кому они нужны, молодые-то? — удивился Ярпен. — До дому небось слиняли, у них сегодня дела поважнее есть. А нам спать ещё рано…
Он сладко потянулся, зевнул и присел рядом. Я раздумывала, как бы так поаккуратнее выспросить у Ярпена, куда подевался Александр, как вдруг неподалеку загорланили:
— Чудовища! — орал пьяный голос. — Помогите!
Мы с Ярпеном подскочили, как ужаленные. Расталкивая народ, в нашу сторону шатающейся походкой направлялся расхлюстанный мужик. На груди его расплылось бурое пятно, меховой жилет висел на одной руке, другой он сжимал горло бутылки. На очередном зигзаге мужика подхватили под руки Симон и темноволосый рыцарь, на щеке которого была размазана кровь из разбитого носа.
— Чего орёшь? — грозно рявкнул Ярпен.
— Так чудовища же! — мужик запрокинул руку с бутылкой, хлебнул, и пятно на рубашке увеличилось. — Жену мою украли, Анку мою!
— Как выглядели чудовища? — спросила я громко и внятно.
— Ты ведьмачка — ты и знай, как они выглядят! — заявил мужик.
— Ты их видел?
— Жена пропала, Анка моя! — снова заголосил он.
Ярпен зарычал:
— Так откуда ты знаешь, что её чудовища украли?
— А кто? — мужик смотрел круглыми бестолковыми глазами. — Была и нету. Сказала душегрейку подержать — и нету!
Он протянул меховую жилетку, которая болталась у него на руке. Мы переглянулись и выдохнули с облегчением.
— Давай сюда душегрейку, — сказала я. — Как тебя потом найти-то?
— Да никуда он отсюда не денется, — брезгливо отозвался Симон. — Я пригляжу, если что.
Мужик развалился на лавке и, театрально всхлипнув, приложился к бутылке.
— Так бы и прибил его на месте, — проворчал Ярпен.
***
Праздник растёкся по закоулкам и укромным местам, и лишь на тёмном стрельбище, на самом краю лагеря, я нашла безлюдный уголок. Надела на растерзанную соломенную мишень жилетку и сосредоточилась. «Как же, чудовища, — подумала я, вставая с колен. — Врите больше». Если какое-то чудовище и сжирало Анку, так это неутолённое, ненасытное, раззадоренное алкоголем желание. Импульс однозначно указывал на берег, где днём играла молодёжь. Этот пляж был в стороне от широкого пляжа с лодками и был пустынен и тих. Длинные тени торчащих тут и там камней падали на белый песок, подсвеченный восходящим над рекой месяцем.
У меня не было ни малейшего желания возвращать блудную жену в лоно семьи, но для очистки совести я всё-таки спустилась к воде и сосредоточилась снова. Без сомнений, Анка была неподалёку, шагах в тридцати, не больше, и помощь ей не требовалась. Однако на сей раз в медитации я почуяла, что кто-то приближается по берегу со стороны лагеря и одновременно с этим кто-то другой бежал наперерез от стрельбища. Откинула сбивающую с толку жилетку, сконцентрировалась снова. «Как же вы все надоели!» — чертыхнулась про себя и выглянула из-за скалы. Вдоль кромки воды шли рука об руку Иолар с Торувьель, а прыжками с берега к ним спускался Яевинн. Он гневно крикнул что-то, и я неслышно обогнула скалу, соображая, как поступить дальше. Момент для того, чтобы уйти, был упущен — эльфы уже вовсю возбуждённо переругивались, а путь к лагерю лежал через ярко освещённый месяцем участок пляжа. Несомненно, покажись я, они решили бы, что я подслушивала. Отступление дальше по берегу было заблокировано любвеобильной Анкой. Поэтому я осталась на месте в густой тени скалы, радуясь, что не могу распознать слов — на сегодня я услышала достаточно. Однако идиллия продолжалась недолго — эльфы приближались.
— Отстань от меня! — вдруг хрипло закричала Торувьель. — Лучше бы ты не помогал мне под Вызимой, если взамен хочешь привязать меня к ноге!
Пауза, мягкий голос Иолара. И снова Торувьель:
— И ты отстань от меня, спаситель хренов! Отстаньте от меня оба!
Она показалась на свету и побежала в сторону лагеря. За скалой послышались звуки резких выдохов и глухих ударов, и, поймав себя на мысли, что болею за Иолара, я лихорадочно соображала, следует ли мне встревать в драку. Эльфы — это не подвыпившие кметы, и моё вмешательство, к гадалке не ходи, будет оскорблением для них, а результат непредсказуем. Я ждала, прижавшись к камню спиной. С другой стороны из-за скал тоненько завыла женщина, и голос её ритмичными толчками забирался всё выше и выше, и на пике небо расцветилось метеорами. Голос вывел финальную ноту, до берега докатился гром. Над скалами вновь выросли огненные цветы, и земля под ногами содрогнулась. Позабыв обо всех, я рванула к лагерю.
— Сесиль! — сквозь грохот я пыталась докричаться до старосты, который в компании Саскии и махакамцев с возвышения наблюдал за фейерверками. — Сесиль!
— Что случилось? — недовольно спросил он, когда спустился ко мне.
— Нужно немедленно прекратить салют!
— Ни в коем случае! — категорично ответил он. — Погляди — они радуются, словно дети.
Сесиль повёл рукой в сторону меховых краснолюдов, которые восхищённо задрали бороды в чёрное небо. Грохнул залп и за ним восторженный стон толпы. С неба осыпались искры.
— Ну, вот и всё, — сказал Сесиль. — Не стоило и…
Он осёкся. Издалека, от ворот лагеря, кричали. Одинокий вопль обрастал телом, ширился, и было совершенно очевидно, что на этот раз дело не в танцах и фейерверках и не в гулящих жёнах.
На свадьбу прибыли незваные гости.
***
Лошади бесновались у сколоченной из брёвен привязи и дико ржали, вставая на дыбы и молотя копытами по спинам друг друга. У входа в лагерь на земляном холме боком валялся переломленный пополам деревянный мост. Я взбежала на холм, и в этот момент пустая повозка неподалёку от лошадей взлетела в воздух. Из земли с фонтаном грунта взметнулось бледное членистое тело гигантской многоножки — увеличенной многократно копии той, что выросла в бутылке. Сколопендроморф изогнулся, воткнулся в бок ближайшей лошади острыми, как лезвие косы, жвалами. Подтянул к себе, навернулся на круп верхней частью тела. Колючие ноги обхватили жертву, и отчаянно сучащая копытами лошадь, из которой хлестала кровь, взвилась над землёй. В верхней точке ноги лошади судорожно выпрямились — яд подействовал — и так и остались торчать, как воткнутые в тело палки. Сколопендроморф задержался, перехватывая жертву, и нырнул под землю. На вершине сопки остался располосованный лошадиный труп. Остальные лошади в панике
