В общем-то, ничего особо интересного. Нам интересно лишь то, что атака засадного отряда, где ключевую роль играла предоставленная мной конница, имела, как ни странно, решающее значение в решении исхода битвы.
Впрочем, были ещё две тысячи всадников из того самого отряда, и находились они, как ни странно, на правом фланге карфагенян. Разумеется, эти всадники приняли самое активное участие в разгроме вражеского левого фланга.
Тем более, что на вражеском левом фланге находилась римская и союзническая конница, которых необходимо было разбить ради блага Панэллинского союза.
Собственно, именно этим эти ребята в составе кавалерии правого фланга и занялись. Хотя, полагаю, довольно очевидно, что пять тысяч всадников легко разбили трёхтысячный отряд римских эквитов за счёт очевидного превосходства в числе, выучке и опыте, а после обрушились на обнажённые вражеские порядки.
К слову, симметричная ситуация должна была произойти и на левом фланге карфагенян, но получилась неожиданная ситуация. Несмотря на двукратное численное превосходство, нумидийская конница не смогла разбить арабскую конницу.
Последняя, к слову, ничуть не уступала нумидийцам в боевом опыте, но превосходила их своей выучкой, тактикой и вооружением, благодаря чему довольно длительное время смогла сдерживать нумидийскую конницу.
Разумеется, речи о победе над ней и не шло, но главную задачу арабы выполнили — сдержали противника и не дали ему смять римскую линию ударом во фланг, потому как не обнажили его, в отличие от римских эквитов, бежавших вскоре.
Возможно, это бы даже спасло римскую армию от разгрома, ведь римская линия, смятая всего лишь на одном фланге, где конница карфагенян ввязалась в схватку с пехотой противника и полностью застряла, усердно давила на линию карфагенян, предчувствуя уже скорую победу.
Но, увы, этому не суждено было случиться. Засадный отряд во главе Магона выступил из-за пересечённой местности и обрушился на противника, в пылу битвы не заметившего подобный финт.
Атаковав незащищённые тылы римской армии, они вызвали смятение в задних рядах, а также дальнейшее крушение вражеского левого фланга. Примерно в это же самое время, наконец, окончательно сдали свои позиции и стали панически отступать арабские всадники.
Разумеется, обнажив правый фланг римлян, куда тут же ударили те из нумидийцев, что не стали преследовать противника в пылу своего гнева. Теперь, как не трудно догадаться, римская линия была сминаема со всех сторон, но даже так не поддалась и лишь усилила свой натиск на врага.
Тем временем, арабская конница, до того «панически» отступавшая, внезапно разделилась надвое и стала двигаться в сторону наступавшей на неё нумидийской конницы.
Удивлённые нумидийцы оказались шокированы столь сложным тактическим манёвром арабской конницы, а потому просто не успели среагировать на то, что клятые арабы обрушили на них град дротиков.
Как результат, нумидийская конница понесла тяжёлые потери и оказалась в полном смятении, в то время как арабская конница, не теряя времени, обрушилась на них с обеих сторон и, зажав, будто дощечку в тисках, стала сдавливать своего врага.
Разумеется, полностью уничтожить нумидийскую конницу у арабов не вышло, но они сумели нанести ей тяжёлые потери и рассеяли, лишив врага части его численного превосходства в коннице, так как две тысячи нумидийцев просто выпали из битвы. Не были убиты, конечно, что печально, но оказались вне игры.
Впрочем, времени отдыхать у арабов, к сожалению, не было. Несмотря на усталость скакунов и самих всадников, арабская конница, тем не менее, ударила по другой части нумидийской конницы, не ставшей преследовать арабскую конницу.
Нумидийцы, удивлённые внезапным возникновением арабов, оказались неподготовленными к их натиску, а потому арабы сумели успешно отогнать вражескую конницу от римской линии, позволив последней в последний раз усилить свой и без того чудовищный натиск на вражеский фланг.
