— Ваше Императорское Высочество, нам нужно обсудить наше пребывание в Бомбее, — с поклоном заявил посол Николаю.
— Дмитрий Егорович, мы это уже обсуждали, — отмахнулся цесаревич. — Мой дорогой брат болен, и для меня это важнее какой-то английской колонии.
Такой вот он, братец Никки. Дворяне на балах поди принимают такое поведение за демонстрацию силы: как он этих индусов!
— Прошу меня извинить, Ваше Высочество, — еще раз поклонился Шевич. — Вы совершенно правы — здоровье Его Высочества для нас гораздо важнее.
И дипломат, к очевидному облегчению Николая, оставил нас в покое. Понять Дмитрия Егоровича легко — «прогибать» наследника престола себе дороже, и редкий отечественный чиновник может себе это позволить. Понять Никки сложнее — он, как, впрочем, и почти все нас окружающие шишки, к Азии относится с умиляющим пренебрежением. Российская Империя — один из основных геополитических акторов планеты, обладает могучей армией, приличным флотом, сказочной (по этим временам, так-то работы в этом направлении непочатый край) экономической мощью, а главное — считается старинной, уважаемой европейской монархией. Тысячелетний юбилей русской государственности в 1862 году отметили.
Азия этих времен представляет собой жалкое зрелище: либо колонии — в этом случае как минимум в крупных городах относительно прилично — либо рыхлые полуфеодальные образования, с которых нечего взять. Времена антиколониальной повестки и всеобщего человеколюбия не наступят еще долго, и исповедуемый Никки и сановниками подход является доминирующим. Плывем к нищим и безобидным дикарям, о чем с такими вообще разговаривать? Самый обычный туризм — вот, чем занимается Николай.
Конкретно с Индией, он, однако, прав — свою «жемчужину» Британская корона держит крепко, демонстративно усадив на трон англичанина в чине вице-короля, не снизойдя даже до марионеточного индуса.
Большое путешествие цесаревича — это традиция, зародившаяся после «великого посольства» Петра I. Петр из поездки привез знания, специалистов и кучу идей, вылившихся в грандиозные преобразования. Что привезет домой Николай? Коллекцию моих шуток и десяток тонн сувениров?
Лезть крайне не хочется — если я буду слишком активно перетягивать на себя обязанности цесаревича и лезть в политические дела, рискую быть неправильно понятым: уж не метит ли ушибленный «Жоржи» в цари? Не готовит ли он заговора против добродушного братца? Я знаю, к чему приведет правление Николая II, и, как любой нормальный человек, такого будущего своей стране не хочу. Нет, на СССР мне плевать — просто эрзац-монархия со своей спецификой, но десятки миллионов погибших за две мировые войны и одну гражданскую, массовое бегство ценнейших специалистов за границу, разваленная экономика — это чисто по-человечески обидно. Мы же хорошие, мы такого не заслужили.
Друг Илюха бы меня точно не понял: такие возможности, а ты спокойно взираешь на происходящее. Трусливый вариант будущего: в 1916 году свалить за кордон с кучей денег и устроиться там. Вариант нормальный: делать все возможное для страны — в этом случае переезжать не придется, и у меня, и у Никки, и у народа все будет нормально. «Нормально» с учетом несовершенства реальности в данном случае — «лучше, чем было там». Вот этот вариант Илюха бы в жизнь и воплощал, а значит и мне нужно танцевать от него. Царские дети изначально богаты, но мне нужно богатеть как можно больше — на «прогрессорство», особенное если учесть повальное воровство, денег нужно не просто много, а непредставимо много. Займусь этим сразу по возвращении в Петербург, а по пути нужно постараться найти интересные коммерческие схемы — что-то покупать у дикарей и продавать дома с наценкой. Так же нужно осторожно набросать план реформ — с ними Александр III пошлет меня подальше со всей глубиной отцовской любви, но Никки, когда взойдет на трон, может на часть и пойти. Со временем у меня скорее всего получится подмять под себя часть его обязанностей и полномочий: ему же это все нафиг не надо, и, если любимый братец Жоржи настолько глуп, чтобы заниматься государственным строительством, бог ему в помощь.
