Они заметили подмену слишком поздно. Яд чернильным потоком впитывался в магический источник, а оттуда расходился по всему телу. Ведьмы затряслись, пытаясь отозвать плети алукации, но собственная магия уже не подчинялась им, разъедая каждую клеточку тела. В панике они попытались прервать ритуал, но тут же застыли изваяниями. Их фигуры замерли в гротескных позах. Разинутые в безмолвном крике рты, скрюченные пальцы рук, вцепившихся в плети алукации, искривлённые силуэты. О том, что они живы, свидетельствовали лишь безумные глаза, бешено вращающиеся в ужасе, и масляные чёрные слезы, ядовитой кислотой скатывающиеся по щекам. Кожа на лице стремительно распадалась, оголялись мышцы, а следом и кости. А ритуал продолжался.
Мне стало действительно страшно. А если и меня так, заморозят? Теперь понятно, как они смогли взять бабушку, да ещё и в непосредственной близости от Источника Осколка. Кто-то пришлый использовал в своих целях троицу ведьм, ослепленных жаждой власти. И его возможности откровенно пугали Прости, алукация, но мне сейчас пригодятся любые силы. И я потянула саму жизнь из растения, а через него и остатки жизненных сил двух ведьмы. Тянула быстро, некогда было раздумывать над этичностью своих поступков. В этом можно было рассмотреть даже акт милосердия, ведь я ускоряла кончину своих жертв.
Поток иссяк. А меня распирала заемная сила, я жаждала крови и скорой расправы, отстранённо наблюдая, что это явно не мои мысли. Состояние напоминало пьяную храбрость из разряда «мне море по колено и горы по плечо». И единственное, что сдерживало от самоубийственной атаки, — это два трупа на концах пентаграммы, так и застывших в предсмертных корчах.
Осталось два балахона. Один явственно трясся то ли от страха, то ли находясь в горячке ритуала. Второй, словно оперный певец, завис на высокой ноте. В руке у тенора появился кинжал, скорее всего вынутый из складок балахона.
Дальше произошло несколько событий одновременно. Визг оборвался, певец-палач занёс кинжал над сердцем бабушки, а последняя гадина из тройки ведьм-предательниц рухнула как подкошенная. Я в отчаянье ринулась к границе озера, протянув руку к ритуалисту. Мой протяжный крик раскатами разошёлся по пещере:
— Стой!
Убийца замер. Я как в замедленной съёмке видела медленно опускающийся кинжал в сухой морщинистой руке, бабушкин грустный взгляд направленный в мою сторону, зависшие в воздухе камни и капли лавы. Во мне бушевал ураган эмоций, ярость, злость, ненависть, любовь, сожаление, отчаяние. Одно мгновение. Как использовать свой дар во имя смерти незнакомца и спасения родного мне человека? Я ничего не могла придумать, и дар решил всё за меня.
Камень подо мной плавился, ноги утопали в базальте всё глубже. От вытянутой в сторону убийцы руки потянулись алые всполохи с чёрными и серебристыми прожилками. Я всеми силами хотела дотянуться до его сердца, остановить пульс жизни и силы. Испарить, развеять, наказать за то, что покусился на бабушку и осмелился осквернить священный источник Осколка. Алая лента заемной чужой силы послушно обвила свою жертву.
На руке, стискивающей кинжал, появился кровавый пот, капли набухали и моментально испарялись на коже. Белоснежное полотно балахона явственно приобрело кровавые разводы, тут же покрываясь причудливым узором. Убийца почувствовал неладное, отвлёкся от бабушки и попытался развернуться в мою сторону, но увяз в полуобороте словно муха в сиропе. Кто ж ты такой? Лицо так и осталось скрытым под некогда белоснежным капюшоном. Я так и не заметила, как он это сделал, но спустя мгновение в меня летела одна из зависших в воздухе каменных глыб. Осколок горы размером с пушечное ядро несся прямо в грудь. Отстранённо понимала, что я — стопроцентный труп. Но только гора решила иначе. Опора под ногами исчезла. Я ухнула вниз солдатиком, словно в бассейн. Последнее что видела, перед тем как с головой уйти в кипящую огненную субстанцию, это пролетевший над головой снаряд, донельзя довольный взгляд убивца, отвлекшийся на меня от своей жертвы, и бабушку, вгрызающуюся в горло своему мучителю.
