первое, что я увидела, открыв глаза, - это было хмурое лицо Бальтазара Шмаргуса, местного бальзамировщика, вивисектора и попросту царя и Бога в этом небольшом замкнутом маленьком мирке тишины и смерти.
Рассмотрев, что я открыла глаза, он встрепенулся, широко улыбнулся, распахнув щербатый рот и обнажив череду разнокалиберных, как пьяные матросы в Зимнем, чёрных зубов.
Глаза местного хирурга засветились радостью и каким-то непередаваемым внутренним счастьем, словно ему только что сообщили о выигранном в казино миллионе, или о смерти близкого, но крайне не любимого родственника, оставившего ему в наследство яхту, виллу на канарах и редакцию последнего выпуска журнала Плэйбой.
- Ну-с, милая, сегодня я буду гениально краток! Ты слишком разумна чтобы быть мёртвой и слишком невезуча чтобы быть живой. В этом заключён твой талант - и я буду не я, если его не вскрою.
С этими словами мастер Шмаргус как-то чрезвычайно гаденько ухмыльнулся и помахал мне зажатой в его руке ржавой пилой, которую я только недавно видела в лежащем неподалёку трупе.
- Сейчас, милая моя, ты послужишь моим гениальным изыскам, поможешь мне найти тот идеальный алхимический ингредиент, который позволяет наконец обмануть Смерть, заставив жить мертвеца. Живой, обладающий силой мёртвого - вот это величие, вот это власть! И я - великий и несравненный мастер над мертвецами, Бальтазар Шмаргус, сделаю это величайшее открытие!
- Но я не хочу, - удалось выдавить из себя одну единственную фразу, от которой мастер над мёртвыми едва не заплакал от умиления.
- Милая моя, я столько лет ищу свой алхимический камень успеха, но каждый раз судьба преподносит только падающий на голову пустотелый кирпич. И вот, как мимолётное видение я вижу тебя: такую красивую, и такую живую! Ты просто создана для меня, такого великого и невероятно идеального! Вместе мы с тобой образуем тандем величия, только ты и я! Ты до последних дней будешь гордиться моими начинаниями и успехом, но пока полежи спокойно и дай мне доделать начатое.
- Не надо меня резать, пожалуйста!
- Как не надо? Ты что, совсем глупенькая? Вот скажи - у тебя есть деньги?
- Нет у меня никаких денег!
- Вот видишь - и денег нет! И зачем тебе такая жизнь?
Шмаргус проверил остроту зубов пилы, проведя по ним большим пальцем левой руки, после чего закатил глаза, что-то просчитывая.
Я решила воспользоваться этим моментом, но он тут же схватил меня за руку и прижал к каталке.
- Не так быстро! Экая ты прыткая! Ещё ни дин мертвец не уходил от меня, такого великого мастера над мертвецами.
- У вас ус отклеился! - зарядила я первое, что пришло в голову.
- Какой ус? - не понял Шмаргус и оторопел.
Мне хватило этого мгновения чтобы оттолкнуть его и рухнуть с каталки на пол.
Я вновь открыла глаза. Вокруг стояла тишина, не нарушаемая никакими Шмаргусами, с их маниакальным желанием рассмотреть мои внутренности с помощь ржавой пилы.
Медленно я поднялась с каталки и обернулась.
И едва не вскрикнула, поскольку тут же встретилась взглядом с мастером над мертвецами.
Он смотрел на меня, гаденько улыбаясь, его левый глаз смотрел куда-то в сторону, а вот правый буквально пронизывал меня насквозь.
Мне стало так жутко, что захотелось закричать, но я сдержалась и только поджала под себя ноги, обхватив коленки руками.
И только через минуту ко мне пришло понимание, что в этом неверном тусклом свете, исходящем от лежащих на каталках трупов, я вижу отнюдь не живого мастера, а только огромное панно, выполненное из мельчайшей фрески на стене, совсем недалеко от меня. Огромный Бальтазар Шмаргус возвышался надо мной во всю стену, размером в три человеческих роста, и покровительственно протягивал открытую, словно демонстрируя, что все мы ходим под ним.
В его левой руке, на панно, был сиротливо изображён скальпель.
Я довольно резво соскочила с каталки, закуталась в простыню и стараясь не шуметь, двинулась к выходу.
Пока шла, пыталась понять, что именно меня очень сильно смущает во всей этой обстановке.
Первое что пришло в голову - я перестала чувствовать этот жуткий пронизывающий холод. В прошлый раз он меня буквально сводил с ума, а сейчас он ощущался подобно несильному раздражающему зуду, от которого только сводило мышцы. Вторым было внутреннее состояние - я ощущала внутри себя странную пустоту, вяжущую и тянущую, подобно слабой тянущей боли в мышцах. Однако это было нечто другое, более глубокое, внутреннее и душевное.
Ещё я обратила внимание на темноту - она перестала быть кромешной, и я видела сквозь неё, словно она была лишь прозрачным колышущимся маревом, досадной помехой перед глазами. Всё это было странно и необычно, и меркло по отношению к тому, что я видела как светиться большинство трупов. Одни светились едва видимым тусклым светом, другие ярко, подобно новогодним огонькам, а третьи, были словно наполнены мрачной чёрной тьмой, жуткой и опасной, от которой хотелось бежать как можно дальше, сломя голову и не оборачиваться, поскольку в ней была заключена сама суть смерти.
