особенным. Спасибо тебе за него.
— Тебе спасибо, — сказал я, чувствуя, как к щекам приливает горячее.
Если б дело происходило в любовном романе или прочей тому подобной ерунде, которую любят читать тетки «за сорок», я бы сказал, что долго смотрел, как ее стройная фигура удаляется прочь, чтобы наконец раствориться в ночной темноте. Но я не смотрел, потому что падал с ног. Буквально. Завтра вроде бы обещали парочку тестов то ли по истории, то ли по биологии, то ли по тому и другому сразу, но на это я и вовсе забил. Сейчас решаются дела куда более серьезные. Наскоро приняв душ, я рухнул в кровать… и тут понял, чего же мне по-настоящему недостает.
Там, в Москве, остался и мой телефон вместе со всеми возможными плейлистами. Их я насобирать успел предостаточно. Да и вообще из дома без наушников предпочитал не показываться.
Какое-то время даже угорал по винилу, собрал себе маленький симпатичный тракт с советской «Вегой» во главе и ловил с этого ностальгический бумерский кайф. Но потом инфляция, цены полетели вверх, экспортеры прочухали, что можно неплохо рубить бабло с зажиточных хипстеров, и пополнять коллекцию стало невыгодно. Но сейчас приходилось разве что любимые песни в памяти воспроизводить — в этом мире ни спотика, ни дизера, ни даже вшивой яндекс.музыки не нашлось. Что ж…
(рыбки в аквариуме)
(мы как рыбки в аквариуме. тычемся в стекло, а толку ноль)
Открыв заметки на телефоне, я прищурился и набрал:
… So, so you think you can tell
Heaven from hell?
Blue skies from pain?
Can you tell a green field
From a cold steel rail?
A smile from a veil?
Do you think you can tell?
Сначала пришлось удостовериться, что в этом мире о группе Pink Floyd никто не слышал. Повезло — видимо, его… неполнота распространялась даже на информацию.
Странно, почему тогда на местном ДТФ все еще постят шутки про Фила Спенсера, Тодда Говарда и Свена Винке)
Интересный вопрос, но если я сегодня еще хоть о чем-нибудь подумаю, то свихнусь нахер. Текст Wish You Were Here списывал по памяти. Помнил его хорошо — один мой друг здорово играл эту песню Пинков на гитаре, поэтому на стримах ее частенько заказывали. Песня вообще сама по себе отличная, но особенно за душу берет последний куплет.
Одинокие души. В замкнутом пространстве. Где год за годом не меняется ни-че-го.
Повезло, что песня на английском — переводить ничего не пришлось, иначе вышел бы корявый подстрочник, что-нибудь в духе одноголосого перевода с видеокассет. Завтра перепишу набело, чтоб с телефона не читать, и все. Девчонки точно оценят.
Молодец, Гарик, похвалил я себя, откладывая телефон в сторону. Теперь можешь отдохнуть.
Разбудил меня порыв ветра прямо в лицо. Я открыл глаза и обнаружил себя в аудитории литературного клуба. В окна падал бледный лунный свет, мягко шелестели деревья. Судя по всему, стояла самая середина ночи. Парты снова сдвинуты полукружком, как на собрании, в комнате, кроме меня — никого.
Это что-то новенькое. Лунатить доселе не доводилось, хотя, может, на фоне пережитого стресса всякое может начаться. В любом случае, пора отсюда валить.
Я попытался подняться со стула и не смог. Вся нижняя половина тела оказалась недвижима, будто где-то в районе поясницы перерубили кабель, по которому ходят нервные импульсы. Метнулся раз, другой, третий — результата ноль. Словно врос в проклятый стул, как моряки в корабль из байки про Филадельфийский эксперимент. Паршиво. Тогда не остается другого выхода, кроме как…
— Помогите! — заорал я во всю глотку, — Люди! Есть тут кто-нибудь? Слышите?
Не слышали. Только редкие птичьи крики за окном, шуршание листьев…
(и что-то еще)
Из кладовки, где Нацуки держала свой хентай, донесся… звон. Обычно такое хрен услышишь, но я сейчас был настолько на взводе, что все органы чувств обострились, как у марвеловского Сорвиголовы. Звон тем временем повторился и стал… ритмичным, что ли. Сперва это несколько озадачило, однако почти сразу я понял, что он напоминает.
Через несколько секунд к звону присоединился шорох одежды, и из темноты показался силуэт. Темнота его, кажется, ничуть не беспокоила, потому что двигался силуэт уверенно и легко. Опять я оказался прав. Ненавижу себя за это.
— Здравствуй, Гару, — произнесла Юри. В руках она снова держала поднос, но на сей раз чашек было две, а не пять.
— Не подскажешь, что за хрень происходит? — поинтересовался я, снова пытаясь подняться. Чертовы ноги не слушались. Чувствовал я себя игрушечным солдатиком, намертво приклеенным к подставке, — и вообще, раз уж ты здесь, не поможешь встать?
— Ты разве не читал объявление в чате, глупенький? — проворковала Юри, ставя передо мной чашку, — мы решили организовать внеочередное собрание. Чтобы… отпраздновать твое вступление в наши ряды так, как подобает.
Никакое объявление в чате я не читал — не до того было. Но говорить об этом не стал. Блеск в глазах Юри мне капец как не понравился. Лихорадочный он был, нездоровый.
— Да брось, — выдавил я хрипло, — обычное дело же. Зачем так стараться? Мне даже неловко как-то.
В ответ Юри рассмеялась — громко и протяжно. Словно смех причинял ей боль, и нужно было его вытолкнуть.
— Гару, право, какие между нами могут быть неловкости? Тебе нужно расслабиться. Выпей чаю, это очень успокаивает, по себе знаю. Я заварила сегодня кое-что из моей особой коллекции как раз для тебя.
Я покосился на стоявшую передо мной чашку. Понятия не имею, что она туда наплескала, но это точно не чай. Он таким темным и густым не бывает, сто пудов.
— Спасибо, — отказался я, — что-то неохота. Я как-то больше по кофейку…
Глаза Юри сердито сверкнули.
— Пей, — в голосе появилась сталь.
Делать нечего, придется выпить. Черт знает, что эта тихоня может в следующий момент выкинуть. Щас-то она явно в неадеквате. Я неловко улыбнулся, взял чашку и пригубил «напиток». Рот наполнился горечью и еще чем-то омерзительным. Желудок заходил ходуном, и я подумал, что сейчас блевану прямо на парту. Однако Юри продолжала буравить меня взглядом. Так, похоже, честное мнение по поводу «угощения» сейчас ей по душе не придется. Меня передернуло. Язык накрыла маслянистая пленка, о происхождении которой я всячески старался не думать. Чай сползал в желудок скользким комком. Осушив половину, я отставил чашку на поднос.
— Спасибо, Юри, — поблагодарил
