Я взял салфетку, достал ручку из кармана. Попытался вспомнить двенадцать шагов АА. Так, что у них там первым шагом? Ага. «Мы признали свое бессилие перед алкоголем, признали, что мы потеряли контроль над собой». Пункт второй. Про высшую силу. Нет, это не для цэковских деток. Выкидываем. Третий, четвертый… тоже про Бога. Блин, что же остается? «Составили список всех тех людей, кому мы причинили зло, и преисполнились желанием загладить свою вину перед ними». Так это норм, оставляем. «Лично возмещали причиненный этим людям ущерб, где только возможно, кроме тех случаев, когда это могло повредить им или кому-либо другому» и «Продолжали самоанализ и, когда допускали ошибки, сразу признавали это» – тоже пойдут. Добавим еще всяких традиций, раз упование на высшие силы выкидываем: «Наше общее благополучие должно стоять на первом месте; личное выздоровление зависит от единства АА».
И вот это тоже годится – «Единственное условие для того, чтобы стать членом АА – это желание бросить пить». Я перечитал получившиеся пункты. Добавил еще пару строк, выложил салфетку перед Игорем.
– Заведующему наркологией показывать это не надо, не поймет.
Андропов наморщил лоб, прочитал. Покивал.
– Находите зал на пару вечеров в неделю. Вот тут сзади мой телефон – набираете меня. Я приду, запущу первую группу. Установлю границы и правила. Дальше попробуете сами.
– Я?!
– А что такого? Трезвость через помощь другим. Поверьте, ваш запой раз или два в год ничто по сравнению с алкогольным адом, в котором живет куча людей. Может даже ваших знакомых или соседей.
Вот будет прикол, если Брежнева припрется. А что… человек она еще не до конца пропащий. Просто уже совсем мощно погрузилась в синьку.
– А делать-то что?
– Да по сути ничего. Садитесь друг напротив друга. Каждый рассказывает про свою неделю, как он ее провел, тянуло к стакану или нет, а если тянуло, что делал, чтобы не напиться. Остальные поддерживают выступающего. Можно хлопать. Ну как артистам в театре. И так по кругу. Но сугубо добровольно. Кто хочет молчать – молчит, просто слушает. Часик, полтора и расходимся по домам. Чай, кофе, сладости – по желанию. Каждый приносит свое. Никаких денег, взносов. Даже рядом. Это уже незаконная медицинская практика.
– …Ну можно попробовать, – Андропов завис. – Вроде ничего сложного.
Я мысленно потер руки. Пересадим Игорька с водочного дофамина на социальный окситоцин. Чем не замена? Плюс на Западе методика работает эффективно, почему бы и у нас не попробовать? Хотя стопроцентного результата, конечно, нет. Точно так же срываются, несмотря на кураторов и собрания. Звучит, конечно, замечательно: «Привет, меня зовут Джо, я алкоголик, не пью двадцать лет», но таких ребят в природе мало.
– Группа поддержки, – Игорь все еще продолжал укладывать себе в сознание условия. – Регулярная. И анонимная. Хм… В таком ключе я себе лечение не представлял.
– А вы представьте. Как выпишетесь отсюда и будете готовы – отзвонитесь.
Глава 14
За всеми этими заботами я и забыл о своих орловских друзьях. Они пропали, в мае, как обещали, не появились, а знать о себе не давали. Нет, вспоминал я о них, конечно, но так, мельком – сборы, то-се…. Взрослые ребята. Что в столицу двинуть передумали – бывает. Тут глаза загорелись, а вернулись домой – другие перспективы нарисовались. Родители, к примеру, в помощи нуждаются. Бабушке в деревне тридцать соток огорода обрабатывать некому. Лето ведь… Много причин бывает, чтобы не делать задуманное.
И вот вдруг появился Витя Мельник. Нет, никакой неожиданности, позвонил, предупредил. Просто в прошлый раз я им настрого заказал приезжать как снег на голову. Мало ли какие обстоятельства могут возникнуть. Дамы табуном ходят, глаза норовят выцырапать! Вот парень и позвонил. Сказал только, что по делам будет, друга сопроводить надо. Вот именно такими словами. Странно даже. Приедет, узнаю, что это такое и зачем понадобилось.
