Поудобней облокотившись на широкий поручень, устроившийся на левом крыле командирского мостика «Светланы» пожилой американец мог позволить себе полюбоваться разворачивающимся перед его взором незабываемым зрелищем. Зрелищем, в подготовку которого он внес свой вклад, видимый сейчас всем и каждому невооруженным глазом. Возможно, именно этот его вклад и оказался решающим в наметившемся потеплении отношений между Америкой и Россией, которое сегодня олицетворяет собой прибытие с дружеским визитом отряда кораблей адмирала Шлея…
* * *
После «Варяга» император и кронпринц посетили крейсера «Аскольд», «Громобой» и броненосец «Наварин», где Николай Александрович сделал смотр экипажам и после короткой поздравительной речи, на прощание, прямо перед строем моряков троекратно расцеловался с адмиралами Грамматчиковым, Рудневым и Беклемишевым.
И вот наконец пришла очередь флагмана флота. На верхней площадке парадного трапа «Князя Потемкина-Таврического» государя и германского кронпринца встречали вице-адмирал Молас и генерал-адмирал Макаров, которого император немедля заключил в объятия:
– Степан Осипович, дорогой мой, как же я счастлив видеть вас во здравии!
– Здравия и вам желаю, ваше императорское величество! Полным выздоровлением, правда, пока не похвастаюсь, но потихоньку ползаю. Костлявая не солоно хлебавши убралась, вашим молитвам и докторам благодаря.
– Спасибо вам за все, друг мой. И за этот великолепный смотр-парад тоже спасибо огромное. Самая эффектная точка в минувших делах ваших, что только себе представить возможно. Видел я, как англичане у Уайта позируют, французов в Бресте поглядел, но, на мой взгляд, это все не то. Там – картинка. А здесь у вас настоящая боевая мощь стоит, огнем окрещенная и на прочность проверенная. Пусть же сегодня весь мир полюбуется на наших орлов-моряков!
– Спасибо, государь. Только если бы не разворошили вы в столице нашу прежнюю косность, не заставили всех крутиться, как знать, как бы все дело обернуться могло…
– Косность? Степан Осипович, ты это на кого намекаешь? – не выдержав, встрял в разговор горячный Дубасов.
– Ну уж никак не на тебя, Федор Васильевич. На тебя намекнешь, пожалуй, мигом на дуэльку какую налетишь!
Император и адмиралы немного посмеялись, о чем-то еще накоротке переговорили, после чего Николай и немецкий престолонаследник обошли строй матросов и офицеров флагманского броненосца. Но вместо посещения кают-компании царь неожиданно отозвал в сторону вновь назначенного командира корабля каперанга Семенова.
– Вот что, любезный Владимир Иванович, у меня к вам и к господам офицерам будет предложение. Время нас поджимает. Что скажете, если к столу мы сейчас не пойдем, а я к вам отдельно послезавтра приеду? На ужин? Федор Васильевич и Всеволод Федорович тоже с удовольствием прибудут. Да и не они одни.
– Как вам будет угодно, государь. Мы все на «Светлейшем» будем вас ожидать с нетерпением. Чрезвычайно польщен и благодарен вашему величеству за…
– Вот и договорились. И не нужно нам лишней дипломатии. – Николай тихо рассмеялся. – Но к вам лично у меня есть еще несколько вопросов, если не возражаете?
– Весь внимание, государь.
– Как вы считаете, не пора ли нам обзавестись при Морском министерстве чем-то подобным пресс-офису, что в немецком статс-секретариате организовал адмирал Тирпиц?
– Идея давно витает в воздухе, ваше величество. Только наша общая экономия…
– Значит, вы это начинание поддерживаете?
– Безусловно!
– В таком случае, Владимир Иванович, поздравляю вас контр-адмиралом. Готовьтесь сдавать дела, чтобы через недельку отбыть в столицу. Вам лично я хочу поручить организовать это новое подразделение. Нет принципиальных возражений? Вот и славно, мой дорогой! В том, что справитесь, лично у меня нет ни малейшего сомнения. Сегодня ваши литературные и дипломатические таланты для флота и для меня особо важны. Нужно итоги войны подвести. Нужно наше общество в духе понимания насущной важности для Российской империи флота, морской силы воспитывать. Нужно разъяснительную политическую работу проводить. С Думой, которая будет вскоре созвана, работать, чтоб уяснили там сразу очевидную истину: флот – это самая длинная вооруженная рука государства. Да, не дешевая. Но архиэффективная.
