Негодяи медленно приближались, медлить больше было нельзя. Я потянул из перевязи второй пистоль, взвёл, вскинул оба, направляя прямо в ухмыляющуюся рожу щеголя. Он до последнего не верил, что я выстрелю. Я выстрелил. Сначала в щеголя, потом в одного из его дружков.
Щеголь схватился за горло, вытаращился на меня, захрипел что-то, рухнул на колени, а вот во второго я не попал. Оба бросились на меня, размахивая саблями, и мне пришлось выхватывать палаш.
— Хорхе, руби! — выдохнул я.
Я вскинул палаш, защищаясь от неловких ударов, принял их на плоскость клинка, отвёл в сторону, сделал несколько выпадов, заставляя мерзавцев отступить и защищаться самим. Сзади тоже зазвенели клинки, Хорхе тоже дрался против двоих сразу.
Одного я пнул сапогом в живот, отпихивая назад, потом левой рукой выхватил ещё один пистолет и пальнул в упор. Голова пирата взорвалась багровыми брызгами, расплескиваясь по стене, а я тут же шагнул вперёд, догоняя последнего ударом палаша, который рассёк его до середины груди. Минуты не прошло, а три трупа уже стынут на земле.
Я развернулся, чтобы присоединиться к Хорхе, помощь ему точно не помешает. Испанца сумели достать, полоснули по ноге, и он теперь зажимал рану свободной рукой, не отрывая глаз от своих противников. Я тоже уставился на них, стараясь сделать самую паскудную рожу из всех возможных, и демонстративно тряхнул палашом, с которого до сих пор капала кровь.
Разбойники переглянулись, решили, что дело определённо складывается не в их пользу, и с места припустили бежать прочь из переулка. Я выхватил последний заряженный пистолет и сходу выстрелил в спину бегущему. Один из разбойников упал наземь, а Хорхе в этот момент перехватил саблю за клинок и метнул, как дротик, так, что она пронзила последнего из негодяев насквозь.
Я окинул место сражения быстрым взглядом. Ещё пять трупов на моей совести, но это явно была самозащита. Сами виноваты, что с ножами на перестрелку припёрлись. Вот только страже этого не объяснишь. Трупы есть, убийцы есть, а то, что у мёртвых на роже написано, что они тоже те ещё головорезы, так это ничего не значит.
— Уходим, — сказал я, вытирая палаш об цветастую рубаху мертвеца.
— Mierde, царапнули меня, — сквозь зубы процедил испанец.
Он подхватил вместо брошенной сабли другую, сунул за пояс, захромал вслед за мной.
— Он прав был, сюда мигом вся солдатня прибежит, — сказал я. — Уходим скорее.
Пришлось подставить здоровяку своё плечо, иначе он просто не выдерживал темп.
Мы пошли в обратную сторону, прочь от берега, петляя по улочкам и переулкам. Прохожие шарахались от нас, как от чумы, завидев раненого бугая-испанца и капитана в чёрном с бешеным взглядом. Я бы и сам от таких, пожалуй, держался подальше. Скоро здесь точно появятся стражи порядка.
Я увидел высокую каменную церковь, и не придумал ничего лучше, как схорониться там на некоторое время. Это оказался католический собор, довольно мрачный внутри, и статуи печально глядели нам вслед из ниш в стенах. Ровные ряды лавок тянулись от самого входа и почти до самого алтаря. Народа внутри было немного, и наше появление осталось незамеченным. Я указал Хорхе на одну из лавочек в самом тёмном углу, и мы уселись там, чтобы наконец-то передохнуть.
— Дай-ка на рану посмотрю, — шёпотом сказал я.
Акустика в соборе была — моё почтение. Даже шёпот разносился так, будто я говорил в микрофон. Я заметил несколько встревоженных взглядов от прихожан.
Хорхе поглядел по сторонам и аккуратно снял с меня шляпу, тут же протягивая её мне. Я вскинулся и кивнул, поняв, что забыл её снять на входе. Да, так можно было бы прошляпить всю маскировку.
Кровь так и текла по бедру испанца, никак не останавливаясь, но артерия была не задета, иначе он свалился бы в том же переулке.
— Полный сапог уже натекло, cojonudo... — прошипел он и вдруг осёкся, понимая, что сквернословит в храме.
