Улыбаясь, я наблюдал за обычными молодежными хитростями, которых учителя старались не замечать. Выпускники по одному, по двое пропадали ненадолго – и возвращались с легким туманцем в глазах. Наверняка прикладывались к бутылке с дешевым вином где-нибудь в закутке. Педагоги увлекались тем же, только напитки в учительской предлагались покрепче.
Родители держались наособицу, расщедрившись на шампанское. Детишки послушно угощались, но их сильнее влекло в темный класс, где, под тихие смешки и шиканье плескал портвейн или вермут.
- Красивая пара, - Ритин локоток пихнулся мне в бок. – Правда?
- Правда, - буркнул я, с подозрением глядя на танцующих.
Тянулись звуки нескончаемого «Отель «Калифорния» - «Иглы» наяривали, а выпускники с выпускницами покачивались в такт, впадая в кружение медляка.
Слава корректно держал Настю за талию, сестренка положила ладони ему на плечи, и что-то говорила, говорила, говорила… То серьезно тараща глаза, то смешливо прыская и поджимая божественные плечи, то задумчиво водя глазами по потолку – и открывая лебединую шейку. В эти моменты я сильнее напрягался, но Рощин не распускал натуру, кидаясь Дракулой на беззащитную красотку, лишь улыбался просветленно. Как Будда.
- Ревнуешь? – нежно спросила Рита, обнимая меня за руку.
- Знаешь… да, - сознался я, вздыхая. – Всё понимаю, но…
Черные акустические кубы утихли, и парочки очнулись, словно расколдованные.
Настя подбежала к маме, обняла ее, и они скрылись вдвоем по важным дамским делам. А Рощин храбро зашагал ко мне. Зарумянился, глядя на Риту, улыбавшуюся с прищуром Мэрилин, и начал:
- Мы с Настей… - тут он запнулся, словно переступив «красную линию», но собрал остатки решимости, и продолжил: - Мы тут обсудили наше будущее, и… В общем… Родители хотят, чтобы я поступал в МГИМО, а у меня были сомнения, стоит ли? Но Настя меня уговорила. А вот сама передумала поступать!
- В театральный или политехнический? – усмехнулся я, нисколько не удивившись Настиному решению. У нее, по-моему, вырабатывается важная привычка – думать.
- Вообще не хочет в вуз! – восхитился Владислав. - Говорит, поработаю сначала – там, где мама, - пойму всё про себя, и чего на самом деле хочу, вот тогда только. В следующем году…
Я сощурился, а у Риты, которая тоже сканировала Настиного бойфренда, на губах забрезжила лукавая улыбочка:
- Договаривай, давай!
- В общем… - Рощин побледнел от волнения, и вытолкнул корявое: - Это в следующем году тоже, наверное… Если между нами ничего не изменится, то… То мы с Настей поженимся.
Высказавшись, он словно сдулся, увял, обессиленный и опустошенный.
- А не рано ли? – поинтересовался я прохладным голосом, игнорируя ехидцу, проступившую на Ритиных губах.
- Ну-у… Мне восемнадцать уже, - промямлил Слава. – Просто я в седьмой класс два раза переходил… Не второгодник, нет! – вскинулся он, и снова сник. - Так получилось… Папа тогда в Анголе работал, и вдруг война! А мы, как назло, в саванне всей семьей! Полгода кочевали с бригадой врачей. Хорошо еще, кубинцы на самолет посадили, вместе с ранеными…
Рассудив мельком, что мой визави – не худший вариант для Настеньки, я улыбнулся:
- Зато есть, что вспомнить.
- Ну, да! – приободрился Рощин.
Застучали, заколотились быстрые ритмы. Пятная потолок, загуляла цветомузыка. Парочки раскололись в пригашенном, мельтешащем свете, двигаясь по-своему - извиваясь, выгибаясь, переступая, порой не в такт, зато энергично. Выпускной класс словно компенсировал замирание медленного танца размашистым диско.
По замысловатой кривой приблизились мама с Настей. Сестренка глядела тревожно, путая легкое беспокойство с тяжким смущением, а в Гариной-старшей угадывалась материнская печаль – обозначился тот самый житейский срок, когда дочь готова взять иную фамилию. Впрочем, обычный набор родительских страхов в маме тоже присутствовал, являя себя в суетливости.
