В начале сентября я был готов ехать в Киев. Страшно, а надо. Рассчитаться с долгами. К тому же, я рассчитывал что маховик чекистских репрессий еще не заработал на полную мощность. Багаж мой был почти пустой, не считая змей, изумруды были надежно спрятаны и много места не занимали. Монет взял всего несколько экземпляров, самых дорогих. Больше ничего у меня не было, кроме личных вещей. И вдобавок, я со всех сторон обложился бумагами. Пригодилась и сделанная печать. Знаю я про эту вашу особенность насчет любви к официальным бумагам с печатями. Потому и заранее приготовился. Как говорят в народе: Больше бумаги — чище жопа!
И я двинулся в путь, благо с ж/д билетами у меня появились здесь выходы. После Ташкента стало как-то не по себе. Эпоха Большого террора цвела и пахла. Чекисты лютовали. Шел очередной «крестовый поход» против вновь образовавшихся врагов советской власти. «Лишь один товарищ Сталин никогда не спит в Кремле…» И другим не дает.
Правда, враждебность «новых врагов» заключалась лишь в том, что они не хотели для себя рабского труда и следовательно погружаться в бездонные пучины бедности и убожества, но когда это партийных «товарищей» волновали чьи-то там желания, идущие вразрез с идеями интернационалов и мировых революций! Партия приказала — члены, кандидаты, комсомольцы и прочие разделяющие идею ответили и понеслись выполнять, снося все на своем пути.
Всю страну затянула паутина дикого, тянущего душу страха. Можно было почувствовать себя внутри тотальной игры «Трансформеры, Эпоха истребления».
Навстречу нашему составу, с бодрыми песнями «Сталин это народ, что к победе идет, по вершинам заоблачных склонам», следовали караваны эшелонов, везущих на восток заключенных.
В пути ко мне часто с гордым видом подходили патрули. Как здесь любят говорить: «Конвой стреляет без предупреждения!» У них шпионом, «белобандитом» или же «деникинским офицером» ( в рамках национальной мании преследования) оказывался едва ли не каждый встречный.
От обвинения в шпионской деятельности ( статья 58 пункт 6 — шпионаж) не был застрахован никто. Недавно загребли даже жену Буденного, так как она бывала на приемах в иностранных посольствах. Вместе с мужем. Но красный усатый маршал стал сразу валять дурака: Кто эта женщина? Я ее знать не знаю! Как японские шпионы были уничтожены известные советские писатели Борис Пильняк и Сергей Третьяков.
Я уже не шутил, почтительно показывал бумаги, рассказывал, что везу очень ядовитых змей, предлагал показать. Буду благонадежным.
Как правило изучением бумаг все и ограничивалось. Я, конечно, из отдельной касты. На мое место так просто человека не найдешь, но под одну сурдинку могу очень легко загреметь, сейчас у нас особо не рассуждают. План есть план.
Люди начали исчезать бесследно. В одуревшей от ужаса стране аресты шли за арестами. По цепочкам. Мели всех. Под Котовского. Под корень. Под пытками все признавались, подписывали признания в антисоветской деятельности. Один сдавал многих. Кроме того, органы работали и по формальным признакам. Арестовывали многих за неправильную национальность, за фамилию, которая заканчивается на неправильную букву. Сажали даже тех, у кого анкета была хорошая. Обхохочешься!
Перегибали, не боясь сломать. Люди привыкали к арестам, как к погоде. Как метко выразился писатель И. Бабель.
Сургучная печать на дверях квартиры соседа, возвещавшая, что вся семья арестована, воспринималась уже обыденно. Домкомы сразу вставали в стойку. По советским законам даже полутора месячное отсутствие жильца открывало возможность его выписки. Бывали даже случаи, когда находившегося на лечении жильца самоуправы-управдомы выселяли, и вернувшись, терпила обнаруживал на своей жилплощади новых жильцов. Вспомним героического полярного летчика Севрюгова из «Золотого теленка».
