восклицает Крикунов, сопровождающий Новицкую. — Простите, Ирина Викторовна.
Вот такой водевиль.
— Интересно живёшь, Егор Брагин, — качает головой первый секретарь горкома. — Ох, как интересно… Пойдём-ка со мной. На одну минуту.
Ириш, я всё объясню… Нет, не так. Ириш, это не то, о чём ты подумала… Нет, опять не то… лучше уж так… не виноватая я, он сам… пришёл. Она, в данном случае.
Это было бы смешно, если бы не было так глупо, даже без учёта далеко идущих последствий.
— Подождите, пожалуйста, снаружи, — непонятно к кому обращается Новицкая. — Нам с товарищем Брагиным кое-что обсудить нужно.
— Марта, прошу прощения, я на одну минуточку, — виновато улыбаюсь я. — Ирина Викторовна, это же…
Но Ирина Викторовна меня не слушает, а просто запихивает внутрь.
— Я пока ту девочку поищу, — улыбается и пожимает плечами Марта.
— Ира, ты чего, — пытаюсь взывать я к голосу разума, когда она закрывает дверь. — Это же Марта. Из Риги. Помнишь, я ходил с ней встречаться?
— А, ты, значит уже тогда с ней снюхался?
— Снюхался? Да что с тобой? У нас чисто деловые и дружеские отношения.
— Брагин! Я тебя предупреждала, чтоб никаких других баб? Какие у тебя могут быть с ней дела?
— Да блин! Всё те же, и у меня нет других баб, — развожу я руками.
— Да-да, я заметила. Нет, ладно бы эту каланчу, я бы ещё могла понять, мало ли, может экзотики человеку захотелось, но школьницу?
— Чего школьницу?
— Шпилишь, вот чего.
— Чего делаю? Ты откуда такие словечки знаешь?
— Всё Брагин, с этой минуты отлучаю тебя от тела.
— Нет! — кричу я, как Джимми из “Танцора диско”. — Нет, Ира, только не это!
— Не паясничай. Ты как вообще с первым секретарём разговариваешь, комсомолец?!
— Ир, ну харэ. Марта просто чмокнула меня в щёку. Ну, ты же видела.
— Только не нужно вот этих грязных подробностей.
— Она неделю гостила у Платоныча, а я её развлекал, водил…
— Ах, развлекал! Наглец! И ты даже не стыдишься мне об этом рассказывать? Так, с меня хватит!
— Да нет, безо всякого сексуального подтекста! Ну почему ты такая подозрительная! Она пришла с дядей Юрой на выпускной. А завтра утром улетает домой. У неё Олимпиада на носу. Она, правда, запасная, но тренироваться всё равно нужно.
— Хорошо осведомлён, как я посмотрю.
— Я её провёл по школе, она попросила, и в комсомольскую комнату завёл. Всё. Ну, она поблагодарила и поцеловала. В щёку, Карл!
— Чего?!
— Ничего, присказка такая. Она же на западе живёт, у них это принято. Итальянцы вон и с незнакомыми людьми целуются два раза. Два раза до и два раза после — когда встречаются и когда прощаются. И ничего, не поубивали друг друга из ревности, а там Сицилия, горячие страсти и чёрное вино из Аволы.
Новицкая смотрит на меня, как на моль.
— А тут, — не сдаюсь я, — Рыбкина нарисовалась. Открыла дверь и увидела этот невинный дружеский поцелуй.
— И кто такая эта Рыбкина?
— Одноклассница.
— Она что, влюблена в тебя? А впрочем, мне всё равно, как на самом деле. Вот, видишь, грамоты?
Она достаёт из папки два красивых листа с изображением Ленина, знамён и золотыми надписями “Почётная грамота”.
— Из горкома и обкома. Это тебе. Держи. А, нет погоди.
Она кладёт папку на стол и рвёт на две части мои награды.
— Ирка! — восклицаю я. — Ну ты чего такая дура!
Грамот мне не жаль, а вот то, что она мне не верит, вызывает раздражение.
— Поздравляю с окончанием школы, кстати, — говорит она, как ни в чём не бывало. — Теперь ты уже не ребёнок, получишь аттестат половой зрелости и можешь начинать активную половую жизнь. Ой, ты что, уже начал? Ну ладно. Надеюсь, завтра увидеть тебя в комитете комсомола Швейной фабрики. У нас там будет выездное бюро.
Сказав это, она открывает дверь и выходит из комнаты.
— Андрей Михайлович, я Брагину грамоты уже вручила. Остальным сам вручишь. Дел много, решила не оставаться на ваше мероприятие. До свидания, товарищи. Хорошо вам повеселиться.
Она идёт по длинному коридору, строго и принципиально стуча своими острыми каблучками, как и следует настоящей революционной комиссарше. Не хватает только кожанки и маузера. Вихри враждебные веют над нами… Вихри веют, а мы с Крикуновым провожаем её долгим, неотрывным взглядом.
— Ну что ж ты так-то, Брагин? — вздыхает он.
Я молчу, а что тут скажешь, что типа ведь я же ничего не сделал?
— Ну, где ты пропал? — спрашивает мама.
— Да, грамоты получал. Первый секретарь лично вручила.
Актовый зал гудит в предвкушении последнего школьного праздника. Лёгкое волнение, звон в голове и чувство свободы. Всё! Глубокий вздох. Теперь над нами ничего не висит и этот страшный чудовищный груз и тяготы школы наконец-то сброшены. Падут оковы и у входа нас встретит радостно свобода…
Милые вы мои и несмышлёные дети. Вся несвобода и весь трындец только начинается. И весь этот праздник не в честь вашего освобождения, совсем нет. Это изощрённое жертвоприношение и жертвы тут вы, ну, и я вместе с вами. И приносят нас в жертву действительности и всё ускоряющемуся бегу времён.
Я вопросительно киваю Марте, она в ответ лишь пожимает плечами. Прохожу на своё место и сажусь рядом с Рыбкиной. Она бросает на меня сердитый взгляд и отворачивается.
— Ну что ты надулась, как мышь на крупу? — спрашиваю я.
Она резко оборачивается и глаза её расширяются, типа нихрена себе, какая наглость! По её представлениям я должен был бы говорить что-то совсем другое. А мне делается смешно, и я начинаю смеяться, сначала тихонько, а потом уже ржу в голос.
Все присутствующие здесь учителя оборачиваются и с неодобрением, с порицанием и ещё с чем-то там смотрят на меня, и мне кажется, что все они одновременно начинают высказывать своё неудовольствие:
— Слишком много баб вокруг тебя! Достало!
— Ты с Рыбкиной своей заколебал уже!
— И Печёнкина в твоей жизни слишком много! И покера!
— И вообще, как ты живёшь! Сплошная гонка!
— Ты безмозглый и совершенно невзрослый! Подполковник, называется!
Ладно вам, чего накинулись? Тоже
