— В смерти — покой…
— В жизни — позор…
— В смерти — искупление…
Из раза в раз произносили они эти фразы разными голосами и от этого речитатива у меня пропал весь аппетит. Будь они неладны эти бойцы Мёртвого отряда! Ну если не поем, так хоть дружинника пораспрашиваю — а то очень уж мне знать хочется, что это за ОН такой и отчего на страницах газет славийских кривда красуется?
Глава 19
— Ну, как каша? — с умилением следит за мной дружинник, а я тем временем наворачиваю уже вторую порцию, хороша зараза.
— Как дома, — без прикрас отвечаю я и снова зачерпываю ложкой перловку с кусочками мяса.
Есть не очень удобно — из-за отсутствия руки пришлось зажать алюминиевую тарелку между колен, но я не особо расстраиваюсь по этому поводу. Существуют и более серьёзные проблемы, о которых следует поразмыслить да и каша, чего уж греха таить, стоит этих моих "мучений". Наваристая, с душистыми травами, от одного запаха которых уже водопадом льются слюни и тут же хочется нырнуть в общий котёл с головой. Хорош повар, хорош! Из таких простых продуктов столь вкусное блюдо сварганил да ещё и второпях в полевых условиях.
Кстати, о нём.
— За угощение благодарствую, а как кормильца-то хоть звать-величать? — с запозданием спрашиваю я.
Ну а чего, в животе больше не пусто, там сейчас тепло приятное разливается, а значит, и поговорить можно.
Да и чем ещё в тёмном лесу заниматься, как ни разговоры разговаривать? Не спать же, когда где-то поблизости загадочный ОН шастает?
— Звать меня Полуша, — улыбается дружинник, а после гладит по холке сытого пса, что приткнулся к казённому сапогу хозяина. — А это напарник мой, Заяц.
— А я Стоум, — представляюсь в ответ, не забывая при этом усиленно скрести ложкой по дну алюминиевой тарелки. Уж очень мне хочется всё до последней крошки съесть — себя порадовать, да повара уважить.
— Ну здрав будь, Стоум, — прикладывает ладонь к сердцу дружинник.
— И вам не хворать, — чуть смущённо повторяю его жест. Я и забыл уже, когда в последний раз вот так по-простому с кем-то здоровался. — Ну и за угощенье ещё раз благодарствую.
— Пустое, мы же соратники, — открещивается от благодарности Полуша, но по виду его довольному сразу становится ясно, что слова мои ему по душе.
— А вы, выходит, велесит? — киваю на прикорнувшего пса.
— Да не, какой из меня велесит, — отмахивается Полуша. — Обычный служивый я, а погонщик наш в бою сгинул там на заставе. В числе первых полёг, вместе с медведями своими боевыми. Силён наш велесит был, но ОН оказался сильнее.
— Да что за зверь такой этот ОН?
— Стало быть, Мертвоголов тебе о нём не поведал?
— Неа, он всё больше сам спрашивал, а мне и слова лишнего вставить не давал.
— Ну тогда и мне не след поперёк командира лезть. Не серчай, Стоум, сам понимаешь, служба… — виновато разводит руками дружинник. — Как придёт время, Войтех сам обо всём расскажет ну или кому другому прикажет. Хотя не знаю, чего он так тихарится, шила в мешке один хрен не утаишь.
Разговор затих сам собой. Были у меня и иные вопросы, но по взгляду Полуши я понял, что не ответит он на них. И не потому, что не хочет, а из-за службы проклятой — будь она неладна.
Насытившись и отставив в сторону пустую тарелку, весь обращаюсь в слух. Может, за разговорами неспешными дружинники сытые да раздобревшие сболтнут чего лишнего, а я их слова на ус-то и намотаю. Да вот только не учёл я кое-чего, разморённые после приёма пищи и уставшие за день бойцы начали тихо посапывать. Кто к дереву привалился, кто к друг дружке, а некоторые и вовсе вещмешки под головы сложили да похрапывать стали. Одни лишь бойцы Войтеха как стояли на своих постах в оцеплении так и продолжили стоять, но этим не до пустых разговоров у них одно на уме:
— В жизни — война…
— В смерти — покой…
— В жизни — позор…
— В смерти — искупление…
Прям не люди, а зомби какие-то. Одинокие и нелюдимые. Они даже столовались поодаль от остальных. То ли лицами своими безобразными не хотели обычных дружинников пугать, то ли принято так у них было.
