Голосок Софьи всплывал в памяти, тревожил, не давал расслабиться.
– Скоро подойдут казаки.
– Государь, а что потом будет с этой землей? После окончания войны?
– Будет Алексей Михайлович, царь крымский. В числе прочего.
Юноша выразился более чем понятно. Глаза Яна сверкнули веселыми искорками.
– У вас большие планы, государь.
– Надеюсь, у меня хватит на них времени.
* * *
Разведчики вернулись к утру, доложив диспозицию.
Напуганные бесчинствами русских, татарские войска собрали всех, кого могли. Сейчас под Бахчисараем находилось не менее десятка тысяч татар. Утешало другое – не то войско, чтобы его сильно бояться. Да и место не то, хотя они могут доставить серьезные неприятности, поскольку засели так, чтобы простреливать дорогу. Опять же их главное оружие, легкая конница, в холмах не слишком полезно.
И все же русские не могут позволить себе платить двумя-тремя людьми за каждого татарина. Слишком им жирно будет.
Так что же делать?
Выход подсказали подошедшие спустя считаные часы казаки, точнее, Иван Сирко.
– Государь, – старый характерник был весел и бодр, словно и не было у него за спиной походов, боев, длительных переходов по степи, – так, может, скрытно пройти да им в спину и ударить?
Алексей задумался:
– Скрытно? Но сколько пройдет? Человек десять? Мало…
Иван Сирко пригладил густые седые усы, усмехнулся загадочно:
– Что вы, государь, пару сотен я в обход провести берусь, не в первый раз.
– По одной дороге? Под прицелом у татар?
Казак смотрел спокойно и внимательно:
– Ты мне, государь, поверь, чай, не впервые оно. Был бы я помоложе, я бы и больше провел, а сейчас только пару сотен. Не увидят они нас. Нас – не увидят.
И так это было сказано, что мигом вспомнились ходящие по Сечи байки – и про тайные способности Ивана Сирко, и про желтый глаз, и про оборот волком… да много о чем сплетничали. Алексей решительно тряхнул головой. А и поверить – что он теряет?
– Ежели ночью, а мы с утра начнем штурм?
– А мы как раз ударим в спину…
Мужчины переглянулись. Алексей кивнул:
– Кого возьмете?
– Своих, государь. Уж не обессудь, а только казакам скрываться, к врагу подкрадываясь, куда как привычнее. Твои-то так не умеют, а уж ляхи – и тем паче.
– Коли понадобится, так мои люди казакам не уступят, – обиделся Ян Собесский.
Казачий атаман усмехнулся, заставляя всех почувствовать себя мальчишками.
– Коли мне отряд вести, так мне и людей подбирать. Не то – не обессудьте – за результат не поручусь.
В синих глазах заплясали искорки:
– А ежели я с вами еще пару своих людей отправлю?
– И кого же, государь?
– А Степан не говорил о таких? Их еще «троянскими коньками» кличут?
Алексей с удовольствием пронаблюдал за пониманием на лице атамана.
– Говорил, государь. И что ж эти дети сделать должны будут?
– А вот это мы сейчас и обговорим.
Чего уж там, гранаты еще оставались. И грех было их не использовать на такое хорошее дело.
* * *
Федька осторожно шел за рослым казаком, стараясь даже ногу ставить след в след. Так, на всякий случай.
Мешок за спиной чуть оттягивал плечи, но сильной усталости пока не ощущалось. Гранаты поделили им на двоих – ему и Даньке, и сейчас друг тоже шел где-то среди казаков.
Когда царевичево войско начнет штурм, они должны будут атаковать татар с тыла. Шуметь, кричать, убивать – глаза у страха велики, а храбрость у татар, наоборот, весьма мала. В жизни им тут воевать не приходилось.
Так что должны они дрогнуть, а уж ежели гранаты добавить…
Точнее, сначала гранаты, а потом атака. Чтоб своих не задеть даже по случаю.
Удастся ли?
Должно. Государь знает, как лучше сделать. И сейчас он подчинил их Ивану Сирко.
Мальчишка невольно поежился. А все ж страшновато… и рука сама перекреститься тянется. Вот идут они, а старик впереди – и ведь не видят их татары. А еще… поблазнилось тогда Федьке али нет? Вроде как у атамана глаза горели желтыми волчьими огнями…
Или так отсвет факела лег?
Все же ночью, в холмах, плохо верится в обыденность. Воют где-то далеко волки, шуршит под ногами трава, обвивая щиколотки, вскрикивает какая-то степная птица…
Рука так перекреститься и тянется. Ишь ты, нечистая…
И не поговоришь ни с кем, не успокоишься… шуметь нельзя, разговаривать нельзя, все железо войлоком обернули, чтобы не блеснуло да не брякнуло…
А вокруг что-то серое, так и вихрится – и кажется Федьке, что они идут, будто под пологом из паутины. Словно тень какая накрывает их, застит степь, гасит звезды. А старый атаман то тут, то там – он один словно в нескольких местах разом.
