Калашников-старший сначала пристально посмотрел на жену, заставив ее осечься, потом, поразмыслив, видимо признал ее правоту и отставил в сторону стакан в подстаканнике.
– Ладно. Пойдем, посмотрим, кто там на нашу дурочку обзарился. Может, и не совсем пустые люди.
– Батюшка! – вспыхнула Таня.
– Сиди уж, – отмахнулся глава семьи. – Потом позову…
– Здравия желаем, Дмитрий Кузьмич, – козырнул вышедшему купцу дядька Игнат.
– И тебе не хворать, служивый, – усмехнулся Калашников, успев отметить ряд крестов на груди нижних чинов и роскошные мундиры офицеров. – По какой надобности пожаловали?
– По самой что ни на есть торговой. У вас товар, у нас купец…
– Что ж ты, Кузьмич, гостей на пороге держишь? Народ смотрит. Хорошо ли? – вмешалась стройная, несмотря на годы, и очень похожая на свою дочь женщина в старомодной парочке и светлом платке.
«Мать Татьяны», – сразу понял Март.
– Ладно. Проходите, гости дорогие, в дом. Чего уж теперь. Издалека ведь прибыли?
– Из самого Петербурга.
Зайдя в избу, сваты и жених дружно стянули с голов фуражки и с поклоном перекрестились на красный угол. Вышло это у них слаженно, размашисто и красиво. Разве что Март, не привычный к таким действиям, замешкался, что не укрылось от бдительного ока хозяина.
Тем временем под окнами высокого купеческого дома собралась местная молодежь, до крайности заинтересовавшаяся происходящими в нем событиями. Однако расслышать, не говоря уж о том, чтобы разглядеть, что творится на втором этаже, было несколько затруднительно. Впрочем, любопытных это не остановило. Одни полезли на окружавшие лабаз деревья, другие и вовсе не постеснялись притащить лестницы.
С удобством устроившись на своих наблюдательных пунктах, они теперь как можно подробнее описывали происходящее остальным.
– Слышь, Иваныч, Таньку сватать пришли. Сели за стол. Чаем не угощают. Танька бледная стоит, глаза в пол уперла. Отца боится… А Кузьмич в отказную идет, руками машет, горячится. Недоволен. Еще бы, кореец в женихах у него будет, вот смеху… Это у первого в поселке ихнего супротивника…
И вот пока подростки весело, со смешками, это все обсуждали, старики, вслед за внучатами выбравшиеся на весеннее солнышко, благочинно расселись по лавкам и завалинкам, уперев батожки в сырую весеннюю землю. И вроде не при делах, спокойно, с достоинством переговариваясь между собой и смоля табак, деды слушали уличные сплетни и без спешки высказывали свои умудренные годами мнения.
– Кузьмич – мужик правильный. По закону сразу соглашаться нельзя. Надо для виду поупираться. Отказать раз-другой. Нонеча времена уже не те. Все спешат, нет прежнего вежества и порядка. Мы раньше-то как? Без малого неделю сватались, а после еще неделю на свадьбе гуляли. Большое дело было – женитьба! А теперь что? Тьфу.
– А Татьяна как была пигалицей, так и осталась.
– Зато ишь какая. На машинах разъезжат. С большими господами ручкается… Слыхал я, медаль ей дали. И лично царь в ахфицеры произвел.
– Да чтоб лично император? Не может такого быть!
– Вот те крест! С унучком газету читали. У меня глаза совсем испортились, так Ванюшка-постреленыш мне пересказывает, чего там пропечатывают.
Событие оказалось для Осиповки и в самом деле нерядовым, а если бы местные жители хотя бы догадывались, кто пожаловал в их поселок в тот день, и вовсе устроили бы истинное светопреставление.
Между тем в доме шел непростой, а временами и громкий разговор. Дмитрий Кузьмич, изрядно выбитый из колеи внезапностью появления сватов и жениха, сердился и не находил себе места, не зная, как лучше вести дело, и от того раздражаясь все больше. Гости же напирали, недвусмысленно требуя получения для молодых родительского благословения.
– И какой же это вам, люди добрые, товар надобен? – продолжил прерванный разговор Калашников-старший.
– Дочку вашу просватать желаем!
– Это которую, – нарочито удивился тот. – Старшие девки у меня давно замужем, уж и внучат нарожали. А младшая еще в возраст не вошла, чтобы невеститься.