Пришлось пожертвовать рукавом собственной рубашки, чтобы перевязать ему рану, благо, сверху у меня был камзол, а рубашек в моём рундуке хватало. Я наложил плотную тугую повязку, прекрасно понимая, что лучше бы рану зашить. Но этим я смогу заняться только на борту, в тишине и спокойствии, а уж никак не в церкви, пока по улицам рыскают стражи порядка.
Теперь я размышлял, как нам добраться до берега. А ведь надо было не только добраться до шхуны, но и успеть заскочить к Гальяно за деньгами. Никаких идей не приходило в голову. Не прорываться же с боем, стреляя во всё, что шевелится. Ждать ночи и красться по темноте тоже не вариант, ночью наверняка бродят патрули, усиленные после такого побоища в городе. Придётся что-то изобретать.
Нас точно видели выходящими из того переулка. А значит, как минимум словесное описание раненого здоровяка и высокого моряка во всём чёрном уже разошлось по городу. Значит, надо сменить внешность и прикинуться кем-то другим, так, чтобы ни у кого не возникло вопросов. И это при том, что Хорхе будет хромать.
Мой взгляд упал на священника, который о чём-то тихо беседовал с одним из прихожан церкви. Его коричневая ряса идеально подходила для моего плана, он и телосложением-то походил на меня. Нужна была только ещё одна ряса, для Хорхе.
Я опасался только того, что испанец возмутится подобным кощунством, он всё же не так давно ступил на скользкую дорожку пирата. Но Хорхе потерял слишком много крови, чтобы спорить, а уж болтаться на виселице хотел не больше моего. Поэтому, когда я прошептал ему на ухо свой план, он только тихо вздохнул и кивнул несколько раз.
В храме было немноголюдно, и я дождался подходящего момента, встал и подошёл к священнику. На душе и правда было довольно погано от того, что я собирался сделать, но выбора не оставалось.
Священник, высокий немолодой мужчина, спокойно посмотрел на меня, будто и не замечал ни перевязи с пистолетами, ни палаша, ни откровенно разбойничьей физиономии. Я посмотрел на него в ответ, чувствуя, что робею перед ним, как школьник перед директором.
— Что привело тебя, сын мой? — спросил он.
Я крепко задумался, прежде чем дать ответ. В какой-то степени меня в эту церковь привёл случай, но говорить о Божьей воле не хотелось. Тем более перед тем, что я планировал совершить.
— Кхм... Святой отец... — произнёс я, пересилив своё волнение. — Я бы хотел исповедаться.
Глава 39
— Исповеди в нашем приходе по пятницам, сын мой. Приходи завтра, — сказал священник.
— Я — моряк, святой отец, и отплываю уже сегодня, — с нескрываемым сожалением ответил я. — В море может всякое произойти, я не хочу выходить без исповеди.
— Ну хорошо, — кивнул священник. — Прошу за мной.
Здесь, как и в любом другом католическом храме, исповедальня представляла собой отгороженные раздельные кабинки. В одну вошёл священник, а во вторую — я.
— Слушаю тебя, сын мой, — произнёс он из-за тонкой перегородки.
Я тяжело вздохнул и достал пистолет, держа его внизу.
— Я согрешил, святой отец. Убил, защищаясь, — тихо сказал я. — Полчаса назад.
— Кажется, я слышал выстрелы сегодня, — сказал священник.
— Да. Это был я, — сказал я.
— Раскаиваешься ли ты в своём грехе? — строго спросил священник.
Я прислушался к собственной совести и понял, что не раскаиваюсь. Нисколько.
— Нет. Их было пятеро, и они хотели нас убить, — сказал я.
— Грех убийства тяжким бременем будет висеть на твоей душе, пока ты не раскаешься, сын мой, — сказал он.
— Знаю, — сказал я и сунул пистолет к перегородке. — Давайте вашу рясу, святой отец, покуда я ещё одного греха не совершил. Господь велел помогать ближнему своему.
Священник замолчал, видимо, собираясь с мыслями, из-за перегородки я не видел его лица. Почему-то мне казалось, что он так же спокоен и собран, как и до этого.
Я почувствовал, как у меня вспотели ладони. Я изрядно нервничал, ведь если падре задумает выкинуть какой-нибудь трюк, то нам придётся уходить отсюда с боем, с пальбой и фейерверками, а портить отношения с Бас-Тером и всей Францией мне жутко не хотелось. Сдаваться властям и дрыгать ногами на виселице тоже.