И голос у него спокойный:
– Идите, ребятушки, они никого не увидят.
А как не увидят, когда идут они прямо по дороге? Вниз поглядеть хоть одному – и вот они, как на ладони!
А атаман смотрит куда-то в темноту, и чудится Федьке на миг, что глаза его горят страшноватым желтым светом, и вытягиваются зрачки, заостряются клыки под седыми усами… миг – и встанет на лапы здоровенный седой волк, вскинет голову и завоет.
И, отвечая его взгляду, волчий вой раздается совсем рядом, совсем близко:
– Не увидят они нас.
А кого? Федька боится задать этот вопрос, но атаман чуть усмехается.
– Волков в холмах много…
И опять пропадает в тумане.
А туман страшноватый, серый, липкий, влажный – не степной туман, и видится в нем что-то страшное, чудятся чьи-то голоса, наречие чуждое, словно рядом татары, вот только руку протяни, чтобы коснуться. Горят неподалеку огоньки костров…
Страшно…
И мертвенный холод пробирает чуть ли не до костей, когда липкое влажное щупальце забирается под одежду, внутрь…
Мальчишка передергивается, стискивает зубы… да, много говорят о таких людях, и сам он слышал… вот, значит, как оно бывает. Лишь бы душу потом не попросили те, кого не принято поминать к ночи.
И опять хочется перекреститься, но Федька уже не поднимает руки. А вдруг тот, кого к ночи не называют, огневается – и снимет защиту? И увидят их сейчас татары?
Все здесь полягут…
Ничего. И не с таким справлялись – и сейчас справятся. И все же, когда туман рассеивается, над головой опять светят степные звезды, а Иван Сирко взмахивает рукой: «Дошли, ребята! Привал!» – Федька переводит дыхание.
Смотрит на атамана. И кажется ему – или клыки никуда не делись? И глаза у старого характерника горят желтыми волчьими огнями? Ну да ладно, сейчас и перекреститься можно.
– Вы оставайтесь, я пройдусь поодаль, огляжусь.
Иван Сирко исчезает прежде, чем кто-то хоть слово произносит, – и совсем рядом раздается громкий волчий вой.
Федька встряхивается всем телом, и один из казаков хлопает его по плечу.
– Сробел, малый? Оно и понятно…
Любопытство и гонор оказываются сильнее страха:
– И ничего я не сробел. А вот это… что было? Они ж нас должны были увидеть! Мы рядом шли!
Казак ухмыляется.
– А вот это… Знаешь, как нашего атамана татары с турками называют?
– Урус-шайтан.
– Именно. И не зря.
– А…
– А остальное – не твоего ума дело.
Федька насупился. Можно подумать, он совсем глупый. И так ясно, что врагам глаза отвели! Слыхал он о таком, просто тогда людей меньше было, но одному-двоим глаза отвести – несложно.
Деды говорили…
Но не хотят говорить? И не надо. Он тоже помолчит.
Теперь оставалось только ждать.
* * *
На рассвете русские и поляки принялись собираться. Сегодня их ждало сражение за Бахчисарай.
Там была столица ханства, а на высотах, впереди, их ждал Селямет-Гирей, калга и младший брат Селим-Гирея. Впрочем, блистательного ума старшего брата, говорят, ему Аллах не отпустил.
Алексей посмотрел на выстроившиеся полки, на решительные лица людей…
– Да благословит нас Бог, воины!
И первым, подавая пример, опустился на колени. Молитва была короткой, а потом войско быстрым маршем двинулось в сторону расщелины между холмами.
Сегодня и решится, чьей власти быть на земле крымской.
Татары встретили русских пушечным огнем. Первые ряды дрогнули, но не отступили. Падали, но шли вперед, упрямо, в «мертвую зону», куда уже не достреливали пушки. И все же…
Алексей находился сейчас в арьергарде. Он с радостью шел бы впереди, но кто ж ему разрешит? Наследник! Царевич!
Оставалось только ждать, сжимая кулаки, и смотреть, как падают люди. Его люди. Православные.
Где же Сирко?!
* * *
Федька даже чуток придремал, едва ли не в обнимку с Данькой, когда сильная рука встряхнула его за плечо:
– Вставай… «конек». Бой начался.
Сна как ни в одном глазу не бывало. Над мальчишками склонялся Иван Сирко. А глаза у него были желтые-желтые, волчьи, умные и хищные.
– Пора.
Федька подскочил, вытянулся, зная, что рядом так же вытянулся во фрунт Данька.
– Разрешите приступать?
– Разрешаю. Эти ваши игрушки далеко ли летят?
