И по коридору затопал Яцек. Пакостливо ухмыляясь, он светил в глаза «зэкам».
— Слышь, ты? — гулко разнесся голос Вайткуса. — Ты еттот фонарь в дупу себе засунь!
Дрыщ явственно хихикнул. Свет погас, зато ствол «калаша» прошелся по решетке, выбивая дребезжащий звон.
— Не шпи, швыни!
Желтый луч фонарика тускло мигнул, мотнувшись по ступеням, и Яцек поднялся наверх. Я выждал минут пять.
Спасибо дрыщу, хоть осветил темницу. В углу валялась куча тряпья и дырявое одеяло с разводами плесени. Соорудить инсталляцию «Спящий узник» было минутным делом.
Повертев, пошатав второй с краю холодный стержень, сыпанувший чешуйками ржавчины, я вытянул его из скважины, пробуренной в полу, и протиснулся по ту сторону решетки.
Звякнул, неслышно отпустив матерок, и бережно вернул на место увесистый штырь.
«Типа, свободен…»
Я понимал, что действую наобум, но смирно сидеть, когда есть возможность хотя бы мнимой воли… Не утерпел.
Крадучись, свернул за угол. Коридор расширялся, выходя к тупичку — через широкий пролом в стене слышалось журчание воды. Видел я смутно — закуток освещался огнем крошечного очага, обложенного битым средневековым кирпичом. Хворост догорал, и ладони сами потянулись к слабому теплу.
— Это ты, Стась? — буркнул Збышек, шаркнув за моей спиной.
Мгновенный испуг сработал как взрыватель. Развернувшись, я ударил боевика в горло, сложив пальцы в «они кен» — и пораженно вздрогнул. Неужто вернулось утраченное?
Костяшки вошли в мускулистую шею, как в густой холодец. Трахея лопнула, словно смятый бумажный стаканчик, позвонки хрустнули ломкими сухариками.
Закидывая подрубленную голову, боевик беззвучно повалился на пол, а я, задыхаясь от прилившего адреналина, обшарил мертвое тело. Сдернул ремень с кобурой, суетливо нацепил на себя.
Унимая дыхание и торопливый перестук сердца, я прислушался. Сквозь щель в своде, куда завивался дымок очага, слышались отдаленные голоса — мобгруппа изображала посиделки туристов.
Вдо-ох… Вы-ыдо-ох…
Подхватив труп, я доволок его до неровной дыры в стене, и перевалил в бурливую протоку. Збышек канул, уносимый течением.
Отпыхиваясь, я счастливо улыбнулся. Не-ет, товарищи, упорные занятия каратэ тут ни при чем! Да я пшеку чуть башку не снес! Это сверхскорость, как раньше… Очень даже вовремя.
— Вооружен и очень опасен! — прошептал я, нервно хихикнув.
Плана по-прежнему не было. Бежать «на рывок»? Пробиваться с боем? Ага, с пистолетом наперевес — против взвода автоматчиков!
Вопрос: уцелеет тогда хоть кто-нибудь, кроме тебя?
Ответ отрицательный…
Выдохнув, я вернулся к камерам.
— Петр Миронович! — уплыл тихий зов.
— Миша⁈
— Я, я… Тут, среди чужих один свой есть, — коротко изложив сидельцам последние известия, я сунул сквозь прутья кобуру с пистолетом. — Держите. Пригодится в хозяйстве…
Расслышать легкие шаги Яцека мне не удалось, зато дуло автомата, упертое под лопатку, ощутил четко.
— Рэце до гори!
Тот же день, раньше
Москва, площадь Дзержинского
Иванов нервно перелистал пухлое досье. Фотографии, черно-белые и цветные, выпадали сами, словно дразня.
«До чего ж похожа…» — затрудненно вздохнул генлейт.
Проклятая проблема выбора снова накрывала его своей леденящей тенью, а увильнуть — никак…
Толстая дверь заглушала шаги, но вот она скрипнула, отворяясь, и Елена фон Ливен перешагнула, даже так — перепорхнула порог.
— Приве-ет! — запела девушка в цвету, порываясь чмокнуть «Борюсика». Тот уворачивался, но довольно вяло, так что от прицельного поцелуя не ушел. — Твой водитель всё торопил меня, торопил… Я уже невесть что подумала! — она сощурилась. — Ты чего такой скучный?
— Машерова похитили, — разлепил губы Борис Семенович.
Елена мигом построжела, а зоркие глаза глянули внимательно и цепко.
— Кто?
