— … Что будем делать дальше, товарищи? С оставшимися силами держать плацдарм мы больше не сможем. В ротах много раненных, пушки уничтожены. У пулеметчиков по полтора диска на брата осталось, — угрюмо докладывал, взявший первым слово, батальонный комиссар с жесткими, словно вырубленными из камня, чертами лица. — Подкрепление капитана Маринова, что погибло вместе с самоходными баржами, должно было дать нам время на перегруппировку. К сожалению, мы остались ни с чем… Уйти тоже не получится. Во-первых, нет связи. Во-вторых, на море шторм, а у нас даже лодок нет…
В процессе, обсуждения их дальнейшей судьбы выяснилось еще одно странное обстоятельства. С момента вчерашнего боя полностью пропала радиосвязь. Ни одна из многочисленных попыток связаться с большой землей не увенчалась успехом. Сплошным шипением в эфире отзывалась и радиостанция эсминца. По словам разведчиков, в рейде наткнувшихся на брошенного немцами своего раненного, у противника тоже не было связи.
— Товарищ Теслин, вы ученый — вам и карты в руки. Когда появиться связь? — задал вопрос командир эсминца, найдя глазами сидевшего в сторонке ученого. — Без связи мы, как без рук.
Николая Михайловича еще в самом начале встречи капитан представил, как военспеца Главного разведывательного управления Генерального штаба Красной армии. Мол, именно благодаря ему и его изобретению, а не реактивным минометам, удалось спасти всех здесь присутствующих. Тогда ученый, понимая, что деваться уже некуда, вновь «завел старую пластинку» про испытание в этом районе нового советского супер оружия, которое повернет ход войны. Важно сдвинув брови, он несколько раз напомнил про строжайшую секретность.
— Про этот феномен, товарищи, говорил еще великий Циолковский. Сейчас над нами сформировался огромное облако ионизированного воздуха, которое всячески препятствует распространению радиоволн. Я не удивлюсь, если большие проблемы возникнут и у пилотов самолетов, — Теслин пытался объяснить суть проблемы максимально доступным образом. Однако, судя по лицам военных, им не все было понятно. — Словом, связи не будет до тех пор, пока ионизированное облако не рассеется.
После этих слов воцарилось недолгое молчание, нарушаемое лишь негромким потрескиванием дров в костре. Все оказалось еще хуже, чем можно было себе представить. Без устойчивой связи нельзя было связаться со своими и запросить помощь. Оставаться здесь тоже было не самым правильным решением. Как только немец опомнится, то окончательно сомнет их.
— Значит, связаться с командованием мы еще долго не сможем… Получается, приказа у нас не будет и отступать мы не можем. Оставаться на месте тоже смерти подобно. Остается, товарищи, одно — идти вперед, — заговорил вдруг полковник, молчавший все это время. И едва он это предложил, как у остальных вытянулись лица от удивления. — Что смотришь волком, батальонный комиссар? Считаю, мы должны идти вперед! Сформируем из добровольцев два ударных батальона. Вооружимся немецким оружием. Разведка сказала, что этого добра в немецких траншеях полно валяется. После дадим полный газ, — полковник с разгоревшимися глазами резко рубанул рукой воздух. — А что? Немец сейчас, сняв портки, несется во весь опор. Нам и нужно, пока он не опомнился дать ему по сусалам. Глядишь, они и на Ленинград чутка натиск ослабят.
Едва Анисимов замолчал, поднялся батальонный комиссар. Судя по его лицу, он был категорически против этого предложения.
— Без приказа мы не имеем права идти ни назад, ни вперед, — твердо, без тени сомнения, произнес он, с вызовом оглядев сидевших у костра. — Наша боевая задача состоит в том, чтобы держать оборону плацдарма и сковывать силы противника, — чеканил он каждое слово так, словно зубилом выбивал его в граните. — Если мы уйдем отсюда, то немцы окончательно замкнут кольцо вокруг города. Поставив здесь дальнобойные орудия, они смогут обстреливать и город, и флот. И это будет конец. Вам ясно, товарищ полковник⁈ — в конце тот сорвался на крик. Нервы сейчас у всех были ни к черту.
Не сдержался и Анисимов, заорав, что может ему нужен специальный приказ, чтобы поковыряться в носу или оправиться. Полковник кричал, что батальонный комиссар может оставаться здесь с медсанбатом, а он лично возглавит ударную группу.