Мельник вошел первым, сухо поздоровался. На парня, который стоял за его плечом, я сначала даже не посмотрел: потянулся к выключателю. Зато потом увидел. Среднего роста, стрижка короткая. Рубашка голубая линялая, в плечах тесная. Наверное, до армии носил. Странное дело, до ковидных времен, когда все поголовно в намордниках ходили, далеко еще. А у этого маска марлевая до глаз натянута, и дополнительно солнцезащитные очки чуть не половину лица закрывают. Человек-невидимка прямо. Впрочем, рука у него вполне обычная оказалась. И запах… Вы в гнойной хирургии бывали? Или случалось открывать пакет с мясом, забытый на месяц в холодильнике? Вот от него таким душком потянуло.
– Проходите, давайте позавтракаем, – позвал я их на кухню. – Могу разогреть макароны с сосисками. Или яичницу поджарить.
– Да мы поели уже по дороге, не стоит. Чаю разве что, – отозвался Витя. – Слушай, Пан, тут такое дело… Чтобы хороводы не водить… Вот Костик, – он показал на молчаливо сидящего товарища, – у него после ранения лицо гноится, никак не заживает. Выхаживали, да всё без толку. Комиссовали и выписали на гражданку долечиваться. А у нас то же самое. Деньги тянут, то на одно, то на другое. А вылечить не могут. А откуда те деньги брать? У него мать одна, уборщицей за девяносто рублей работает, родни никакой. Вот мы решили… Ты там в верхах крутишься, надо пацана устроить в больничку хорошую. Поможешь? Он же воевал, награды… – и он посмотрел мне в глаза таким тоскливым взглядом, что у самого что-то там защипало.
– Что ж ты вчера не сказал? – я сжал кулаки, на полу жалобно звякнула упавшая чайная ложка. – Я бы узнал, что и как. Как дети малые, честное слово! Вот приедем к Пану, он всё устроит…
– Пойдем, Мельник, – Костик резко встал, так что табуретка отскочила, и пошел в прихожую. – Сами разберемся, – сказал он, не поворачивая головы.
– Сядь уже! Как восьмиклассница, обиды тут устраиваешь! – остановил я его, да и начавшего вставать Мельника тоже. – Есть выписки, снимки, карточка?
– Вот, – Витя полез в сумку. – Здесь всё.
Я посмотрел бумаги. Выписка из военного госпиталя в Ташкенте. Ага, афганец. Теперь стало понятнее. Эпикриз из областной больницы в Орле, еще один оттуда же, карточка из поликлиники. Остеомиелит, лимфаденит, свищи… Жопа, короче. Лечить это и вправду можно очень долго, и всё с нулевым результатом.
– Перевязку сделать? – спросил я, собирая документы в кучу.
– Да я сам, – сказал Костик, выставляя вперед руку, будто отгораживаясь от меня.
– Другой бы спорил, – буркнул я. – Короче, где тут что, Мельник покажет, ешьте, что в холодильнике найдете. А я займусь вашими проблемами. Или уже нашими.
Я пошел к телефону, открыл записную книжку, разыскал нужный номер.
– Екатерина Тимофеевна? Панов беспокоит. Вы на месте будете? Сейчас подъеду. Да, срочно.
* * *
Почему я к Дыбе обратился? А всё просто: надо пробовать добиться результата малыми силами. Зачем мне тревожить больших людей? Им, конечно, ничего не будет стоить устроить кого угодно в любую больницу. Так ведь «чазовы» спросят потом, не забудут об услуге. Вот не получится с начальницей – тогда повыше обращу взор.
Дорогая моему сердцу главная врачиха ликом была хмура, брови насуплены, губы поджаты. Хоть и напомажены по самое не могу… Что-то читала, занеся над бумагой шариковую ручку, прямо как палач свой топор. Когда я поздоровался, приоткрыв дверь, она лишь махнула рукой, мол, проходи. Голову даже не подняла. Минут через пять только выпрямила спину, потянулась и сунула бумаги, в которых так не сделала ни одной отметки, в выдвижной ящик.
– Ну что у тебя, Панов? – спросила она.
– Екатерина Тимофеевна, у меня просьба. Надо одного парня, комиссованного из армии, устроить в госпиталь для ветеранов. Остеомиелит верхней челюсти после огнестрельного ранения. Гниет весь.
– И как ты себе это представляешь? И почему в госпиталь, а не в ЦКБ сразу?
«Дыба» еще больше нахмурилась. Вот привез я ей проблемку.