— Поляки, — буркнул Иванов. — Высадились с вертолета под видом пограничников, и похватали. И генсека, и его телохрана, и четверых ученых. Мишу Гарина, в том числе.
— Я согласна! — выпалила фон Ливен.
— Да подожди ты! — рассердился хозяин кабинета.
— А чего ждать? Рассказывай, давай!
— Да что там рассказывать… — начал генерал-лейтенант брюзгливо, но Елена оборвала его нетерпеливым жестом.
— Подробности потом! Зачем тебе я?
Борис Семенович тяжело поднялся, засопел — и сел обратно. Сцепил пальцы, и уронил руки на столешницу.
— Там всякие недобитки, что убереглись от ЗОМО и Службы Безопасности, сколотили новое движение. «Свобода и Солидарность» называется…
— Сокращенно — «СС», — недобро усмехнулась Елена.
— Что? — выплыл Иванов из тяжких дум. — А, ну да… У этих… э-э… «эсэсовцев» десятка два мобильных боевых групп. Вот одна такая и взяла наших в заложники… Первым дозвонился раненый водитель Машерова. Доложил… Мобгруппа напала на «Вискули». Двое убитых — повар и егерь. Дочка егеря в реанимации. Ну, пожгли, как водится, нагадили… Андропов позвонил… Приказал найти наших. Я как будто против! Всех оперов ввел в курс дела. Ребята — молодцы, сразу всё прочухали, и тут им крупно повезло. Устроили облаву в Августове, и попалась одна дамочка… «Эсэсовка». Ирена Зарембская, — он нахохлился, глядя исподлобья. — Смотрела «Ставку больше, чем жизнь»? Там наши поймали немецкого офицера, Ганса Клосса, что ли, а он — копия нашего разведчика…
— Короче, Склифосовский, — мягко улыбнулась Елена. — Я похожа на Ирену?
Борис Семенович придвинул фотки. С них томно улыбалась или надменно щурилась красивая молодая женщина.
— Ага… — вытолкнула фон Ливен, перебирая снимки. — Оттенок волос темнее моих, надо покрасить… Угу… И прическа другая… А где сама Ирена?
— Здесь, — вздохнул генлейт, чувствуя себя неловко, да и просто погано. — Во «внутрянке».
— Мне нужно незаметно понаблюдать за нею на допросе, — деловито сказала Елена, откладывая фото. — Какие у нее манеры, жесты… Какой голос, говорит как…
— Для того ты и здесь, — вздохнул Иванов, понурясь.
Девушка вскочила, и притиснула его.
— Спасибо! — заворковала она. — Спасибо тебе!
— Дура… — печально вздохнул мужчина. — Там же убить могут.
— Боречка, — ласково засюсюкала фон Ливен, — я, конечно, не бессмертна, но сжить меня со свету очень даже не просто. Сама кого хочешь сживу! Всё, хватит болтать попусту. Пошли, послушаем, как эта… С-с-ирена поет!
Вечер того же дня
Польша, Августовская пуща
Расслышать легкие шаги Яцека мне не удалось, зато дуло автомата, упертое под лопатку, ощутил четко.
— Рэце до гори!
Вбитый тренировками рефлекс сработал тут же.
Молниеносно разворачиваюсь — ствол скользит по спине. Если у дрыща хорошая реакция и он выстрелит, пуля попортит куртку…
Бью без замаха, локтем в шею…
Поправка — я не учел малый рост Яцека… Удар пришелся в ухо — череп вмялся с противным мокрым хрустом…
В темноте я сумел поймать АКМ, и отшагнуть — мертвяк выстелился на каменных плитах.
— Ромуальдыч!
— Етта… Ты⁈
— Держи! — автомат грюкнул, задевая решетку. — И спрячь пока.
Твердые пальцы Вайткуса на мгновение сжали мою руку, благодаря. А я, облизывая сухие губы, поволок Яцека к знакомому вывалу, благо «груз 200» достался легкий.
«Темно… — шарахались мысли. — Ночь скоро… Заметят пропажу бойцов? Будут искать? Да хрен их знает… Мало ли… Может, пропавшие дрыхнут в палатках…»
Покойник нырнул в воду без всплеска и брызг. Подвсплыл, отсвечивая пузырем «камка», и пропал.
«Всё, хватит приключений на нижние девяносто…»
Я шустро отворил «черный ход», проникая в свою предварилку, и вставил прут на место. Напряг слух, выхватывая из вечернего затишья тихий одинокий голос, прерывистый писк рации и даже перебор гитарных струн.