Впрочем, никакого значения этот воистину героический подвиг арабской конницы не имел, так как к тому моменту уже началось окружение римской армии.
Да, карфагеняне окончательно доломали вражеский левый фланг, начав постепенное окружение римской линии. В связи с этим, собственно, арабской коннице и пришлось отступить к римскому лагерю, куда уже успела отступить ранее римско-союзническая конница.
Правда, на этот раз вражеская кавалерия не стала преследовать арабскую конницу — печальный исход предыдущей погони им не сильно льстил. Пользуясь этим, арабы взяли с собой сына консула, а также самого консула и, собственно, отступили вместе с ними к лагерю римлян.
Конечно же, к тому моменту всё уже было кончено к тому моменту. Сломав вражеский фланг, карфагеняне приступили к окружению и вскоре завершили разгром врага, пленив большую часть римского войска.
Как не трудно догадаться, спаслась почти исключительно кавалерия, в то время как пехота большей частью попала в плен к врагу. Ну, это если не считать охрану лагеря, которую консул ранее оставил под командованием одного из легатов.
В любом случае, большая часть войска, как раз таки и представленная пехотой, была «недоступна» для дальнейшего использования по прямому назначению.
Кстати, карфагеняне казнили всех римлян, однако пощадили всех их союзников и позволили им вернуться домой без выкупа. Вот такой вот широкий жест дружбы, намекающий, что Ганнибал воюет не против италиков, а против римлян и только римлян.
Хотя, пожалуй, гораздо большее влияние победа Ганнибала оказала на Цизальпинскую Галлию и кельтов. По той простой причине, что Рим показал свою слабость. Он проиграл, и теперь пришла пора сбросить свои оковы.
Полагаю, такая была мотивация у племён Цизальпинской Галлии, когда одно племя за другим приносило Ганнибалу клятвы верности и вливалось в его войско, готовясь к совершению своей мести римлянам.
Таким образом, Ганнибал Барка сделался хозяином всей Цизальпинской Галлии. Впрочем, дальнейшие военные действия ему всё же пришлось отложить в связи с наступлением холодов.
Тем временем, в Риме снова творился политический хаос — никто не знал, что делать. Флот разбит вдребезги, а армия кончила ничуть не лучше, и во всём этом виноват Публий Корнелий Сципион.
Толпа хотела его линчевать, но Сенат колебался — именно Публий Корнелий Сципион являлся тем самым человеком, что «договорился» со мной о «помощи» Риму.
Кроме того, он, как-никак, не просто какой-то там военный преступник, а полноценный римский гражданин, патриций! Нобилитет просто не мог себе позволить атаковать консула-патриция, происходившего из одного из самых знатных родов Рима.
В то же самое время, и оставить его без наказания было невозможно, ибо крови Публия хотели плебеи. Компромисс, впрочем, всё же был найден — переманив на свою сторону часть плебейских сенаторов при помощи золота, любезно предоставленного мной, и ряда других заманчивых предложений, патриции сумели протолкнуть нужное предложение на экстраординарном собрании сената.
Таким образом, Публий Корнелий Сципион был смещён с позиции консула и заключён под домашний арест, а также был обязан выплатить внушительный штраф.
Тем не менее, он всё ещё имел право переписки, так что никаких проблем в отношениях Римской Республики с Панэллинским союзом, столь важных для выживания Рима в этот момент, разумеется, не возникло. В конце концов, я бы не стал допускать уничтожения моей политической марионетки, верно?
Более того, уже очень скоро Публий «договорился» со мной о строительстве нового флота в четыреста кораблей и снаряжении очередной армии наёмников.
Правда, на этот раз «наёмниками» выступали уже остатки наёмников и обученные военному искусству осуждённые преступники. Хотя, не то чтобы между наёмниками и преступниками была особая разница в моральных принципах и модели поведения, так что римляне даже и не заметили каких-либо изменений.
В любом случае, до наступления военных действий в уже 217 году до нашей эры я успел приготовить римлянам четыреста военных кораблей и сорок тысяч наёмников.
