Потом, почти сразу после незапланированной стычки, мне пришлось концентрироваться для разговора с капитаном Горбачем. Которого (и кто скажет, что это случайность?) в качестве взыскания отправили что-то там отрабатывать. И который из-за этого прибыл на вызов сюда.
Откровенно говоря, когда он показался из подъехавшей полицейской машины, я в первую секунду было подумал, что прав Азамат. И что щит веры здесь не работает.
Спасибо, Господи, что ошибся.
Но в итоге, всё сложилось именно так, как д о лжно, если не считать мыслей капитана в адрес груза и самих машин нападавших (но то мирских властей дела, моему толкованию Добра и Зла неподсудные). А в отношении нас с Азаматом, все Божьи законы были соблюдены полностью; и об ином мне и помышлять не по чину (ибо неисповедимы пути Его; и не нам, сирым, тщиться постичь их).
Признаться, Рома в первые минуты удивил меня дважды. Первый раз — своим появлением. Второй раз — когда, выслушав Азамата, стал со скоростью компьютера планировать, как избавить меня и Азамата от неизбежного и неправедного возмездия местной власти. За, как он с Азаматом думал, убитого при самозащите нападавшего.
Кстати, ещё лично меня очень коробит тот факт, что самозащита в этом мире наказуема гораздо строже, чем умышленное нападение с целью убийства. Если раньше у меня были сомнения в том, правильно ли я собрал информацию; то после к о н т а к т а с капитаном Ромой этот кирпичик плотно занял своё место в общей мозаике анализа.
После того, как выяснил все детали, Рома созвонился со своим начальством насчёт груза, машин и ещё пары собственных профессиональных вопросов. Затем вернулся за стол к нам с Азаматом со словами:
— Ну всё. Сидим теперь, ждём.
— Вы с нами? — уточняет Азамат у Ромы, провожая взглядом полицейские машины (увозящие нападавших).
— Да, — кивает Рома, пребывающий в весьма благодушном настроении. — Нужно дождаться кое-каких наших экспертов, прямо здесь. Далее — по результатам их решения…
Он немного недоговаривает, но его недоговорки прямо относятся к разделу его служебной информации, потому к нам отношения не имеют.
— А когда мне ваши официантку вернут? — непосредственно интересуется Азамат, поскольку девушку (из-за которой и начался весь сыр-бор) также увезли на одной из полицейских машин. Для каких-то экспертиз и оформления бумаг.
— Ха, не раньше завтра, — фыркает капитан Рома. — Там на несколько часов процедура, плюс часто очередь. Там только одно заключение медикам писать… не знаю, минут сорок. А ещё доехать надо, по пробкам. Плюс, пока она по своей заяве всё оформит… Ты повара так и не нашёл?
— Нет, — хмуро качает головой Азамат. — Свалил, козёл… Теперь, наверное, с концами. Лично я б на его месте в глаза людям смотреть бы не смог.
— Боюсь тебя разочаровать, — смеётся Рома, — ты даже не представляешь всей гибкости психики у некоторых индивидуумов. Это я тебе сейчас как специалист говорю.
Какое-то время сидим за столом, пьём чай (кебаб и суп давно съедены), перебрасываясь отдельными фразами.
В принципе, в данной тактической ситуации причинно-следственные связи мне ясны. Прости, Господи, за гордыню; дай сил исправиться и вразумляй дальше. Не оставляй без своего присмотра и впредь.
Пора извиняться. Ибо, если ошибки людей в адрес людей порой могут исправить даже сами люди, то ошибки Слуги Божьего в общении с Ним обычным людям не по силам. Сам, только сам.
— Роман, приношу свои извинения, — обращаюсь к капитану, врезаясь в одну из пауз. — Я был очень не прав в ваш адрес помыслами, за что прошу меня извинить.
— Да ладно, все свои, — чуть опешивает от неожиданности Рома. — Ничего ж ужасного не случилось… Да и вот именно сейчас всё ночное уже не важно… — он старается закруглить неприятную для себя тему. — Можно, кстати, на ты. Да и не за что извиняться, — повторяет он. — Ничего важного…
— Это важно лично для меня. Как для лица духовного. Просто, видимо, мне нужно пояснить кое-что, — собираюсь с мыслями. — И знаете, я это понял не сразу. Только после того, как поговорил, выйдя ночью от вас, с «коллегой», муллой.
