– Ладно, граф Келлер, мы еще в Сибири сошлись, но с бароном Врангелем я пару раз всего говорил!
– А он сильно недолюбливает генерала Деникина, следовательно…
– Враг моего врага мой друг! – засмеялся Арчегов и отер лицо ладонью. – Извини, просто вспомнил, как Мишаню на руках качал, вот и психанул. Такого больше не будет, обещаю. Давай лучше вернемся к нашей коннице, раз ты старика Келлера с бароном упомянул. Скажу сразу – данное наступление есть лебединая песнь кавалерии, придется после войны ее спешивать и сажать на автомобили, ибо бронетранспортеров не предвидится в ближайшее десятилетие. Но не сразу, конечно, а постепенно, по мере насыщения техникой… Что-то меня понесло, и не в ту степь. Сейчас о другом подумать надо!
– О чем? – Михаил напрягся, увидев злой огонек в глазах своего друга, и тут же обрадовался – перед ним сидел решительный генерал, прежний.
– Не дать большевикам «хлопнуть дверью»!
Глава шестая. Сердце нараспашку, а душа в загуле… (август – сентябрь 1921 года)
– Дважды предатель… И дважды дезертир!
Гудериан хрипло засмеялся старым вороном. Бывший командир Интернационального танкового полка натужно закашлялся, вытер застиранным платком рот.
Жизнь в очередной раз вывернула замысловатый зигзаг – месяц назад Хайнц дезертировал из рядов 1-й Конной армии, спешно отводимой назад, к Рейну. Правда, собственно кавалерии в ней числилось немного, она едва составляла десятую часть – французская пехота, вооруженная большим числом пулеметов, нанесла большие потери в лошадях, и ее оборона оказалась непреодолимой для лихих всадников. Да и собственно русских в рядах конармейцев осталась едва половина, несмотря на прибывающие с востока пополнения.
Воевать с немцами, что охотно становились под старые кайзеровские знамена, чтобы драться с красными, Гудериан не желал категорически – одно дело довершить прежнюю войну, дойдя победным маршем до Парижа, и совсем другое – превратить свое собственное отечество в пепелище, на радость торжествующим революционерам.
Бывшему майору рейхсвера откровенно повезло – после неудачного мятежа он с несколькими десятками немцев, преследуемых по пятам всадниками Рокоссовского, жаждавших мести, сумел перейти Арденны и сдаться бельгийцам, которые встретили перебежчиков на удивление доброжелательно, будто и не было войны.
Вот только стоило прибыть к своим, как Гудериана немедленно арестовали и предали военно-полевому суду как изменника и дезертира. И вот сейчас, отсидев полмесяца в одной камере со своим ординарцем, бывшим ефрейтором и несостоявшимся художником, Хайнц со стоицизмом древнегреческого философа, выпившего чашу с цикутой, ждал исполнения приговора, уже посланного на утверждение кронпринцу Фридриху-Вильгельму, главнокомандующему рейхсвером.
Все же расстрел для военного, и тем более офицера, куда лучше позорной смерти на виселице, на которой должен закончить свою жизнь только что уведенный для экзекуции несчастный Адольф Гитлер. Для немедленной казни бедолаги с нелепыми усиками достаточно оказалось подписи военного коменданта.
Хорошо быть офицером в таком случае, если, конечно, выбирать между разными обличьями смерти…
– Я рад вас видеть, майор!
Молодой офицер в хорошо сшитом мундире, в серебре погон подполковника говорил настолько любезным голосом, что у Хайнца с яростной надеждой забилось сердце. Он замер, вытянувшись струной и стараясь не пропустить ни одного жеста или взгляда.
– Здравия желаю, герр оберст-лейтенант!
– Я к вам по делу, майор!
Такие слова пришлись Гудериану по душе – приятно чувствовать обращение по чину, без добавления слова «бывший».
– Вы командовали у большевиков танковым полком?
– Так точно, герр…
– Оставьте, Хайнц!
Подполковник так выразительно сморщил лицо, что стало ясно, какое обращение тот предпочитает в этой обстановке. Да к тому же этот пришедшийся по сердцу визитер сразу представился:
– Андреас фон Шмайсер, начальник «отдела военного и политического контроля» при главнокомандующем рейхсвера, его императорском высочестве Вильгельме.
Гудериан только кивнул, размышляя над сказанным. Подумать стоило – реставрация монархии, судя по всему, дело решенное. Еще бы – если в руках кронпринца вся армия, а в стране идет ожесточенная гражданская война, то стоит сделать такой же шаг, как французы, наделившие своего маршала Фоша диктаторскими полномочиями.