— … Хватит с меня этого сидения на заднице! Насиделся уже вот так! Нахлебался дерьма про оборону и отступление! — ладонью он резанул в районе шеи. — С 22 июня только и делаю, что отступаю перед немцем. Все, не могу больше. Понимаешь, комиссар? Не могу больше в глаза этим пацанам с винтовками смотреть, когда на смерть их посылаю. Мы ведь годами им вдалбливали, что Красная армия всех сильнее, — с непередаваемой горечью говорил он. — Говорили, что разобьем любого врага на его территории. Пацаны поверили во все это так, что с радостью пошли умирать… Я больше не могу так. Если представилась возможность, нужно бить со всей силы. Нельзя терять ни дня, ни часа. Пройдем столько, сколько сможем! Так фрица за теплое вымя пощупаем, что долго еще икать будут! Все равно нам терять нечего, комиссар.
Батальонный комиссар, наклонив лобастую голову вперед, всем своим видом показывал, что его не переубедить.
— Ты, что еще ничего не понял⁈ — с жаром продолжал полковник, явно решивший не отступать. — Здесь мы мертвецы! Просто оставаясь на месте, без связи и подкрепления, мы ничем городу не поможем! Нельзя просто сидеть! Нужно ударить там, где нас никто не ждет!
Не высидев на месте, в спор командиров включился и капитан Москаленко. Он сказал, что сводный отряд моряков во главе с ним готов влиться в состав ударной группы. Ввиду не боеспособности эсминца, командир корабля предложил снять с него крупнокалиберные пулеметы и зенитные орудия, которые потом установить на полуторки на манер тачанок времен Гражданской войны.
— … Сделаем подвижные огневые точки. Мои двадцати трехмиллиметровые автоматы нашинкуют в капусту любого противника. Еще могу поделиться боеприпасами. В Ленинграде на борт взяли тройную норму, — капитан начал прикидывать, как можно было использовать вооружение с эсминца. — В конце концов, товарищи, почему мы забываем про новое оружие? Представляете, что можно с ним сделать⁈ Товарищ Теслин, что вы молчите? Мы сможем использовать ваше оружие? Товарищ Теслин?
Тот совсем не торопился отвечать, так ответ на вопрос был далеко не однозначен. С одной стороны, готовящийся поход на запад, «был ему на руку». Он позволял Теслиину продолжать погоню за поездом, увозящим маму и его маленькую ипостась в этом времени. С другой стороны, ученый сильно сомневался, получится ли у него найти новый мощный источник для капсулятора плазмы.
Теслин сидел на ящике и задумчиво смотрел в одну точку, прикидывая все возможные варианты. Честно говоря, вариантов было немного. Для формирования электромагнитного поля, достаточного для генерации плазменного заряда, нужен был мобильный, постоянный и мощный источник. «…Минимально соответствует всем этим условиям только одно — паровоз. Его можно через систему гибкой передачи подключить к цепи моих генераторов, которые в свою очередь дадут мощный энергический импульс… Еще нужна вода! Нужно много воды. Иначе эффект будет слабый. Вода, как на эсминце, вновь станет конденсатором, которые в десятки раз усилят электромагнитное поле. Значит, к паровозу нужно подключить несколько железнодорожных цистерн, а лучше штук пять — шесть».
Теперь для ученого многое стало гораздо понятнее в открытом им эффекте преобразования плазмы. Вода с ее невероятной способностью к накоплению энергии стала настоящим открытием, способным перевернуть весь этот мир, причем, как в прямом, так и переносном смысле. Ведь, предела мощи у созданного им оружия просто не существовало. Весь вопрос был лишь в достаточности запасов воды.
— Оружие особой разрушительной силы будет только в том случае, если наш отряд будет двигаться вдоль железной дороги. Для оружия нужен паровоз, постоянно стоящий под всеми парами. Если у меня все это будет, то на нас даже косо посмотреть не смогут. Мы любого сломаем, — многозначительно усмехнулся ученый, с хрустом ломая веточку в своих руках. — Перефразируя великого Архимеда, скажу следующее. Дайте мне паровоз, и я встряхну эту землю, — его улыбка уже напоминала кровожадный оскал не человека, а какого-то сверхсущества.