- Слава, - сахарно заговорила потенциальная теща, - Настя убедила меня в пользе… м-м… испытательного срока. Я даже согласилась с тем, чтобы она поработала этот год. Пусть проверит не только свои чувства, но и склонности…
Я сжал губы, мешая им искривиться в понимающей гримаске. Отодвинуть момент расставания на целый год!
- А как ты думаешь, Миша?
С недавних пор мама обращалась ко мне, как к мужчине, старшему в роду. Тут свивались и доверие, и вера, и вечная женская тяга уступить ответственность сильному. И лестно, и грустно.
- По-моему, мам, мы говорим о помолвке, - наметил я улыбку. – Но, Слава, это нечестно – решать всё в кругу одной семьи! Обрадуй родителей – и следуй обычаю. Пусть приходят к нам в гости! Познакомимся, рассудим…
- Вы правы, - покраснел Рощин, - я так и сделаю.
Тут черные ящики мощно вздохнули, затягивая музыку плавную и лиричную, словно сзывая расставшихся. Одинокие атомы с удовольствием слиплись в молекулы…
* * *
Домой мы вернулись не слишком поздно, еще одиннадцати не было. Не удержавшись, мама с Ритой сочиняли на кухне нечто «легонькое на ужин», а мы с Настей оккупировали диван. Я только пиджак скинул, а сестренка подлезла ко мне в выпускном платье. Притулилась, прижалась, притихла…
- Миш, спасибо тебе, - зашептала она.
- За что? – улыбнулся я.
- Ну-у… Что выслушал Славу… Согласился, и вообще…
Моя рука добралась до заколки, и расщепила ее, выпуская на волю пряди. Настя встряхнула гривкой волос, окончательно разваливая замысловатую прическу, и уютно приткнула голову мне на плечо.
- Только… знаешь, мама у Славы хорошая, но… Они жили очень бедно, и сейчас тетя Катя… м-м… добирает, что ли, то… м-м…
- Чего была лишена в молодости? – подсказал я.
- Да! – облегченно вытолкнула сестричка. – Я и подумала… Может, позовем их в гости не сюда, к нам, а к тебе, в «красный дом»? М-м?
- Умно! – хмыкнул я. – Тогда лучше на Малую Бронную.
- А близняшки? – приподняла голову девушка.
- Света в Нью-Йорке, Маша в Первомайске, бабушку радует. Так что жилплощадь в полном нашем распоряжении.
- Ну, вообще! – обрадовалась Настя. – И она же твоя! Так что, всё по-честному.
На минутку мы замолчали, прислушиваясь к журчанию воды на кухне, бряканью тарелок и приглушенному говору – свекрови с невесткой тоже было что обсудить.
«Сговариваются! – подумал я насмешливо. – Вырабатывают совместную стратегию…»
- Миш…
- М-м?
- Ты не очень злишься на Славика?
- Настенька, миленькая моя! - рассмеялся я. - Всё нормально. А Славика твоего я обещал прибить, если тебя обидит.
- А он? – живо заинтересовалась Настя.
- Сказал, что любит вот это лохматое создание! – мои пальцы зарылись в податливые девичьи волосы, и сестренка хихикнула.
Тут же приподняла голову, беспокойно заглядывая мне в глаза.
- Слава еще не мой, между нами ничего не было! Помнишь, ты говорил, что к таким, как я, парней… тянет?
- Помню, - мурлыкнул я, поддаваясь позднему времени.
- Вот и Славку… потянуло. А я ему: «Только после свадьбы!» А он тут же: «Выходи за меня!»
- А ты?
- Сказала, что он дурак! Ну, потом мы с ним еще говорили… И еще… А потом… Ну, и вот…
- Как ни странно, но смысл уловил, чучелко. Всё будет хорошо… - заметив Риту, выглядывавшую из дверей кухни, я притиснул Настю: - Пошли! А то Ритка всё съест!
- Ага! – сестричка заморгала, глядя на меня сияющими глазами, и поцеловала. То ли благодаря, то ли прося прощения, то ли за всё сразу.
Воскресенье, 3 июля. Утро
Зеленоград, станция Крюково
Обычно Рита по воскресеньям любит поспать, хотя бы до девяти, но в этот раз она стала ко мне приставать на целый час раньше. А я ж безотказный… Особенно, когда девичья настойчивость проявляется в полном согласии с революционным гимном: «…Грудью проложим себе!»
