все равно некуда. Да и двое на двое собачиться куда сподручнее. Тем более, что сотня женщин из того племени пришла, к воинам в жены. Сам Пернатый Змей индейского князя дочь взял за себя. Девчушка совсем, лет четырнадцать, худенькая, как ребенок. Она в дом к государю вошла и первым делом супруге его ноги поцеловала. Вот ведь, что значит царица природная, сразу в кулаке весь дом держать стала. И до чего же умна! Ведь не будь ее, бойцов, почитай, что всех на том поле оставили бы. Ее воины потом до самого дворца на щите несли, чуть не передрались, выясняя, кто понесет. А для индейцев царица живой богиней стала. А она первым делом на пирамиде их сверху укрытие от дождя велела построить и негасимый огонь зажгла. Чтобы все, как дома, было. А в Ассархаддонии после возвращения войска наиглавнейший жрец умер внезапно, а на его место уже сам государь человечка назначил, из тех, кто ему покорность изъявил. Удивились все, тот жрец совсем не стар был. Ну да, значит, такова воля богов, все там будем, когда срок придет.* * *
В то же время. Уасет (Фивы). Двенадцатая сатрапия.
Великий жрец Амона-Ра и, по совместительству, начальник двенадцатой сатрапии Амоннахт, смотрел с террасы дворца царей на земли, что теперь подчинялись ему. Знакомая до боли картина не менялась всю его жизнь, а до этого не менялась сотни жизней его предшественников. Сейчас идет сезон Перет, когда весь Египет цветет и покрыт яркой зеленью, и это самое благословенное время. Особенно по вечерам, когда ветер несет от реки приятную прохладу. Потом наступит сезон Шему, засуха, и еще четыре месяца после уборки урожая оставшаяся зелень будет превращаться в пепел под лютым солнцем. А потом случится самое главное в жизни той земли — сезон Ахет, когда разливается Нил, и многие деревни превращаются в острова. И тогда крестьян погонят на работы, ибо безделье черни опасно для правителей. И это поняли еще правители из далекой древности, когда в каждом септе сидел свой князь, и был сам себе государем. В каждом септе строили храмы, а в столицах — дворцы царей и великие пирамиды, ведь половину времени крестьянам делать было попросту нечего. Ах да, сейчас не септы. Старая должность с величественным названием Хери-теп-аа-сепат (великий начальник области) превратилась в персидское «Азат». Как кличка у собаки, тьфу. Ему на сезон Шему приказ пришел, чтобы башни телеграфа до самой Нубии дотянул. Вот ведь напасть, он то думал в своем далеком углу отсидеться, а тут покоя нет. Любой приказ из столицы в считанные дни прилетает, немыслимая доселе скорость. И вот снова Аммоннахт читал сообщение из самой Ниневии. Ему предписывалось ввести в ритуалы почитания бога Солнца священный огонь, как его символ. Якобы для того, чтобы верующие могли и ночью великому богу поклониться, если нужда будет. Великий государь его уверил, что в ближайшие тридцать лет иных изменений не произойдет. Говорят, сам Пророк против был, и Фивы посещением не удостоил из-за этого, но повелитель все же повыше будет. Весь обитаемый мир знал, что слово царя нерушимо, а потому Амоннахт был доволен. Его власти ничего не угрожало, более того, он с этим огнем Мемфисских жрецов обскакать надеялся. Там еще старые порядки цвели, но он-то, Амоннахт, понимает, что жизнь дала поворот, хоть и со скрипом.
А поворот был немалый. В страну персидские деньги и товары хлынули, а с ними и купцы, что стали по священной земле Кемит, как у себя дома, ездить. Местные купцы, что раньше в своих лавчонках спали, как-то очень быстро изменения почувствовали. С одной стороны, твердые деньги- это благо немыслимое, и для торговли полезное, а с другой, пришлые купцы местных давить начали. В крупных городах стали торговые дома открывать, и такие товары повезли сюда, что все рты пооткрывали. Одна лавка «Эмука Харассу» чего стоила. Да какая лавка? Не в каждом дворце обстановка такая богатая. Ну, так и товар не абы какой, шелк и одежда из него же. Не для черни голозадой лавка. Им поначалу пробовали по старой памяти зерном и медом заплатить, да только их на смех, как деревенщину подняли. Тут только серебряную и золотую монету принимали. Серебряная — с персидским всадником, а золотая — с профилем самого государя. А сзади на каждой — знак священного огня выбит.
Персы серебро и золото из храмов изъяли, а потом оно же обратно в виде денег хлынуло. Даже в виде подношений богам понесли его, что куда удобней, чем зерно и пиво. Серебро, оно не портится ведь. Он, Амоннахт, себя поначалу царем почувствовал. Надо же, все Верхнее царство в управлении у него, а потом ему то тут, то там крылья подрезать начали. То доклады день в день пришли, то за деньги потраченные отчитайся, то за подати. А потом и вовсе власть над войском отняли, тысячник ассирийский теперь сам себе хозяин. А что же он за царь, если у него войска нет? А хуже всех- это надзирающие за порядком. Вроде не зверствуют, как в своих землях, но весьма внимательно смотрят за всем, и доклады самому сиятельному Хутрану шлют, а то не человек, говорят, а зверь лютый. И чем те доклады обернутся, и не знает никто. Поэтому приходится аккуратно действовать, не наглея. А то он поначалу половину податей к себе в закрома велел отвезти, и купцам продать. А эти отродья пришли к нему, не убоявшись, и заявили, чтобы подати куда положено поступили, иначе о том повелитель незамедлительно извещен будет. Аммоннахта аж пот пробил, потому как в договоренности с государем это отдельно было оговорено. Ежели он украдет чего, то его государь лично на суд призовет, потому как нарушение клятвы — это измена. Выкрутился он тогда, сказал, что просто на хранение туда зерно отвезли, и в мыслях не было подати сокрыть. Но задумался, ведь поначалу это все несерьезным казалось, как игра детская. Ведь от роду в этой земле жрецы правили, а не цари. Только видимость была, что эта кукла решает чего-то. Последний великий царь лет четыреста назад умер, да Тахарка вот попытался, но не вышло.
А теперь он в храмах Амона-Ра негасимый огонь зажжет, особенно в тех, что у пирамид в долинах царей стоят. На то особое указание было. Великие боги, да неужто его внуки родных богов забудут, да простому костру молиться начнут, как в Империи? Ведь он сам жрец, и всю эту кухню, как никто