амплитуда, как оказывается ого…
Я не успеваю додумать, потому что в этот момент кто-то пытается войти в дверь, а она оказывается запертой. Валя выпрямляется и внимательно смотрит на дверь, словно пытается просветить её взглядом. Раздаётся резкий стук и неведомый посетитель начинает дёргать ручку.
— Какого хрена, — произносит Куренкова и снова дефилирует по ковровой дорожке в сторону двери.
С недовольным видом она поворачивает ключ и впускает посетителя.
— Вы чего заперлись? — с удивлением спрашивает Ефим. — У меня тут пара мыслей возникла по мероприятию.
— Отлично, Ефим Прохорович, — с энтузиазмом говорю я. — Мы тут как раз мозговой штурм с Валентиной Романовной проводим.
После небольшого совещания я вырываюсь из горкома и еду на работу. Так, надо сообразить, что делать. Хотел переговорить с Цветом, но он уехал в Ленинск, будет только вечером. А где я буду вечером? Пока неясно…
Трыня сегодня уже в школе, каникулы кончились. Наташка хотела ещё пару деньков потусоваться дома, а потом только ехать, но придётся, похоже менять планы. Раз меня требует Галина Леонидовна, нужно лететь. Это может быть полезно.
Перед фабрикой я заезжаю домой. «ЕрАЗик» пыхтит на холостом, дежурные несут вахту. Молодец Скачков. Я выхожу из машины, но иду не к себе, а в соседний подъезд.
— Наташ, одна? — спрашиваю я, когда она открывает дверь. — Ты спала что ли ещё?
— Ага, — кивает она и виновато улыбается. — А что, уже обед?
Она стоит босая в сбившейся ночнушке и пытается поправить свою шевелюру.
— Нет, милая, я пришёл на завтрак, — шепчу я. — Но ты не беспокойся, я сам всё возьму, всё, что захочу.
А хочу я в этот момент именно её, растрёпанную, тёплую со сна и немного растерянную Наташку. Я взваливаю её на плечо, утаскиваю в спальню и люблю так что она громко стонет от этой до невозможности прекрасной любви, а её неудобная старая кровать, грозит развалиться под напором наших ярких и совершенно нескромных чувств.
— Наташ, говорю я, когда дело доходит-таки до завтрака. Я сейчас вернусь на фабрику, а ты, пожалуйста, собирайся.
— Куда? — с любопытством спрашивает она.
— В Новосибирск. Платоныч звонил, просит завтра в Москву приехать. Довезу тебя, переночую и утром полечу дальше.
— А… — начинает она и тут же замолкает.
— Чего? — поднимаю я брови.
— Нет, машет она головой, ничего, всё хорошо. Во сколько нужно быть готовой?
Демонстрирует, что как жена декабриста всегда сделает то, что потребуется. Без лишних разговоров и расспросов. Ну что же, тогда поедем пораньше, чтобы подольше побыть вместе.
Я возвращаюсь на фабрику, даю распоряжения, заглядываю к директору и ухожу. Командировку решаю не оформлять. Возьму без содержания, иначе такое большое количество поездок действительно вызовет подозрения и какая-нибудь рядовая проверка поставит жирную точку на моей карьере.
И Снежинский запросто стуканёт при первой возможности. Нужно мне какую-то работёнку подыскать, чтоб мотаться можно было туда-сюда, не вызывая подозрений. А вот ребятам командировку оформить придётся и путёвку тоже. Блин, это очень неудобно всё. Надо уже машину собственную приобретать и парней тоже пристраивать куда-то…
— Егор Андреевич, — окликают меня, когда я иду к проходной.
Я оборачиваюсь и вижу Снежинского. Тут как тут шпик хренов.
— День на фабрике начинается и заканчивается встречей с вами, Эдуард Фридрикович, — усмехаюсь я. — Это что-то должно значить, мне кажется. Вы в астрологии не сведущи?
