Работа моя до сего дня носила характер научно-теоретический, и в виду, конечно, имелся своевременный перевод ее в инженерно-практическую плоскость: хотелось мне того или нет, но день настал, и я явился собственно на Объект.
Объект предстал предо мной, и был он неубедителен.
Колоссальный ангар, снаружи казавшийся и вовсе невероятно огромным, внутри — покамест — удручал, поскольку был почти совершенно пуст. Пара жилых вагончиков, называемых bytovka, предназначенных для переодевания персонала, непонятный агрегат, некрупный и не внушительный, накрытый сейчас чехлом из белого нетканого материала, сдвоенная подстанция в ближней ко входу части: то ли стройка, то ли последствия недавнего демонтажа.
Из всего, что имелось внутри, внушала только яма. Широченный провал в земле занимал геометрическую середину ангара: то ли ангар поставили сверху, то ли яму вырыли снизу. Изнутри ямы сверкала электросварка, были слышны выкрики на командной разновидности советского языка (ее, разновидность, я уже уверенно отличал на слух) и иногда доносился гул каких-то технических приборов. Работа, видимо, шла вовсю, и я немного даже устыдился почти полного отсутствия собственного трудового энтузиазма на фоне очевидного наличия такового у многочисленных коллег.
Слишком близко к яме я подходить не стал: внутри наверняка имелась какая-нибудь страховочная система, скажем, предохраняющая от падения на самое дно сетка, но проверять работу этой системы на себе не хотелось.
- Поберегись! - лающе послышалось откуда-то из-за спины. Донесся запах озона. Я обернулся.
Арка местного транспортного портала (так вот что скрывалось под нетканым чехлом!) уже вовсю светилась: сквозь нее было видно помещение местного склада, прямо сейчас шли какие-то люди, и некоторые из них толкали перед собой изрядно загруженные тележки.
- Здрасьте, профессор! - заявил на низком советском голос, ранее предложивший поберечься. Я улыбнулся во всю ширь своей зубастой пасти: видеть вновь прибывшего было приятно. - И Вам не хворать, товарищ Ким!
Всего одно занятие, после которого мне было велено как можно чаще пробовать говорить и понимать язык на слух, дало эффект просто невероятный: такими темпами, как мрачно шутила девушка Анна Стогова, ревниво следящая за моими лингвистическими успехами, ей, девушке, скоро будет совсем нечем заняться, и ее, девушку, обязательно сошлют в ряды младшего технического персонала.
Конечно, оба мы знали, что это неправда: бытового, или, как иногда говорили, нижнего советского, языка точно не хватило бы ни на что, кроме повседневного общения и построения самых простых рабочих фраз. Писать же по-советски, как и читать, я пока не умел вовсе, воспринимая язык исключительно на слух.
Товарищ Ким, полностью называющийся приятным слуху лающим именем Ким Чик Хён, тоже оказался из наших, в смысле, псоглавцев: нас накануне познакомил американский инженер Денис Николаевич Хьюстон. Вернее, как познакомил: представил друг другу («Это профессор Амлетссон, это конструктор Ким»), ввернул беззубую шутку о том, что мы точно найдем общий язык, и, очевидным образом посчитав свою миссию исполненной, ретировался.
Дальше мы знакомились и договаривались сами, на причудливой смеси моего отвратительного советского и столь же невнятного британского языка товарища Кима.
Виду товарищ Ким был интересного: коротконогий и широкомордый, как и все классические монголоиды, росту он был неожиданно высокого, заметно горбился, и имел совершенно удивительный окрас шерсти: темно-синий с редкими белыми прядями. Пряди эти, стоило антропокиноиду ловко подставить профиль яркому свету, вспыхивали на мгновение совершенно огненными бликами, тепла от них, однако, не ощущалось. В целом, товарищ Ким оказался даже не классическим ульфхеднаром: мне довелось познакомиться с пуль кэ, огненным псом, национальностью полумифической и совершенно не встречающейся в городах и весях Европы.