Нет, ну что за народ эти славийцы? Где-то поблизости бродит монстр, что заставу пограничную в одиночку размолотил, а они спят без задних ног. И не понять, то ли нервы у них — канаты стальные, то ли доверяют они бойцам из Мёртвого отряда, как самим себе.
Да я и сам хорош, уже чувствую, как веки помимо воли начинают смыкаться. Вот и подоспела расплата за две бессонные ночи, а тут ещё и пёс этот треклятый на другой бок перевалился да к ногам моим вытянутым приткнулся — вот спасибо, будто мне одного костра было мало. Как же тепло…
* * *
— …В РУЖЬЁ! — грубый окрик с трудом пробивается сквозь сонную пелену.
Веки нехотя отлипают друг от дружки и по глазам бьёт свет костра. Вокруг суета, со своих мест выскакивают люди. Они уже вооружены и готовы к бою.
Раздаются первые команды, но ещё не пробудившийся ото сна разум отказывается их воспринимать.
Где-то на заднем фоне заходится лаем пёс. Ещё недавно он тёрся у моих ног, а теперь рычит и скалится в сторону леса. Полуша стоит рядом с напарником, в его руках изготовленный к бою Спиночёс. Дуло ружья глядит туда же, куда и собачий нос — в предрассветную чащу.
Не успеваю я толком прийти в себя, как рядом с Полушей, словно чёрт из табакерки, появляется Войтех.
Командир Мёртвого отряда на ходу натягивает противогаз и складывает ладони в знакомом жесте, горны разогревает.
— РРРААА! — доносится из чащи. Человек так реветь не может, да и зверь тоже. Нет в природе хищника со столь большим объёмом лёгких, ну или не слыхал я о таком.
Вслед за рёвом раздаётся уже знакомый мне треск и я вижу, как верхушки дальних деревьев сотрясаются, а некоторые и вовсе кренятся да исчезают из виду. ОН приближается!
А тем временем Мертвоголов приступает к ковке. Интересно, что же он такого задумал, неужто стену неприступную захотел возвести, чтобы от ворога отгородиться или, наоборот, орудие какое хитрое сковать пожелал?
В предрассветном полумраке вспышка от ковки кажется ещё более яркой, чем обычно. А может это оттого, что Войтех не простой сварожич и силёнок у него поболе, чем у остальных?
Вскоре сполох рассеивается и взору предстаёт конструкция странная и весьма необычная. Прямо из земной тверди торчат высоченные стальные баллоны. Они гигантской изгородью отсекают нас от чащи и от беснующегося в ней чудовища.
Внезапно по поляне разносится странный свист, будто чайник на газовой плите закипает. И сквозь узкие прорехи между гигантскими ёмкостями я подмечаю зеленоватое облако. Оно лавиной уносится в сторону чащи. Давление внутри баллонов столь велико, что под его воздействием инертный до этого газ превращается в смертоносный вихрь.
Не знаю, что там за зверь такой страшный обретается внутри чащи, но даже ему не избежать встречи с газом смердящим — уж слишком Войтех расстарался и одним ударом накрыл как бы не несколько футбольных полей! Силён сварожич, ничего не скажешь!
Походу кранты чудищу неведомому, можно отпевать…
— Изготовиться к бою! — доносится глухая команда от Войтеха. Он до сих пор не стянул с головы противогаз, но даже так умудряется раздавать приказы. — ЕГО этим не пронять!!!
Да что же там за тварь такая неубиваемая, которую даже Мертвоголов своим хвалёным газом пронять не может. Неужто и крестители наловчились чудовищ всяких в лабораториях тайных создавать?
— Мёртвый отряд! Занять позиции! — вновь отдаёт приказ Мертвоголов.
Бойцы в противогазах без промедления кидаются к источающим газ баллонам и занимают позиции у тех самых прорех. И только теперь я понимаю, что прорехи эти между ядовитыми цистернами — никакие и не прорехи вовсе, а самые что ни на есть огневые точки. Этакие бойницы для ведения прицельной стрельбы.
— Стрелять сразу! Патронов не жалеть! На том свете они вам не понадобятся! — напутствует бойцов Мертвоголов.
