— Ваше Благородие…?
— Оно самое, — отвечаю.
Возле двери в эффектной позе застыла полунагая девица. Из одежды только розовый топ и трусики.
— Паша, ты не говорил, что еще гости будут. — Девушка оглядывает меня и игриво мурлычет. — Ох, но, конечно, я не против такого красавчика.
Еще пять размалеванных девок вьются подле Гиврина и его гостей. Шестая танцует на журнальном столике. На этой одежда почти отсутствует. Остались лишь трусики.
Она единственная не заметила наше вторжение. Знай себе выделывает развратные танцевальные движения, теребя резинку трусиков. И не замечает, что больше никто на нее не смотрит.
— Ну что, мальчики? Снимать? — вопрошает голая танцовщица, дергая пальцами полупрозрачную тряпку. — Мальчики, не слышу.
Она качает бедрами, и оттопыренные трусики сами чуть-чуть сползают. Я подхожу к столику и хлопаю девицу по голым ягодицам.
— Сударыня, будьте добры, слезьте и сядьте куда-нибудь.
С испуганным писком она торопится вон со стола, но ноги запутываются в сползших трусиках. Девушка спотыкается и падает. Приходится поймать налету. А то еще голову разобьет, болотпосовская пьянь.
Только вот все кресла заняты. Куда ее девать? Ощущая, как женские пальцы сдавливают мою шею, я оборачиваюсь с голой девицей на руках.
— Положи ее куда-нибудь, — передаю пьяную девку одному из безопасников, уже зашедших в гостиную. Тот даже теряется от такого счастья.
А я довольный, что сбагрил проблему, даю указания:
— Музыку выключите и позовите сюда Екатерину Игоревну. Кстати, что с охраной? Прочесали дом?
— Лишь сигнальная кнопка, Ваше Благородие, — отчитывается глава команды СБ. — «Живой» охраны в доме нет.
— Хорошо.
Наконец вынимают из розетки вилку музыкального центра, и становится тихо. Я встаю одной ногой на стол.
— Ну, привет, Павел Афанасьевич, — обвожу взглядом гостей и девиц. — Советую никому не двигаться, иначе схлопочете пулю в лоб, — киваю на пистолеты безопасников.
Девицы, сжавшись подле своих хахалей, дрожат и пытаются не высвечивать. Гости Гиврина молча переглядываются, сам бывший гендир отпускает бутылку коньяка, и она, бесшумно упав на ковер, катится под стол.
— Ваше Благородие, — начинает он. — Я не понимаю, почему вы…
— Всё ты понимаешь, ворюга, — фыркаю. В это время заходит Катя, и Гиврин еще больше выпучивает глаза.
Один из гостей облегченно выдыхает:
— Слава Сварогу, это же вы, Екатерина Игоревна? Что за недоразумение здесь происходит?
Она не реагирует, смотрит своими глазами-озерами только на меня:
— Господин, вызывали?
— Знаешь этих людей? — киваю на гостей.
Катя изучает лица присутствующих, особое неудовольствие у нее вызывают голые девки.
— Знаю, — она показывает по очереди на мужчин. — Это Михаил Прижин, директор рекламного агентства, Гиврин заключал с ним контракт на этот год. Второй и третий — Олег Барын и Аскольд Томер, владельцы магазинов радиотехники в Дубне и Торжке, наши конкуренты.
— Так, — я прикидываю масштабы бедствия. — Ну допустим, через рекламное агентство могли отмываться деньги из маркетингового бюджета. А с конкурентами-то какие схемы проворачивались?
— Ваше Благородие…ик, — подхватывается Гиврин. — Да что вы такое говорите? Я верою и правдой служил вашей мате…
— ЗАТКНИСЬ, — рявкаю я.
Павла словно отбрасывает назад звуковой волной. Он вжимается спиной в кресло и затыкается. Гости тоже сидят тише воды. Девицы до крови кусают крашеные губы и скулят.
— Склады в Дубне и Торжке больше на пятьдесят процентов, чем в других точках, — замечает Катя. — Очень странно.
Я киваю.
— Эти два города — почти что пригород Твери. Необходимости в больших складах нет. Скорее всего, Гиврин перетягивал туда нашу продукцию, выпущенную по ложным прогнозам, чтобы потом перепродать конкурентам. Неликвида бы все равно не хватились, потому что по факту наши клиенты заказывают совсем другие радиодетали. — Гиврин с ужасом смотрит на меня. Да и не только он. Красные лица Барына и Томера резко побледнели, отмечаю у конкурентов сильнейшую тахикардию. Похоже, попал в самое яблочко. — Екатерина, вели провести ревизию тех складов. Интересно, сколько мы потеряли по этим схемам.