Нраву товарищ Ким был веселого, дружелюбного и отчаянно трудолюбивого: за те недолгие минуты, что мы смогли уделить друг другу в круговерти плотного рабочего графика, он успел подписать документы (один), ответить на звонки (два) и решить некоторые производственные проблемы (вопреки ожиданию, не три, а сразу пять). Приятно, когда стереотипы не ломаются: такими или примерно такими мне всегда и представлялись выходцы из Республики Когурё.
Товарищ Ким вновь предстал передо мной, традиционно, энергичен и деловит.
- Наконец-то и Вы тоже тут, товарищ профессор! - с прошлой нашей встречи смесь советского и британского поменялась, приняв сильный крен в сторону советского. Это было правильно: я же, в конце концов, для чего-то начал учить этот сложный язык!
- Я тут, товарищ конструктор, согласно трудового распорядка и рабочего расписания проекта. Ну и наконец-то, конечно, тоже, - я вовремя отшатнулся: мимо нас двоих прямо сейчас, с громкими непечатными выражениями, протащили какой-то измерительный прибор. Оный прибор был закреплен на треноге, представлял собой оптическое устройство, закрепленное внутри рамы поверх небольшой клавиатуры с экранчиком, и был неуверенно опознан мной как теодолит.
- Им же тяжело! - возмутился я, извлекая жезл из поясного чехла. - Давайте помогу, что ли. Облегчу, так сказать, работу вместе с теодолитом!
- Профессор, опустите концентратор, пожалуйста! - неожиданно попросил конструктор. - Здесь не надо колдовать больше необходимого, тем более, что это не теодолит, а тахеометр!
- Особенности трудового воспитания? - ехидно уточнил я, убирая, впрочем, жезл. Здесь, на площадке, Ким был очевидно главнее, и я решил действовать по старой, проверенной методе: не понимаешь — подчиняйся!
- Да какое там воспитание! Этих разве воспитаешь… Вот у нас, на Второй Великой Стройке, там да, персонал весь из армейских, дисциплина, порядок, - взор конструктора ненадолго затуманился: он явно вспоминал какие-то очень приятные вещи. - Хотя Вы, профессор, действительно не в курсе?
В курсе я не был, вернее, был, но, видимо, не до конца, в чем и признался.
- Здесь, профессор, - сообщил мне Ким голосом немного сомневающимся, - желательно магичить как можно меньше. Или реже. Или и меньше, и реже. Особенно — в Вашем исполнении, в смысле, Вас, как ледяного мага. То есть, портал — это максимум максиморум из того, что мы можем себе позволить.
Ледяным магом меня назвали уже во второй раз за последнее время, только я не очень помнил, когда был первый раз из двух. Ледяной маг, в нашем, островном, понимании — это довольно обидно, и я уже раскрыл было рот, чтобы перебить собеседника и объяснить тому всю его мохнатую неправоту.
- Погодите, профессор! - Ким вдруг сделал успокаивающий жест. В жесте не содержалось ни одной йоты эфирных сил, но я все равно почему-то успокоился и перебивать не стал.
- Тут, понимаете в чем дело… Мы не знаем, как эта штука, там, внизу, под нами, реагирует на высвобождение магической энергии, что в сыром виде, что в структурированном, - Ким развел лапами. - Однако, по мнению академика Бабаева, как-то реагирует. Применяемые эфирные силы здесь действуют как титрант, и чем ниже точка нейтральности по температурной шкале, тем мощнее и более непредсказуем скачок титрования.
Вы будете сильно удивлены, но я понял каждое слово — чего, с учетом крайне узконаправленной индоктринации, совершенно от себя не ожидал. Возможно, дело было в том, что примерно половину из сказанного Ким произнес на высокой латыни, чего я не ожидал уже от него.
- Получается, - решил, на всякий случай, уточнить занудный и въедливый я, - что наш с Вами Объект, этот подземный айсберг, потенциально реагирует на действующие магические источники, поскольку…
- Поскольку сам является источником очень высокой мощности. Да, профессор, все верно, - Ким поспешил подхватить эстафету.
- Насколько давно об этом стало известно? - сфера моя ментальная в этот момент напряженно краснела, звенела и вибрировала: состояние смещалось по некоей воображаемой шкале от деловитой заинтересованности в сторону профессиональной ярости.
