Выбираться из автобуса тоже пришлось с боем. Стояли мы совсем рядом с дверью, но чтобы покинуть автобус, пришлось сначала убедить тех, кто висит, уцепившись за поручень и шубы впереди стоящих, что никакой беды не будет, если они все-таки нас выпустят.
Оххх. Так и хотелось сказать, что я слишком стар для этого дерьма! Аттракцион не для слабонервных, блин!
Стол находок мы нашли со второго раза. Сначала сунулись в райотдел милиции с центрального входа, но строгий дежурный процедил, прикрыв трубку рукой, что нам нужна дверь с торца. И даже помахал в нужную сторону. За стеклом в обезьяннике томились три мужичка хмурой наружности, у одного набухал под глазом здоровенный фофан. Ну да, здесь тоже в каком-то смысле мало что поменялось.
— Красавицы, здравствуйте, — сказал я, заранее расплываясь в виноватой улыбке. Посмотрел на здоровенные часы на стене. Было без десяти семь. — Я звонил вам примерно в обед, и прекрасная Наталья Сидорова сообщила мне, что к вам доставили мои документы.
— Наталья Сидорова — это я, — сказала одна из женщин, помоложе. Вторая, постарше, посмотрела осуждающе и поджала губы. Потом выразительно посмотрела на часы.
— Барышни, я летел, как ветер! — я прижал к груди коробочку с пирожными. — Даже быстрее ветра! Ах да! Надеюсь это немного скрасит вам этот холодный вечер...
— Это же вы Мельников Иван? — бледные щеки Натальи немного порозовели, уголки губ дернулись вверх.
— Все верно! — я жестом фокусника выхватил из кармана паспорт. — Мельников Иван — это я и есть.
Наталья встала и шагнула вглубь помещения. Но женщина постарше ее остановила, взяла у меня паспорт. Долго разглядывала мою фотографию, потом, так же придирчиво, мое лицо. Потом как бы нехотя кивнула.
— Вот, забирайте, — Наталья вернулась и положила на стол немного мятый бумажный конверт, из которого выглядывали две «корочки» и потертую дермантиновую папку, довольно толстенькую наощупь. — Это же тоже ваше? Там везде ваша фамилия.
— Да, конечно! Вы просто ангел! — Я сделал морду тяпкой, как будто так и надо. Не задавать же дурацких вопросов, типа: «А что это такое?»
— Дайте еще раз ваш паспорт, пожалуйста, — попросила Наталья. — Надо зарегистрировать.
Она открыла конторскую книгу и принялась переписывать в нее данные моего паспорта. Я расстегнул молнию на папке и заглянул туда. Бумаги, какие-то вырезки из газеты, несколько плотных листов, наверное почетные грамоты или что-то в этом роде, и еще какие-то более мелкие штуки. Я закрыл замок и незаметно выдохнул. Надо будет обязательно придирчиво все рассмотреть. Но потом, когда я останусь один.
Мы вышли обратно на холод. Даша зябко поежилась и уткнулась носом в пушистый воротник своего пальто.
— Ну что, куда теперь? — бодро спросил я. Новая «добыча» вселила в меня такой оптимизм, что я даже холод не сразу почувствовал.
— Улица Макаренко, дом шестнадцать, — сказала Даша. — Это нужно на ту сторону пустыря, и там такой здоровенный дом прямоугольником.
— Да, я знаю, где это, — кивнул я. — Пойдем тогда, если еще постоим, то у меня ноги отпадут.
— Знаешь? Откуда? — удивленно спросила Даша. — Ты вроде здесь совсем недавно...
— Приятель старый живет по соседству, — не задумываясь, соврал я.
Мы прошли обочиной Закорского тракта метров сто, потом свернули на тропинку через пустырь. В будущем на этом месте будет стоять блестящий зеркальными стеклами и светящийся рекламой торговый центр. От овражка в центре, через который сейчас перекинут хлипкий деревянный мостик, ничего не останется. Приедут бульдозеры и выровняют тут все. Конечно же, я отлично знал этот пустырь. Только переходил его по другой диагонали. От дома по адресу улица Макаренко дом шестнадцать до школы. Мы здесь жили года три. В прошлой жизни. Когда я учился в третьем и в четвертом классах. Так что пустырь этот я знал, как свои пять пальцев. И одинокий фонарь, освещающий то место, где протоптанная множеством ног тропинка вливается в асфальтовый тротуар, и мостик этот... там даже где-то мое имя должно быть вырезано. Или еще будет только? С грязно оранжевая коробка с вывеской «Стимул» на том краю. Сначала я не понял, что это такое. А потом мы с пацанами перетаскали туда довольно много макулатуры...