— Сделаю, господин, — девушка делает пометку в своем телефоне.
— Судари, — обращаюсь к гостям Гиврина. Одновременно испускаю сильнейшие волны магнетизма. — Мне прискорбно, что отвлек вас от отдыха. Но я вынужден разобраться в саботаже на своей фирме. И кажется, уже разобрался. Очень жаль, что вы попали под раздачу. А еще больше мне жаль — что ЗАСЛУЖЕННО.
Мое лицо внезапно суровеет. А тяжелый взгляд вызывает у конкурентов каскад вегетативных стрессовых реакций. Учащенное сердцебиение. Застывшая мимика. Капли выступившего пота.
— В-ваше Благородие, — вдруг говорит Олег Барын, тряся вторым подбородком. — Мы всего лишь деловые люди, бизнесмены, мы ничего не крали у вас. Павел продавал — мы брали. Откуда ж нам было знать, что это… чьи-то схемы?
Бинго. Подлянка выявлена. А диктофон в моем кармане бдит и записывает.
— Олег! Не смей! — взвывает Гривин. — Не говори нечего!
Да поздно трепыхаться. Всё уже сказано.
— Точно-точно, — ноет Аскольд Томер. — Нам прискорбно узнавать, что вас обворовывают собственные топ-менеджеры, Ваше Благородие. Но мы с Олегом не причастны…
— Замолчите! — вскакивает Гиврин. — Я не потерплю клевету на свое честное имя в собственном доме!
— О, мы заговорили о собственности, Павел? — приподнимаю бровь. — Тогда вынужден тебе напомнить, что сам ты — принадлежишь мне. Точнее принадлежал, пока действовал твой договор вассалитетного найма. А раз за это время ты проявил себя, как токсичный вредоносный субъект, я вправе наказать тебя, в назидание всем остальным. Смертной казнью наказать, Павел.
Мгновенная тишина, густая, как парное молоко. А затем поток бурного отрицания:
— Как это смертной казнью?! Нет! Вы не можете! Это незаконно!
— Уложение «О дворянских правах», — пожимаю плечами. — Еще как законно. Ты мертвец, Павел. Смирись и прими свою участь, как мужчина.
Но не судьба. Ноги Гиврина подламываются, и он оседает прямо на пол.
— Нет! — воет он. — Ваше Благородие, зачем же так?! Есть же суд, есть же тюрьма!
Напуганные девицы на диванах плачут, вжимаясь в подушки кресел.
— Мне нужно распугать крыс, — киваю на Прижина, Барына и Томера. — Видишь какие жирные, это они отъелись на краденом зерне, — конкуренты вздрагивают. — Не бойтесь, судари. Пока вам ничего не угрожает. Сегодня вы только зрители. Надеюсь, в будущем вы будете умней.
— К-конечно, Ваше Благородие, — выдыхает Прижин. — Можно, мы пойдем?
— А как же представление? — удивленно спрашиваю. — Как же урок? Нет, уважаемые судари, вы останетесь до конца. Ясно вам? Зато впредь будете знать, что Арсений Беркутов не болотопсом жеваный. Впредь вы подумаете десять раз прежде, чем обворовывать меня. ЕСТЬ ЕЩЕ ВОПРОСЫ?
Вся троица, изливаясь потом, качает головами. Достаточно попугал? Чтобы наверняка, растянем еще немного. Девицы плачут, гости трясутся, а Гиврин с истошным воем резко срывается в сторону двери. Но Тимофей бдит. Подскок, удар, и бывший гендир с грохотом падает на журнальный столик. Стеклянная столешница ломается, по гостиной разлетаются звенящие осколки.
Смотрю, как стонет распластанный Гиврин. На меня нападает скука. Ну, хватит. Не до утра же этих свиней учить.
Шагаю к предателю. Под подошвами туфель хрустит разбитое стекло. Солнечные лучи пляшут, дробясь и качаясь, на осколках, от которых отражаются белым мерцающим сиянием.
Я всегда хотел для людей лучшего будущего. Совершенного. Полного красоты, счастья, любви и мира. Для всех без исключения людей.
Но нельзя вырастить прекрасный сад, не выполов сорняки.
Правда в том, что на этой планете у меня есть семья.
А это ничтожество ее грабило. Паразитировало. Пило кровь.
Правда в том, что я взялся за этот мир, раз попал сюда. А значит он станет лучше. У него просто нет выбора.