Боли не было. Было какое-то опустошение. Видимо, откат за использование чужих сил. Моей магии там был самый мизер. Чёрная — точно вытянута из двух владелиц алукации. А вот алая… Но закончить мысль не успела, ибо воздух в лёгких заканчивался и настоятельно требовал выныривать на поверхность. Так, стоп. А я разве не сгорела в лаве?
В себя приходила медленно. Постель была мокрой от пота и неприятно липла к телу. Голова раскалывалась, воздуха катастрофически не хватало. Эмоции зашкаливали, а я непонимающе осматривала руки, пытаясь понять, почему они горят огнем. В рассветных лучах рассмотрела Марьям с пустым тазом в руках.
— Ты как? — настороженно уточнила она.
— Как будто с того света вернулась, — ответила честно. — Это ты меня? — указала на пустой таз в руках соседки по комнате.
— Прости, ты гореть начала, браслет дымиться. По тебе такие всполохи шли, что я не придумала ничего лучше, чем окатить тебя водой. — Марьям виновато сжимала в руках таз.
— У меня стихийной магии быть не может, — прохрипела, пытаясь приподняться на подушке. — Я же младшая кровь, дитя пустоцвета.
— Это ты о чем? — Марьям непонимающе уставилась на меня.
— Я из человеческого мира, кровь проснулась через несколько поколений, и меня забрали в Осколок. А у нас считаются главными линии с непрерывным наследованием дара.
— Чушь какая. А если в ком-то из младших стихийная магия проснется, то что? Прикопают под сосенкой, чтоб не выбивался из общего канона? — соседка уже возмущалась всерьёз.
— Там знаешь какая конкуренция за корону? Так что не удивлюсь, если ты окажешься права.
Я пришла в себя после кошмара. Вот только руки не давали покоя. Кожа горела, как после ожога. Марьям заметила мой взгляд и осторожно задала вопрос:
— Прости за вопрос, но что тебе приснилось? Не бывает, чтобы обычный сон вызвал такой всплеск стихийной магии.
Подумав, решила все же рассказать свой кошмар в подробностях. Одна голова хорошо, а две — лучше. По окончанию повествования Марьям смотрела на меня предельно серьёзно:
— Всё, что ты рассказала, никак не тянет на сон. И стихийная магия мне не почудилась. А она просто так не проявляется в нашем возрасте. Должно быть серьёзное потрясение. Так что чисто гипотетически, если это не сон, то срочно пиши Кассиусу и проси встречи с Регулом. Договор у вас или как? Если бабушке твоей нужна помощь, то лучшая медицина — у василисков. Лучше перестраховаться в таком вопросе, чем всю жизнь жалеть об упущенной возможности.
Я попробовала активировать браслет, но он не подавал признаков жизни. Марьям, заметив мою растерянность, быстро набросала текст послания Кассиусу. Уж не знаю, что она написала, но уже через пару минут наставник с Шиасом были у нас в комнате. Меня сканировали каким-то портативным устройством на предмет повреждений. Устройство это непрерывно пищало на высокой ноте, а я сбивчиво пересказывала свой сон.
— Так и есть, у Елизаветы был выброс стихийной магии, — подтвердил Шиас. — Пока не могу определить какой именно: огня или земли. Руки с непривычки пострадали, энергоканалы еще не перестроились под новый вид магии.
Я ошарашенно взирала на Шиаса, не в силах поверить в услышанное. Марьям взяла разговор в свои руки:
— Может ли так случиться, что это был не сон, а всё на самом деле?
Кассиус задумчиво смотрел на меня и утвердительно кивнул. Марьям продолжила:
— Тогда может ли Елизавета, как гражданка другого Осколка обратиться за дипломатической и медицинской помощью для своей кровной родственницы? А если проще, могут ли василиски сейчас переместиться с ней в Черноземье для гипотетического спасения Пелагеи Денисовой? Поверьте, если сон обернется правдой, то такая помощь станет серьезным подспорьем в дальнейших дипломатических отношениях между Осколками.
Повисла тишина. Мы все уставились на Кассиуса, ожидая его решения. Василиск через мгновение разразился серией кратких рубленых приказов:
