М-да… Знал бы прикуп… Впрочем, может, все не так безнадежно. Да, я был сосредоточен на другом, но голос учителя слышал. Неужто совсем ничего в памяти не осталось? Тем более что она у меня довольно «списфиская». Кто во что был одет и чем потчевали – не помню в упор. Хоть двадцать раз повтори. А цифры – влет и навсегда. И сложные названия… Специфика химфака. Любой нормальный человек с тоски удавится, если попытается не то что наизусть – по бумажке прочитать химическое название ненавистной с детства «зеленки»[39] или с благодарностью вспоминаемого «анальгина»[40].
Значит, от этого и будем танцевать. Включаем мозги и вытаскиваем наружу все даты, которые мне запомнились относительно событий, имеющих прямое отношение к этой территории. В смысле – Дикому Полю и его окраинам. В промежутке от одна тысяча шестьсот пятнадцатого года – Василию по-любому больше тридцати лет от роду. И, скажем, до одна тысяча шестьсот двадцать пятого. По той же причине…. Не знаю, как казаки выглядят, приближаясь к полувековому юбилею, но все же не так браво.
Итак… Легко сказать… Первая пятилетка вроде ничем особенным в историю не вошла. Сагайдачный сотрясал Порту морскими набегами, татары ходили на Покутье и Подолье как на работу… но это не считается – все рутинно и далековато.
А вот год двадцатый… интереснее. Главное событие – сражение войска Речи Посполитой с турецко-татарскими войсками у деревни Цецора вблизи Ясс. Закончилась разгромом поляков и гибелью великого гетмана коронного Станислава Жолкевского. Кроме этого, Искандер-паша взял в плен целую кучу разной шляхты. В том числе подстаросту Михаила Хмельницкого вместе с сыном Богданом.
Но уже в следующем году, в ответном матче под Хотином, результат сравняли. Причем с таким разгромным счетом, что султан подписал с ляхами очередной договор о вечном мире. Болельщики остались недовольными, и через год Осман II был свержен с престола недовольными фанатами – янычарами. А гетману Сагайдачному, главному тренеру казаков, за то, что привел к Хотыну не только реестровиков, но и запорожцев – в Варшаве подарили именное оружие с дарственной надписью. Практически посмертно. Ибо в том же году гетман умер.
Ни на что не намекаю, после этого не значит – вследствие этого, но будучи начитанным о славном братстве иезуитов, не удивился бы, окажись все не случайным стечением обстоятельств. Как известно, императорам герои больше покойными нравятся. Их можно восхвалять, награждать, ставить в пример и не опасаться… Да и меч тот, наградной, поляки почему-то у себя под замком до моих дней держат. Не от экспертизы ли ныкают?
Впрочем, это не мой уровень, а вот если на минуточку вспомнить, что рисовал на карте-схеме Сафар-бей, то дальше в исторических россыпях можно и не копаться. Таких совпадений просто не бывает. Обязательно надо будет расспросить Василия, когда проснется… А может, трубку покурить? Для ясности? Вдруг опять что явится? Вот только Сирко тут с какого боку? «Дурют нашего брата, ой дурют! В нутре у средневекового рыцаря – наши опилки…» Мало ли что театрал ляпнуть мог, а на самом деле неделю тому на фабрике еще тысячу таких же наклепали…
– Как ты там говорил, Петрусь? Спи-спи, не тревожься? – насмешливый голос Полупуда выдернул меня из архивной пыли истории на свежий воздух.
– Не сплю я… – без заминки отмел напраслину. – Думаю.
– Доброе дело, – сладко потянулся Василий, взмахнул ногой, перебрасывая через конскую шею, спрыгнул и пошел рядом. – Размяться не хочешь? Пусть кони от нас отдохнут немного. Заодно поведаешь о чем…
Дывлюсь я на нэбо
та й думку гадаю:
Чому я не сокил?
Чому не литаю?
Чому ты, о Боже,
Ми крылэць нэ дав?
Я б землю покынув
Та й в небо злитав…
Так ловко, как Полупуд, естественно, спешиться не сумел. Но в три движения уложился. Ну почти. В самый последний момент носок правой ноги застрял в стремени. Хорошо конь умный, сам остановился. А то пришлось бы попрыгать. Василий мою ловкость комментировать не стал. Вряд ли потому, что раньше еще хуже получалось. Скорее, стихотворение Шевченко[41] понравилось. Задумался.
– Красивая песня, – подтвердил казак мою догадку, почему-то при этом морщась. Словно у него зубы заболели. – Душевная. Никогда раньше не слышал.
«Еще бы. Где мы, а где Тарас Григорьевич… М-да. Как это у меня вырвалось… Нехорошо. Всегда ржал над попаданцами, спешащими поделиться с предками трудами Высоцкого и других современников. А тут на тебе… Само с языка слетело».