— Всё интереснее, — искренне загорается любопытством Рома. — Но пока не понятно. Пояснения будут?
— Я изначально видел в ваших действиях злой умысел. Осознанный. — Начинаю пояснение, устраиваясь поудобнее. — Но тут нужно лирическое отступление. В разных религиозно-правовых школах бытует различный подход к оценке людских деяний. Если обобщить, версий ровно две. Первая: судить о человеке нужно по его поступкам. Кстати, насколько знаю, все без исключения мирские суды руководствуются именно этим правилом…
— Ну а вы как хотели? — нейтрально хмыкает Рома. — Миелофона не существует. Мыслей прочесть пока не умеют. А вина должна поддаваться количественной оценке, хотя бы примерно. Последствия деяний (блин, уже говорю, как вы…) оценить можно хоть как-то. А вот последствия целей и замыслов!..
— Что есть миелофон? — уточняю.
— Прибор для чтения мыслей, — отмахивается Рома. — Из фантастики.
— Вы и правы, и не правы, — аккуратно продолжаю беседу, поскольку Рома закончил мысль и вопросительно смотрит на меня. — Несомненно согласен с вами в разрезе такой мирской точки зрения, особенно судебной. Если говорить о мирском суде. Но у нас, — касаюсь креста на груди, — Божий Суд считается приоритетным. И возможности нашего Судии, в Судный День, не ограничиваются возможностями мирского суда. У мусульман вообще на эту тему очень иллюстративная догма: ина амаль бил ният. Судят по намерениям.
— Знаете, я вообще-то атеист, — деликатно обозначает Рома. — Но если в плане обмена мнениями… тем более, делать всё равно нечего… у вашего Судьи (допустим, я с вами согласен!) действительно шире возможности. И те функции, что, как вы говорите, доступны Ему, нам и не снились. Лично я не знаю ни одного человека, способного точно оценить чужие намерения. Особенно с учётом того контингента, с которым общаемся лично мы в розыске, — Рома начинает веселиться от собственных слов. — У них намерения по большей части недекларируемые, и крайне небогоугодные, х-ха…
— О чём и речь. О чём и речь… Но некоторые из слуг Божьих, — снова касаюсь креста, — ничем не отделяя себя от паствы, при определённых усилиях намерения видеть могут. Хотя, это также тема не для декларирования.
— Я о таком не слышал, — скептически прищуривает глаз Рома. — Сколько вашей церкви, две тысячи лет? Мне кажется, за это время что-то бы да просочилось.
— Не буду спорить о том, что Церковь умеет хранить свои тайны, — рефлекторно хмурюсь, — ибо это будет недоказуемо. Хотя, для примера, можно упомянуть вот следующее: известен ли хоть один из годовых бюджетов Ватикана за две тысячи лет? А это всего лишь презренное злато. Есть в Церкви тайны и посерьёзнее… но вы правы, не о том речь. Я хотел извиниться за то, что наши с вами ночные разногласия, как и ваши ночные действия, объяснил себе исключительно вашей преднамеренной злонамеренностью.
Не говорить же, что в его мыслях разобрался далеко не сразу (а моя гордыня — мой собственный грех… который пытаюсь исправить).
— Ну, раз все свои, — Рома, не колеблясь ни секунды, хлопает ладонями по столу. — Небогоугодные намерения имели место. Но я это говорю не для обмена предъявами, а…
—… в рамках шага навстречу. — Продолжаю за него. — Я вижу и ценю, спасибо. Вот я извиняюсь перед вами за то, что подумал так же поначалу.
— А что изменилось? Я действительно был не прав. — Спокойно и отстранённо говорит Рома, глядя перед собой.
— Вы просто не отличаете хорошего от плохого. А добра от зла. И не из-за глупости или ограниченности, боже упаси! — поднимаю ладонь, останавливая его эмоциональные возражения. — Стандарты общества, взрастившего вас и воспитывающего сейчас каждый день, влияют на ваше мировоззрение. На ваш кругозор. На техники принятия вами решений. Говоря иначе, выросшему в волчьем логове сложно во всём вести себя, как человек.