– Ее, то есть Татьяну Дмитриевну, – покивал головой сват.
– Таньшу? – деланно рассмеялся отец. – Ты, должно, шутишь, любезный. Молодешенька она еще, да и ума невеликого. Еще опозорит родителей… – нет, не отдам!
– Что он такое говорит? – дернулся было Ким, но Колычев с Ларкиным его удержали.
– Обычай такой!
– Так мы на то и позарились, – ничуть не смутился первым отказом Вахрамеев. – Бабе-то, если подумать, ум и вовсе без надобности. Главное, чтобы мужа чтила да детишек рожала.
– Это верно, – не смог не согласиться Калашников.
– Раз так – по рукам?
– Погоди, соколик! Чай не корову торгуешь. Скажи хоть, за кого сватаешь? Хозяин он или голь перекатная? Невесту в свой дом заберет, али сам в примаки пойдет?
– За этим дело не станет! Жених у нас хоть куда.
– Дом-то хоть есть?
– Коли сговоримся, я подарю! – вышел вперед Март.
– А ты кто таков?
– Я капитан «Ночной птицы» Колычев. А Виктор мне все равно, что брат!
– Тю, – впервые подал голос старший брат Татьяны. – А я думал: ты жених!
– Увы.
– Стал быть этот, молоденький, – хмыкнул, глядя на цесаревича, Василий.
– Нет, – даже вздрогнул от одной мысли о браке Николай.
– А кто же тогда?
– А вот, – подтолкнул вперед Кима дядька Игнат. – Чем не молодец?
– Чосонец, значит, – нехорошо прищурился Калашников, и в воздухе ощутимо запахло грозой.
Все дело было в том, что по соседству с их затоном стояла деревня, в которой частенько селились переселенцы из Кореи, и отношения у местных жителей с ними были, прямо скажем, напряженными. Случалось, и до ножей доходило.
– А не пойти ли вам, гости незваные, со двора?! – едва не взвизгнул Васька, и даже хорошо относящийся к сестре Михаил промолчал.
– Слышь, купчина, – построжел голос Вахрамеева. – Ты, прежде чем лаяться и гнать, сначала башкой своей поразмысли, на кого хвост поднимаешь? Перед тобой не просто капитан рейдерский со своими людьми стоит, но сенатор и гросс. А с ним не кто-нибудь, а наследник престола российского цесаревич Николай! И за таковые слова я тебе не просто морду набить могу, но лабаз подпалить!
– Как цесаревич? – изумился Калашников-старший.
– Да, – решительно заявил Март, указывая на стажера. – Перед вами великий князь Николай Александрович Романов.
Калашников-старший, потрясенный до глубины души, совсем растерялся. Верить словам рослого синеглазого молодца он не мог, но и не верить тоже не выходило, слишком уж явственно от того несло властью и силой. Тут жена пихнула мужа в бок и подсунула календарь, на котором была опубликована прошлогодняя фотография августейшего семейства.
Переводя попеременно взгляд то на скромно молчавшего цесаревича, то на изображение императора с женой и детьми, купец постепенно проникался невозможной и невероятной реальностью происходящего.
Наконец он понял, что дальше так сидеть и пялиться на цесаревича и сенатора не годится. Встал и отвесил поясной поклон молодому Романову.
Тот в ответ подскочил со стула, немного растерявшись.
– Великая честь оказана моему дому. Что ж, дочка. Высоко ты залетела. В самое поднебесье, коли такие люди с тобой знаются… Смотри, как бы крылья не опалило…
– Ты пойми, Дмитрий Кузьмич, – продолжил Вахрамеев, стараясь ковать железо, пока горячо, – у Виктора только мать корейского звания, а отец из русских чиновников. Опять же, он, даром что молодой, а уж и повоевать успел с японцами, и награды царские имеет. Но и это еще не все!
– Чего еще-то?
– Он одаренный!
– Врешь!
– Это правда, – подтвердил его слова Март.
– А ты, то есть вы, ваше бла… тьфу, превосходительство, цельный гросс?
– Есть такое дело.
– Вот же, прости господи, черт нагадал! – вздохнул глава семьи.
– Да что не так-то?
– Да как вам объяснить. Что Таньша сбежала с каким-то рейдером, я слыхал. Срам, конечно, но я хорошего от этой затеи с учебой и не ждал. А вот то, что за корейца замуж собралась, тут ведь и впрямь соседи подпалить могут.