Кстати, Тухачевского и всю верхушку РККА уже расстреляли, как и всех их знакомых вплоть до лифтеров, теперь же аресты пошли вглубь армии. Широким фронтом. Отдавал честь врагу народа? Значит ты сам враг народа! За «соучастие в заговорах фашистской военщины» лоб зеленкой помазали, чтобы при выстреле инфекцию не занести, слишком многим. Так как «капитуляция поощрит интервентов». В общем, ударили по квадратам, зацепив весь политикум не вполне лояльный Сталину с Ворошиловым.
Над землей, на земле и под землей, в зонах и на воле, везде текла своя жизнь, которая очень интересовала НКВД. Фарцовщики и проститутки со связями с иностранцами поголовно получали комитетскую крышу. Все как обычно, воры и сутенеры процветают, а хорошие люди мрут как мухи.
Кстати, одного незадачливого недотепу патрули пристрелили прямо на моих глазах. При рутинной проверке документов он почему-то пустился наутек. Тут же прозвучала команда:
— По белобандиту огонь!
Конец истории.
Но я все же удачно доехал до Москвы, и, используя старые связи, сразу же двинул в Киев. В Киеве старался не мелькать лишний раз. Я же не из железобетона. Нет меня. Копай не копай, не раскопаешь. Змей сдал, монеты сдал, изумруды сдал через посредничество Фридмана-Кухарука, дальнему родственнику, ювелиру Альперовичу. Деньги получил, долги отдал.
Пока шли сделки, тихо как мышь сидел в Белой Церкви, забившись в свою комнату. Изображал стопроцентного типичного «хомо советикуса». В нашей семье еще никого не арестовали, но среди знакомых такие случаи уже были. Страх висел в воздухе. Доносы шли потоками.
Сколько лет на свете живу, а человеческой подлости не устаю удивляться. Арестовывали людей каждую ночь целыми толпами. Документов никаких, улик никаких, но работали над «чистосердечным признанием». И все, спеша облегчить свою участь, послушно признавались.
Народ массово ехал на Севера. Кто не догадался раньше это сделать добровольно. Говорят, Сталин приказал набрать 800 тысяч зеков. Осваивать Сибирь. Северный морской путь, Норильский Никель и Магаданский край. И это без учета расстрельных приговоров.
Приходилось надеяться, что с точки зрения центральной России моя Туркмения в какой-то мере может считаться подвидом Сибири. Так как у нас всех туземцев балуют, а для всех работ завозят русских. Словно негров в Америку. Ну и корейцев еще недавно на Дальнем Востоке 170 тысяч собрали и тоже собираются их в Среднюю Азию выселить. Что подтверждает мою мысль.
И при этом, по всей стране, «с южных год до северных морей», катилась волна массовых истерик, тщательно подготовленных и горячо одобрявших «народные суды» и экзекуции, причем, похоже, даже не по обязанности, а от души. Поскольку подавалось все так, что теперь, мол, когда «враги народа», «шпионы» и «диверсанты» устранены, жить станет лучше, жить будет веселей.
А впридачу — как важнейшее — все основные организации, все видные общественные деятели, все авторитетные «прорабы человеческих душ» и «мастера культуры» получили предложение «выразить в печати свое положительное отношение к данному вопросу». И от этого предложения невозможно было отказаться. Так что все, словно пионеры, что всегда готовы, дудели в одну дуду, с громкими криками «Одобряем!»
Но вернемся к моим личным делам. На улице, я якобы случайно, встретил Степаниду и иносказательно намекнул, что мне нужно 400.
Удивительно но факт, хотя сажали много, но уголовники по экономическим статьям чувствовали себя относительно вольготно. За лишнее слово или интонацию можно было легко схлопотать десять лет лагерей, а оперируя тысячами спекулятивных рублей получить всего года три поселений.
Недаром же тут все старались при случае идти на правонарушение, чтобы выхватить себе легкую статью. К примеру, опаздываешь ты на работу. На завод. А значит ты вредитель, враг. А врага уничтожают. Что делать? Бить стекло в трамвае. Тогда загремишь всего лишь на 15 суток. А хулиган — наш человек. Советский, только немного отступившийся.
Так что мне назначили прийти за товаром через шесть дней.