Опираясь на верные штыки, Фридрих-Вильгельм легко станет третьим кайзером Германского рейха, как сделал это в России император Михаил. Да и оговорка Шмайсера, сократившего имя кронпринца наполовину, что является немыслимой дерзостью, вряд ли случайна. Чтобы так сделать, нужны веские причины.
– Из Англии поставлены десятки танков, Хайнц, и я считаю, что только вы подходите на должность командира полка. Имеете, так сказать, соответствующий опыт. Что вы ответите на это предложение?
– Готов служить кайзеру и рейху!
– Опережаете события, Хайнц, – Шмайсер улыбнулся, – немного, но вы торопитесь…
– Виноват, герр оберст-лейтенант!
Гудериан чувствовал себя совершенно счастливым, каким еще ни разу не был в жизни. Как не радоваться майору, которого еще утром считали предателем и дезертиром, – вместо расстрела получить должность полковника. Да тут любая сказка былью покажется!
– В переводах солдат и унтер-офицеров в полк я вас не ограничиваю. В других случаях подавайте рапорт мне лично!
– Так точно! – рявкнул Гудериан во все горло – Шмайсер пользовался немалым влиянием, раз так сказал, а потому иметь его в покровителях многого стоило. И потому сразу же воспользовался моментом, понимая, что каждая минута для спасшего его жизнь человека очень дорога. – Разрешите походатайствовать перед вами, герр оберст-лейтенант, за моего ординарца, ефрейтора Гитлера Адольфа – его приговорили к повешению и уже увели…
– Вéнец? Художник с вечно голодным видом? Жив, курилка, ну надо же! Не успел я его, того…
Шмайсер несколько оживился и, приоткрыв тяжелую дверь камеры, отдал негромкий приказ. Ему немедленно ответили, и подполковник помрачнел, повернувшись к Гудериану:
– От судьбы не уйдешь – вздернули его! Как русские говорят – что сову об пенек, что пеньком об сову, все равно сове помирать! Зато гарантия в будущем получена, можно не беспокоиться… Так что служите кайзеру, майор, и, может быть, вас позже назовут «отцом панцерваффе»!
– Это только наше временное отступление, не больше чем тактический ход! Выигрыш времени для собирания сил, а потом новый революционный натиск, товарищи…
Вождь мировой революции судорожно дернулся, лицо исказилось, бородка вздернулась – болезнь продолжала оказывать на Ленина губительное воздействие, а горестные новости с фронтов еще более усугубили состояние его здоровья.
– Мы почти победили в Германии, но тамошняя контрреволюция поступила так же, как и здесь, – собралась под знаменем воинствующего монархизма, выбрав себе нового кайзера. Пока реакционеры слабы, но скоро станут намного сильнее, если мы не ударим по ним всеми нашими силами и не спасем немецких товарищей. Революция тогда чего-либо стоит, когда умеет защищаться…
При последних словах Ленина все собравшиеся в кабинете члены ЦК посмотрели на Фрунзе – землисто-серого от недосыпания, усталости и бесконечной нервотрепки. И было отчего – всего за три месяца белые вышли к Волге на всем ее протяжении, из трехмиллионной Красной армии осталась едва десятая часть – дезертирство и массовый переход на сторону белых стали обыденным явлением.
Сейчас все отчетливо понимали – катастрофа произошла на всех фронтах, но особенно на юге. Казачьи разъезды уже сновали у московских предместий, главная ударная сила белого движения – добровольческие корпуса и гвардия выступили из Тулы, единственного бывшего у большевиков арсенала с оружейными заводами.
Ситуация усугублялась отчаянным голодом – длившаяся три года «военного коммунизма» продразверстка окончательно подорвала крестьянские хозяйства, посевы стремительно сократились, хлеб взять неоткуда, несмотря на массовые расстрелы кулаков.
– Теперь Германия является главным центром мировой революции, наша задача всемерно усилить ее, направив туда все запасы и лучших товарищей! А Россия… Мы ее не удержим, да и нет смысла…
Ленин устало откинулся на спинку кресла, прикрыв глаза веками. Члены ЦК дружно переглянулись с нескрываемым удовлетворением – главное прозвучало, хотя и не было произнесено – «эвакуация». Хорошо, что месяц тому назад были сделаны приготовительные мероприятия, собрано достаточное число паровозов и вагонов.
– Они нас душат, обвивают смертным кольцом, как удав свою жертву… – Ленин неожиданно очнулся и заговорил пронзительным голосом, лихорадочным от внезапного возбуждения: – Но в этом их поражение! Мы уйдем из разоренной страны, и все недовольство голодных пролетариев и бедняков будет обращено на буржуазию и монархистов. А будущей весной мы вернемся и ударим так, что все их воинство разлетится. Германия – передовая страна, и она вооружит победоносную Красную армию, вольет в ее ряды новых бойцов, что будут яростно сражаться за советскую власть.
