
Если мальчика из северной глуши подавило множество больших каменных зданий и обилие народа; когда каждый, как представлялось юному ученику, так и норовил толкнуть, наступить на ногу, перегородить дорогу, обозвать, подколоть, посмеяться над «гагарьим птенчиком», то Руса поразила орденская система обучения. Во-первых, ученики-первогодки в большинстве своем были в возрасте семи — девяти лет, почти все из бедных семей, а потому — неграмотных. Так что в школе, кроме наставников-магов характерных для любого аналогичного заведения по нашу сторону океана, преподавали и учителя как бы общего профиля, несклонные к Силе. Во-вторых, время обучения составляло не три-четыре года, а десять лет минимум.
Этот срок был связан с необходимостью обучения общеобразовательным предметам, кои архейские дети просвещенных стран проходили в домашних условиях, но не только из-за юного возраста первогодок. В империи ни о какой проверке на архейство и речи не шло, — принимали всех склонных к Силе вне зависимости от происхождения, богатства, нации и социального статуса, — и Рус быстро догадался, что долгое обучение студентов вытекало из главного — на тот континент не ступал Френом и магия развивалась на фоне низких, то есть обычных человеческих волевых качеств, без примеси божественной крови.
И мульцы великолепно справились! Они создали общегосударственную систему орденов с единой схемой обучения. Опытный морской офицер Кан, мастер-Дующий, общавшийся со многими склонными к иным Силам, точно знал, что Бурлящих, Горящих и Сыпучих в императорских школах учат примерно одинаково, разумеется, с учетом особенности той или иной божественной Силы. Все структуры как бы складывались из универсальных модулей — довольно простых по отдельности, что сильно облегчало освоение структур любым, даже самым «слабовольным» магом. Но и волю развивали. Мульские занятия по погружению не шли ни в какое сравнение с обучением трансу в любом ордене Ойкумены.
Погружаться начинали с семи-восьми лет от роду и за десять лет воспитания ученики достигали таких глубин личного астрала, о которых и наиболее волевые маги другого полушария, этруски, не имели ни малейшего представления. Хотя, справедливости ради, надо отметить, что им это было попросту ненужно. Как и остальным бакалаврам и магистрам из просвещенных стран — сплошь архейского рода: им хватало и собственной воли, которую не нужно было тренировать, усиливать и концентрировать, чему посвящались долгие занятия по «погружению». Кстати, сами эти уроки напомнили Русу многочисленные китайские боевики, в которых показывали будто бы монастырскую жизнь имитирующую порядки даосского Шаолиня. Мульские ордены использовали примерно такую же ежедневную многочасовую созерцательную медитацию. Да и архитектура храмов практически всех богов чем-то неуловимым напоминала китайские пагоды.