— Уже заканчивается? — удивляется он и смотрит на часы.
— На фабрике да, еду вот в горком. Меня включили в группу по подготовке городского слёта трудовых коллективов. Будем до ночи там заседать сегодня. А вы что-то сказать мне хотели?
— Да, — поджимает он губы и замолкает.
Я молча жду, когда он продолжит.
— В общем, я подумал над вашими словами и готов признать, что вы правы.
Во как, и к чему это, интересно?
— В чём именно? — чуть щурюсь я.
— Я неправильно строил свою жизнь. Но сегодня задумался и признаю, вы правы, дружба, а не конфронтация, вот что важно.
— Ну что же, я рад нашему взаимопониманию. Давайте попробуем строить дальнейшие отношения на этой общей для нас позиции.
— И ещё я понял, — говорит он, не слушая меня, — что недооценил вас с самого начала и за это поплатился. Да. Я всё неправильно сделал. И вы абсолютно правы, время ещё есть. Теперь буду действовать правильно. Спасибо вам за разговор. Вы, сами о том не догадываясь, очень мне помогли.
Он поворачивается и идёт прочь, а я смотрю ему вслед, пытаясь понять, что это было — капитуляция или угроза. Ладно, потом как-нибудь разберёмся.
Я забегаю домой, собираю вещи, оставляю родителям записку и звоню Наташке. Из подъезда мы выходим одновременно. Забрасываем свои вещи в багажник и забираемся на заднее сиденье. Она приваливается ко мне и сидит не шевелясь, козочка моя.
В Новосибирск мы приезжаем около шести часов. Погода здесь получше, чем у нас. Небо чище, да и теплее, мне кажется. Когда мы проезжаем мимо небольшого рыночка, я прошу Пашу остановиться и выхожу из машины.
— Ты куда? — удивляется Наташка.
— Сейчас вернусь, хочу кое-что глянуть.
Игорь идёт со мной, а Павел остаётся с Натальей. Мы проходим вглубь.
— Что ищем? — спрашивает Игорь.
— Цветы, — отвечаю я. — Цветов хочу купить.
— Маловероятно, конечно, — пожимает он плечами, — но давай посмотрим.
Цветы находятся в маленькой будочке с запотевшими стёклами, но только гвоздики. Блин. Гвоздики — это жуткий официоз.
— Бери, брат, сколько хочешь? — накидывается на меня грузин с тонкими усиками, красными замёрзшими ушами и огромной кепкой-аэродромом.
Их тут несколько человек и кроме пяти облезших роз и ведра гвоздик ничего нет. Гвоздики, правда не красные, а белые.
— Ну что, — обращаюсь я к Игорю. — Гвоздики что ли взять? Не люблю я их.
— Э-э-э, — оживляется продавец. — Как не люблю? Зачем не люблю? Брат, ты посмотри, цветок нежный, понюхай, брат. Для девушка берёшь? Спасибо тебе скажет. Любить будет. Я уступлю, по два рубля отдам.
Я поднимаю брови и удивлённо смотрю на него:
— Почём? По два? Сколько у тебя здесь? Сколько всего цветов?
Он подвисает.
— Сколько ты хочешь, скажи.
— Все хочу, сколько здесь?
Поколебавшись, он начинает считать, получается сорок семь. Гвоздики, сами по себе, цветы тощие, не пышные и сорок семь — это не так уж много. Если поставить в не очень высокую вазу и дать им свеситься в разные стороны, может, конечно, получиться неплохо. Но, по мне, даже астры гораздо лучше, чем гвоздики. Но делать нечего, возьму, что есть.
— До вечера точно не продашь, брат, — пожимаю я плечами. — А завтра цена упадёт, уже несвежие будут. Давай все за тридцать.
— Э-э-э! Каких тридцать! За…
Он задумывается прикидывая в уме за сколько может отдать.
— За семьдесят отдам, — покачав головой говорит он.
На подмогу к нему подтягиваются его