Ладно, это все потом, а пока наслаждаемся «больничным», привыкаем к новому телу — я был немного выше, но мускулатура у Георгия лучше — учимся общаться с людьми и стараемся как можно больше залезть Николаю в голову: пока что это у меня отлично получается, а значит нужно продолжать. И ни словом, ни жестом не проявлять мою личную жажду самодержавной власти — она проснулась во мне позавчера, и это ощущение крепнет с каждой проведенной рядом с Никки минутой: зачем трон человеку, который его не ценит? Я подойду гораздо лучше — я всегда чувствовал, что способен на большее, и судьба даровала мне шанс это себе доказать. А еще русский царь — это настоящая суперзвезда, фигура мировой величины. Каждое слово царя ловят миллионы людей, по слову царя начинаются войны, царское слово способно вознести счастливчика на самый верх или низвергнуть неудачника на самое дно. Даже слово специальное есть — «опала». Осознает ли это Николай? Полагаю, что да. Нравится ли ему это? Ну конечно же нет — он самый обыкновенный мажор, и спасает его только вбитое до уровня рефлексов воспитание.
Когда греческий принц Георгий меня спас предложением пойти испить чего-нибудь веселого в апартаментах цесаревича — и это в пост, который мы всем кораблем соблюдаем! — я с облегчением сослался на советы лейб-медика и вернулся к себе.
На диване обнаружился плачущий, одетый во фрак с накрахмаленной белой манишкой и белые перчатки мужик лет сорока пяти с во-о-от такенными банкенбардами, сверкающей в свете иллюминатора лысиной и бритым подбородком под пышными черными усами. Из зеленых глаз по хмурым мимическим морщинам катились слезы, растворясь в густой растительности лица.
— Ты кто? — на всякий случай приготовился бежать я.
Старик издал жалобный всхлип и бухнулся на колени, со страдальческой миной на лице вытянув ко мне руки:
— Георгий Александрович, как же так?
Глубоко философский вопрос поставил меня в тупик. Пока я собирался с мыслями, на звук влетел казак охраны — трижды доверенный и надежный ветеран русско-турецкой войны. Сориентировавшись, он расслабился и козырнул:
— Виноват, Ваше высочество!
— И в чем же ты виноват, Миша? — уточнил я.
Ему за сороковник, но мне простолюдинам любого возраста «выкать» невместно.
— Не доложил, — виновато потупился он. — Вы Андрея Андреевича завсегда привечаете.
— Понимаю, — кивнул я. — Андрей Андреевич? — повернулся к старику.
— Я! — с надеждой на лице закивал мужик. — Как есть я, Ваше Высочество! Камердинер ваш, пятнадцать лет верою и правдою!
— Не помню, — признался я.
— Ох горюшко-то какое! — протяжно поделился скорбью он и пополз ко мне на коленях, заламывая руки. — Пятнадцать лет верою и правдою…
Сейчас он будет целовать мои дорогущие сапоги. Это что, слуга мой?
— Соплю-то прибери! — не выдержал казак. — Ишь, барыня какая сыскалась! Это чего же, Его Императорскому Высочеству каждую вошь помнить⁈
Николая «императорским высочеством» называют все, кому он не разрешил обращаться по-другому. Меня в присутствии Никки зовут просто «высочеством», но, если Николая рядом нет, допускается применять «императорское высочество» и ко мне. Применяют, я полагаю, для демонстрации лояльности и чтобы сделать приятно.
— Ах ты, сукин сын! — прямо на глазах обретая достоинство, ошалело уставился на него Андрей Андреевич. — Ты как, собака, со мной разговариваешь⁈
— Прикажете на гауптвахту, Ваше Императорское Высочество? — с молодецким видом обратился ко мне казак.
Нельзя моих слуг оскорблять, значит. Но этот специально «подставился», чтобы Андрей Андреевич не устраивал плач Ярославны, и теперь ждет поощрения или наказания за инициативу.
— Ступай к уряднику, передай ему мою просьбу выдать тебе отдых до завтра и водки, — применил я подсмотренное у Никки поощрение.
— Рад стараться, Ваше Высочество! — щелкнул он каблуками и покинул каюту, не забыв прикрыть за собой дверь.
