перегревом мотора М-82 в этом самолёте, Николай заранее подсказал путь решения проблемы: установкой более производительного масляного радиатора от яковлевской машины. И всё прошло великолепно.
— Я сам её опробовал, — похвастался капитан. — Зверь, а не самолёт! Были бы у нас такие на Халхин-Голе, мы бы самураев щёлкали, как семечки.
Как будто Демьянов не знал, насколько удачным он получится. Осталось дождаться, пока Швецов с Воронцовым установят на М-82 впрысковую систему питания, и тогда «мессерам» на начальном этапе войны точно придётся туго при встрече с «лавочкиными»! Жаль, до начала войны удастся выпустить всего лишь несколько десятков этих прекрасных машин. Больше — просто не успеть. Даже если сразу после окончания государственных испытаний перевести на выпуск Ла-5 три завода: Горьковский, Таганрогский и Тбилисский.
Не сидел, сложа руки, и Аборенков. И не только в вопросе производства «Катюш». По настоянию Демьянова он просто насел на директора завода № 8 Наума Носовского и главного конструктора Льва Локтева (ставшего им после смерти Михаила Логинова), в результате завод в подмосковном Калининграде всё же изготовил вариант «сорокопятки» с удлинённым до 68 калибров стволом. То есть, вариант пушки, что стал известен позже (в истории другого мира) под наименованием М-42. Только прекращение выпуска орудий 53-К, произошедшее в декабре 1940 года, использовали для перехода на новую модель, способную пробивать на дистанции в километр уже 51 миллиметр брони, а не 28, как предыдущая.
Неизвестно, как и о чём он разговаривал с начальником ГАУ маршалом Куликом, но тот всё-таки подписал документы, необходимые для выхода правительственного решения о выпуске данного орудия. А теперь завод в Калининграде, самое мощное в СССР предприятие по выпуску пушек, уже «клепал» «удлинённые сорокопятки», создавая запас орудий, которые понадобятся уже к осени этого года. Понадобятся, как бы ни развивались события в летние месяцы.
Держал на контроле Василий Васильевич и процесс создания кумулятивных боеприпасов для «полковушек». По его словам, 76-мм «бронепрожигающие» снаряды получились вполне себе удачными. Несмотря на то, что пушка образца 1931 года была нарезной, попадание из неё таким снарядом обеспечивало пробитие листа броневой стали толщиной 130-140 миллиметров или 120-мм бетонной плиты. На начало марта уже начаты испытания боеприпаса наркоматом обороны. Опять же, на фронт кумулятивные боеприпасы попадут в очень незначительных объёмах. Но даже если в июне-июле при их помощи удастся вывести из строя хотя бы пару сотен «панцеров», это будет хорошо.
Как оказалось, слова о новогоднем подарке Сталина забыл только Демьянов: во второй половине марта почтальон принёс ему на дом письмо, отправителем которого значился «Комитет по Сталинским премиям». Расписавшись о вручении, Николай вскрыл конверт, в котором обнаружил приглашение на торжественное собрание, посвящённое вручению премии. «В качестве лауреата».
Честно говоря, он был потрясён. Стать лауреатом самой первой (наверняка не по порядковому номеру, поскольку практически всё, связанное с его деятельностью, проходит под грифами секретности, а по году выдачи) Сталинской премии… Вот это подарок так подарок! Пусть даже с опозданием на два с половиной месяца, но ведь награда — именно по итогам прошлого, 1940 года. Значит, с некоторой натяжкой её можно и новогодним подарком посчитать.
Как оказалось, приглашён на церемонию был не только Демьянов: среди сотрудников ОПБ-100 подобные письма получили Василий Васильевич Аборенков и Михаил Ильич Кошкин. Если учитывать, что оба они стали лауреатами Сталинской премии в иной истории, то не удивительно. Другой разговор, что в ней и для того, и для другого, произошло это на год позже. А для Михаила Ильича — и вовсе посмертно.
Что ж, и к разработке «Катюши», и к работе над танком Т-34, существенно отличавшемся от привычного в его изначальном мире, Николай имел непосредственное отношение. Потому ему и пришлось гадать: с кем из этих двоих он разделит лауреатство. Но вручение дипломов предстояло лишь в следующем месяце, поэтому, чтобы не ломать голову над подобными мелочами, окунулся в работу. А её, как оказалось, хоть всю жизнь потрать, но никогда не переделаешь.
Больше всего раздражало то, что самым затратным по времени оказалась возня вокруг Клавы Рыжовой. Николай никогда не сталкивался с богемной тусовкой, поэтому у него волосы на голове вставали дыбом из-за того, насколько капризной и завистливой оказалась эта среда. Ни о какой работе с «какой-то недоучкой» «маститые» композиторы, очень необходимые для того, чтобы создать нормальную, грамотную аранжировку напетых или сыгранных под гитару песен, даже слышать не хотели. А без них невозможно было привлечь более или менее известных эстрадных певиц.
Тогда Демьянов пошёл другим путём — отправился в оперетту, надеясь хоть там отыскать молодую, амбициозную, но не бесталанную исполнительницу эстрадных песен. Может быть, ради неё композиторы согласятся аранжировать парочку песен. Несколько раз они с Кирой посетили разные театры, на сцене которых ставились музыкальные комедии. Но первый же разговор с дамочкой, обладавшей неплохим голосом, вверг его в шок. Объяснив суть дела — мол, требуется исполнительница песен для неизвестной, но талантливой сочинительницы песен, только-только приехавшей из провинции — нарвался на вопрос.
— Это она, что ли?
И кивок в сторону Киры.
— Нет, это моя жена. Но если вы согласитесь, то я познакомлю и с Клавдией.
— А кто она вам, если вы за неё так хлопочете? Сестра? Родственница? Или может быть… любовница?
— Любовница, — фыркнул Николай.
— Жаль, — вздохнула актрисулька, поправляя ткань платья, как бы невзначай подчеркнувшую грудь.
Выход подсказала всё-таки Кира:
— Коля, а может быть, попытаться поговорить со студентами консерватории? Старшекурсники — это же практически готовые музыканты. И многие из них очень талантливы.
Результат превзошёл все ожидания. Переговорив с местным начальством, Николай явился в студенческое общежитие с гитарой, и после нескольких спетых песен из будущего, заручился обещанием кудрявого черноглазого живчика по имени Аркадий Шварц записать эти песни нормальными нотами. Парень, судя по отзывам преподавателей, был действительно талантлив. А то, что его имени среди послевоенных композиторов Демьянов не помнил, вполне могло случиться из-за того, что значительная часть не только выпускников, но и студентов консерватории, в первые же дни войны записались в Дивизии народного ополчения. И полегли в битве за Москву.
Аркадий не просто записал ноты, но и в течение недели отрепетировал с ребятами эти песни. Особенно потрясло попаданца исполнение розенбаумовской «Вальс-бостон» с соло на саксофоне. Хотя, конечно, в силу возраста ребята больше тяготели к исполнению бодрых, жизнерадостных номеров.
Сложнее всего оказалось «вписать» в стихийно возникший коллектив Рыжову. Клава жутко стеснялась того, что, нежданно-негаданно, оказалась среди ребят, со столь высоким
