С угольщиками, которым была отправлена «рекомендательная» телеграмма, вышла промашка. Там сыграла изворотливость коммерсантов, теряющих на военной поставке неплохой барыш.
Два судна с кардифом успели уйти из Шанхая к Квельпарту.
«Лена». Вспомогательный крейсер
Выпуская из своих объятий, Авачинская губа остывала кильватерным следом, одноимённый залив раскрылся встречающим простором Тихого океана, и острый «клюв» бушприта точно носом по ветру резал ветреную стылость над захмелевшими барашками.
Через тридцать бойких миль смена курса со ста восьмидесяти на генеральные двести пятнадцать градусов.
Болтает, пенит, брызжет, оседая солёными сосульками на леерах.
Шестнадцать крейсерских узлов!
Оставаясь на военном корабле в непонятном статусе, он сравнимо с высокими чинами размещался в каюте первого класса и был вхож в салон, где ручательством Трусова оказался представлен офицерскому коллективу. Не так чтобы не принят за своего, но примирительно-с!
– Вы читали морской устав, Вадим Николаевич? – предвосхитил Трусов.
– Ага! Исключительно настольная книга! И спать с ним, и в туалет-с…
– Оставьте свой сарказм… и это своё «ага», кстати. Вот, извольте изучить на досуге.
Встретили его с любопытной натянутостью.
Помимо тайн происхождения «Ямала», о которых категорически приходилось молчать, весьма странные, если не подозрительные манеры, как и манеры речи (зачастую простоватые), поначалу вызывали снисходительный скепсис – вопросы так и вертелись на языках «рюриковских» лейтенантов, мичманов и парочки баронов в придачу: «Что за фрукт, из каких слоёв общества?»
Тут даже образованность и образование (в его случае высшее, вытянутое из двадцатого и начала последующего безумно компьютерного века) не служили бы авторитетом для дворянских счастливцев: «Подумаешь, какой-то инженеришко!»
Вот только чувствовали эти молодые и не очень обладатели кортиков – люди по сути мыслящие ещё в парадигме девятнадцатого столетия, что веет чем-то от этого «американца»! Чем? Запредельностью знаний, убеждённостью и спокойной уверенностью в говоримом (не дай боже́ превосходством!).
* * *
Сутки – двести морских миль!
Двести миль на перегоне от Камчатки до японского архипелага.
Узкий длинный корпус парового клипера будто само подхватывает и несёт попутным шестибалльным, перекатывая продольной качкой.
Позвякивает рында. Позвякивает осторожная посуда на столе в салоне. Забрызганные иллюминаторы пропускают скудный свет, и уже за третью вахту за бортом серая, всё более темнеющая хмарь.
Запредельность в знаниях была, как бы это правильно сказать, поляризована. То есть ты знаешь о дредноутах, радарах, сонарах и прочем. Но сказать об этом можешь только лишь в качестве смелых футуристических прогнозов. Что вызывало всё те же споры и усмешки, и интерес.
Но авторитет достигался не фантазиями, а толковыми и обоснованными чертежами-схемами, объясняющими… ну, например, преимущество залповой веерной торпедной стрельбы. Или…
– И как же вы, милейший, с якорной стоянки береговой обороны дотянетесь до запредельно бьющих по вам новейшим орудиям Амстронга? Тогда как у вас устаревшие обуховские в тридцать пять – сорок калибров, даже на максимальном угле кладущие недалече пятнадцати вёрст.
– Господа! Не забывайте, что у вас под ногами лафет весом за одиннадцать тысяч тонн, и вы можете им двигать не только навстречу врагу. Ежели приспичит нужда дальнего боя, затопив бортовые отсеки подбойного борта, тем самым накренив корабль, можно добавить лишние углы возвышения! Разве не осуществимо?!
На «Лене» два экипажа – «доброфлотцы» и команда с погибшего «Рюрика».
Лайнер, рассчитанный более чем на две тысячи пассажиров, вмещал всех с вполне сопоставимым комфортом. На два экипажа вахтенная служба не обременительна, и господа офицеры в кают-компании в компании-уюте.