Даже как-то снова лямки неподъемного школьного ранца на плечах почувствовал, когда пронизывающий ветер этого очень хорошо знакомого мне пустыря начал продувать мое тонкое пальто.
Интересно. Восьмидесятый год. Получается, я сейчас в этом дворе могу встретить самого себя десятилетнего? Конец ноября... Я напряг память. Кажется, мне как раз этой зимой первый раз попал в руки толстый журнал под названием «Календарь школьника», а там было подробное описание постройки снежной крепости. Вместе с устройством для изготовления снежных кирпичей. Я выпросил у бабушки старую коробку от посылки, и мы с пацанами...
— Да говорю же, надо было сначала схему нарисовать!
— Нормально все получается! Жми сильнее...
— Он рассыпается, холодно слишком. Эй, Гошан, сбегай за водой!
— Мама домой загонит...
— Ууу... А ты тихонько! Набери воды в ведерко и шурш!
— Вот сам и набери!
— У нас в подъезде лифт не работает... А мне на восьмой этаж.
— А может растопить можно? У меня спички есть!
— Спрячь, дурак! А то Длинный отберет!
Ох ты, какая милота! У меня даже на глаза слезы навернулись, то ли от умиления, то ли от порыва ветра. Да нет, какой тут может быть ветер? Длинный девятиэтажный дом изгибался незамкнутым прямоугольником. И к одному из торцов дома был пристроен серый куб продуктового магазина. Только увидел вывеску, ноздри сразу же защекотал мерзкий запах овощного отдела. А на девятом этаже ослепительным светом сиял прожектор, который мы всегда называли «лампа-солнце». Его как раз поставили в этом году, чтобы двор, в который настоящее солнце никогда вообще не заглядывает, был освещен хотя бы зимой.
— Иван, ты чего остановился? — Даша подергала меня за рукав. — Пойдем, холодно же! Нам в десятый подъезд!
Я еще раз оглянулся на стайку пацанов, суетящихся вокруг невысокой еще стенки будущей крепости, и не смог с первого взгляда определить, который из них я. Все они были одинаково вываляны в снегу, уши кроличьих шапок болтались развязанными. И шарфы поверх пальто. Колючие, трындец. От них все время подбородок чесался.
Дверь подъезда оглушительно грохнула. Не успел удержать от неожиданности, что пружина окажется такой тугой. Внутри пахло жареной рыбой и немного дихлофосом.
Лифт загудел и поехал откуда-то с верхнего этажа. «Там внутри грозно написано краской «Не курить, не сорить». Причем «не» только одна, общая для двух других слов. У нас в каждом лифте в доме это было намалевано. Помнится, когда я спускался со своего этажа, то подолгу разглядывал эту надпись и прочитывал ее по принципу «казнить нельзя помиловать». Не сорить, курить. Не курить, сорить. Вроде как, сами же провоцируют на безобразие, чего они пожалели еще одну «не»?
— Вот здесь постой, хорошо? — сказала Даша, останавливаясь на площадке между восьмым и девятым этажом. Напротив мусоропровода. — Я поднимусь, поговорю, и мы пойдем. Только не говори ничего, ладно?
— Да я еще тогда понял, — покивал я. — Когда ты первый раз сказала. Это я на вид такой тупой, а так-то я — ого-го! У меня знаешь, какая память? Да я могу в чемпионатах по запоминанию всякой ерунды участвовать без подготовки. И чемпионом стану.
— Клоун! — прыснула она и толкнула меня в плечо.
Ее каблуки зацокали по лестнице вверх. Потом раздалась приглушенная трель дверного звонка.
«У нас тоже такой был, — подумал я. — Но в другой квартире». А еще подумал, что сейчас ужасно не хватает смартфона. Мне нужно просто стоять с непринужденным видом. И что делать? Пялиться в стену? Но на ней даже надписей никаких нет, даже скучно...
Я полез в карман за блокнотом. Из него тут же выпорхнула бумажка и упала на пол. Блин. Телефон Веника чуть не потерял.
Наверху заскрежетал замок. С моего наблюдательного пункта мне было видно спину Даши, приоткрывшуюся дверь и чьи-то ноги в домашних тапках.