Так что закатывайте рукава. Дел впереди столько, взглядом не окинешь… Надо будет издавать хорошими тиражами популярную маринистскую литературу, журналы, газету. «Морской сборник», увы, не дешев. Да и хорош он лишь как флотское издание. А надо для недорослей и юношества что-то популярное придумать. Поощрять писательство и иную тягу к искусствам среди наших матросов и старшин. Печатать их творчество, если талантливо пишут.
Ну-с, будем считать, что мы договорились… А напоследок еще один маленький вопрос. Вы ведь до последнего времени были здесь старшим офицером, не так ли? Что вы можете сказать о двух нижних чинах «Потемкина»: Матюшенко и Вакуленчуке?
По выражению лица Семенова было ясно, что командир броненосца ожидал сейчас любого вопроса, но только не этого. Однако быстро нашелся и четко доложил:
– Нижнего чина с фамилией Матюшенко в команде корабля не было к моменту принятия мною обязанностей старшего офицера. Возможно, списан ранее. Разрешите поднять табели и отдельно доложить вашему величеству. А вот по поводу Григория Вакуленчука… Да, таковой служит на «Потемкине». Но сегодня к нижним чинам он уже не относится.
– Вот как? Интересно…
– Согласно вашему указанию. «Приказ двухсот», как у нас его называют. Двести отличившихся в войну унтер-офицеров и кондукторов были произведены «за отличие» в прапорщики по специальностям. Григорий Вакуленчук как раз один из них, содержатель нашей носовой башни главного калибра. Тот знаменитый «золотой» снаряд, что взорвал удиравшего «Ясиму» у Шантунга, был выпущен из его орудия, за что Григорий Никитич получил Знак отличия Георгиевского ордена из рук Степана Осиповича… Но позвольте полюбопытствовать, ваше величество, почему у вас возник интерес именно к этим конкретным двум нашим морякам?
– Возможно, когда-нибудь расскажу. А сейчас – время ехать к иноземным гостям. Солнце клонится, немцы и американцы нервничают, полагаю. Неудобно нам их заставлять так долго ждать, особенно брата и сына германского кайзера. У гросс-адмирала принца Генриха на «Фридрихе Карле», наверное, весь лед уже растаял и шампанское согрелось, – усмехнулся Николай. – Дайте-ка сигнал Римскому-Корсакову, пускай становится под трап. И ждите меня к вечерне послезавтра, как договорились.
* * *
Первый апрельский день прошел во Владивостоке под гром оркестров, грохот сапог и цоканье копыт: император принимал парад своей победоносной армии. Душевный подъем как у самих военных, так и у зрителей-горожан был таков, что даже у склонного временами к цинизму Петровича нигде не екнуло связать происходящее с памятной ему по нашему времени «шуточной» датой.
По Светланской, центральной улице города, развернув увенчанные ратной славой знамена, чеканили шаг гвардейские батальоны, гарцевали эскадроны и сотни. В их рядах маршировали воины двух вновь сформированных лейб-гвардейских полков, Квантунского егерского и Маньчжурского казачьего. Перед своим государем отбивали подковками сапог такт по брусчатке пехотинцы и пулеметчики, герои жарких схваток у Циньчжоу, Дальнего, Инкоу и Ляояна. Высекая подковами искры, гарцевали казаки, отважные рубаки Келлера и Мищенко, неукротимые горцы Сухомлинова. Катились маньчжурские «повелители огня», конные, полевые, гаубичные батареи. В едином строю с армейцами гордо пронесли свои Андреевские флаги морпехи и бойцы флотского бронедивизиона.
А вечером возле Триумфальной арки состоялось еще одно торжество, на которое ни о чем не догадывающиеся главные герои прибыли без каких-либо задних мыслей, просто прослушать поздравительную речь государя. И он ее произнес. Хотя сама по себе никаких особенных сенсаций она не содержала. Неожиданность случилась после, когда в присутствии российских и иностранных почетных гостей, а также нескольких тысяч воинов армии и флота, Николай Александрович возвел Гриппенберга, Макарова, Щербачева и Руднева в графское достоинство. Генерал-адмирал Алексеев стал отныне светлейшим князем.