И вдруг удивляешься, что ворох побочных знаний, уроненный в голову случайным, почти спамовским интересом, никуда не делся и всплывал из памяти совсем неожиданно, «выстреливая» в нужном месте… А люди-человеки, оказывается, лучше всего сходятся на объединяющих, общечеловеческих темах – о простом житейском и… наболевшем:
– Не стоит, господа, недооценивать народную мудрость, что уходит корнями в века! В том числе и с точки зрения науки потребление именно капустного рассола с похмелья вполне физиологически обоснованно! Дистилляты французские – а лечение исконно русское! – объясняя далее доступным языком о функциях почек, печени, метаболизма жидкости в организме и необходимости её сохранения, совсем озадачив судового врача [9].
Курильская гряда где-то по правому борту. Штурмана корпят над картами, без ориентиров линейками и столбцами выводя по счислению.
Ещё сутки, сигнальщики уже внимательней – ждут на правом крамболе северные оконечности Хоккайдо.
И какие ж они «господа гусары», коль под дымок папирос, да откупорив припасённое из скудных запасов шампанское, не затронут всенепременный, чисто мужской предмет внимания.
– …Влечение женскими прелестями уходит сутью в природу, на инстинктах размножения, когда округлость, простите, зада оценивается с точки зрения ширины тазовых костей – способностью без ущемлений родить, а пышная грудь – выкормить.
– Ну надо ж, – чьё-то исключительно ревнительное замечание, – а вот меня восхищает пышность женских волос! И звонкие девичьи голоса! Как ваша наука может объяснить сию притягательность?
– Здоровье! Красивые крепкие волосы – несомненный признак здоровья, что тоже имеет отношение к продолжению рода… сильного, дееспособного. А голосовые связки женщин, в том числе и отголоски защитной функции. Принимая версию происхождения от Адама и Евы… – и взгляд украдкой на судового священника, что «нёс свою подозрительную вахту» против заморского безбожника, – после изгнания из рая человечеству пришлось пережить немало, скатившись в дикарство, оволосившись до состояния самец – самка. И она, самка, будучи более слабой, использовала свои методы, как избежать в первобытных лесах насилия [10]. Кто знает, как иной раз может истерить женщина, поймёт!
* * *
Шторм обогнал, ушёл вперёд терзать, заливать нижние казематы броненосных крейсеров Того и Камимуры.
Уже миновав Курильскую гряду, всё далее к югу, успокоилось, посветлело.
Тогда и встретились первые жертвы.
Эти жалкие шхуны несчастных японских рыбаков не являлись чем-то значимым, если бы не помнить рассказы камчадалов о браконьерских инцидентах, доходящих до смертельных стычек. Не знать, чьими стараниями происходит снабжение японского лагеря на Шушу, кто там – в регулярных силах, кто и сейчас мог оказаться разведкой.
Да и военно-экономическая целесообразность не списывалась.
Дезертир на войну, Вадик Тютюгин, облокотившись на планширь, курил, смотрел, как два деревянными обводами паровых раритета медленно погружались в воду.
Мимо на нижние палубы, конвоем с ленточками «Рюрик», поникшей гурьбой вели пропахших рыбой и ещё чем-то специфическим желтолицых пленников.
– Вы медикус по образованию? – вежливый и осторожный вопрос со спины.
Думал, судовой врач – тоже вышел подымить на воздухе, да на расправу поглядеть…
Ан нет – иеромонах.
– Ну что вы! Инженерное строительное и судовое электромеханическое. Но много уделял естествознанию. Да и супруга бывшая – врач.
– Бывшая?
– Не сжились, разошлись…
– Грешно то.
Следующая добыча (уже посерьёзней) попалась только на следующий день.
Английский пароход «Истри» с грузом угля.
Рожественский, проходя своим отрядом, скрытно и шумно, спеша и целенаправленно, почти предсказуемым, но стремительным маршрутом, наделал шуму-шороху.