– Как на Сечь приедем, сведу с кобзарями. Перескажешь слова… Только ты, Петро, сам больше не пой. Хорошо? – попросил Василий. – А то я сперва подумал: волки стаю созывают. Глянь, как кони ушами прядут…
Так, значит?.. Вот гад! Ну, я тебе это припомню. А еще товарищ называется. Ну, ничего, ничего. За мной не заржавеет. Артиста каждый обидеть может, а сам…
Но только я собрался с духом, чтоб высказаться, как запорожец поднял руку, останавливая меня.
– Воду чуют… Ну, и нам передохнуть не помешает. Давай, друг… – казак легонько плеснул коня по крупу. Тот недоуменно покосился, мол, не понял? Но когда Василий ободрительно причмокнул, – конь взмахнул хвостом и проворно затрусил, забирая левее. Оттуда как раз легким ветерком повевало. Заводная – следом. А мои кони поплелись за ними, даже не спросясь. М-да, авторитет штука сложная, на дороге не валяется.
Минут через пятнадцать кони вывели нас на обширную лужайку и совсем крошечное озерцо, я бы даже обозвал его большой лужей – шагов пятьдесят в окружности. Но судя по многочисленным следам, хорошо утоптанным берегам и выпасенной вокруг просторной площади – место это здешние обитатели знали хорошо.
– Смотри, сколько зверья сюда на водопой ходит… – восхитился Василий. Покрутил головой и кивнул. – Какой луг вокруг выпасли. И ни одной приметы вокруг… Понятно, почему сюда никто не ходит. Разве только вон с той могилы[42] плешь и озерцо можно увидеть… – указал на почти незаметную возвышенность, метрах в трехстах на запад. – Ну, нам же лучше. Вода чистая… И не потревожит никто.
Лошадей напоили, стреножили и отпустили на выпас.
– Я думаю, надо сделать полноценный привал, – словно советуясь, произнес Полупуд.
Ага, так он и ждет моего одобрения. Давно все решил, а теперь обучает походя казацкой премудрости.
– Днем огонь не так заметен, как ночью. Можем горяченького похлебать. Кони отдохнут… А как на вечер повернет, так по холодку и двинемся. Согласен?
Я кивнул.
– Тогда я костром займусь, а ты мушкетом. Почисть и заряди. Помнишь, как я учил?
– Помню…
Василий ценил немногословие. Так что, если вопросов не возникало, я старался обходиться краткими ответами. Тем более я собирался устроить казаку за обедом настоящий допрос. В плане: куда дорога стелется и путь далек лежит? А пока со всем прилежанием займемся чисткой легкого осадного орудия, по недоразумению обозванного ружьем. Вес, как у ведра воды. Уперев прикладом в землю, удобно заглядывать в дуло. Аккурат под носом ствольный срез и будет. Пули… Если метко бросить, то таким свинцовым шариком и не стреляя убить можно. Зато чистить удобно. Калибр такой, что указательным пальцем, как в носу, ковыряться можно.
В общем, работа кипит и спорится. А если все путем, то и поговорить в охоту.
– Василий…
– Чего.
– Можно спросить, где мы и куда направляемся? А то ты меня, как кутенка слепого в мешке, везешь. Нет, я не против и всецело тебе верю. Но пойми, я даже не знаю, где именно ты меня нашел.
Вообще-то еще кто кого нашел, но немножко лести не помешает даже запорожцу.
– Гм… Об этом я не подумал. Ладно, придвигайся поближе и слушай…
* * *
Василий глубоко затянулся и выпустил солидный клуб дыма. Словно хотел запастись порцией никотина побольше, чтобы не отвлекаться, пока будет рассказывать.
– В набеги татары ходят разными дорогами, но ясырь и добычу гонят в Крым в основном двумя путями. Черным шляхом и Муравским. Черный шлях начинается от Перекопского перешейка, переправляется через Днепр на правый берег, рядом с островом Тавань, и тянется просто на север аж к Чёрному лесу в верховьях Ингульца, Ингула и Тясмина. Нам он пока не важен… потому что нас с тобой судьба свела на шляхе Муравском. Выйдя за Перекоп, он тянется сразу на север, оставляя Днепр по левую руку, аж до острова Хортица. Там, чуть выше головы острова в Кичкаском урочище первая переправа через реку. Вторая – более удобная, еще выше по течению, верст на сорок. Между порогами Будило и Лишний.
Видя, что я воспринимаю его слова пятое через десятое, Василий взял прутик и в несколько взмахов начертил на земле небольшую схему.
– Смотри сюда… Это Днепр… – казак ткнул в самую толстую линию, нарисованную, как большая буква «Г», только перевернутую вверх ногами. – Ты нашел и спас меня здесь…
