своего скакуна, благо, возле коновязи имеются и копна сена и выдолбленная из бревна поилка.
Автомобиль готов к дальнейшим приключениям, оставляю своего четвероногого друга и соратника с погонялом Валет – да, да, именно так зовут моё персональное здешнее средство передвижения и боевого товарища мощностью ровно в одну лошадиную силу – отъедаться и отпиваться у коновязи.
Я снова за рулём. Пылим по указаниям подполковника к месту происшествия. Надо сказать, китайцы, к продажной любви относятся с большим энтузиазмом – в городке целый квартал «весенних домов»: есть и высокоранговые с певичками и танцовщицами, есть и заведения попроще с «государственными проститутками», персонал для которых набирался из проданных за долги жён, сестёр и дочерей должников – в подавляющем большинстве крестьянского сословия.
Понятно, что покойные гвардейцы избрали для своих утех самое лучшее заведение городка.
Останавливаемся у ворот большого двухэтажного особняка с вывеской из иероглифов – вдоль второго этажа длинный балкон-терраса с затейливыми резными колонами. У дверей вытянулся часовой с винтовкой с примкнутым штыком. Ага, охраняет место совершения преступления.
При виде нас часовой тянется во фрунт.
- Вольно, - командует Николов.
Входим внутрь. Теперь понятно, почему особняк такой большой – во внутреннем дворе искусно разбит садик с кривыми деревцами, альпийскими горками из камней и небольшим прудом с золотыми рыбками.
В садике нас ждёт богато одетая китаянка неопределённого возраста – столько на ней белил и румян, что лицо больше похоже на театральную маску, нежели на живого человека. На вид ей одновременно может быть и двадцать лет и все двести.
Китаянка низко кланяется, сложив на груди руки.
- Сяо Вэй, недостойная хозяйка этого весеннего дома, - по-русски она говорит с сильным акцентом, но всё же довольно неплохо.
- Подполковник Николов, военная контрразведка.
– Готова ответить на все вопросы господ русских офицеров. - Голос хозяйки борделя дрожит, и по нему видно, что местная «мадам» сильно напугана.
Интересно чем: чувствует свою вину, боится контрразведку или случилось нечто из ряда вон выходящее? Плохо, что метровый слой «штукатурки» не позволяет проследить за эмоциями, приходится полагаться только на её голос.
- Для начала покажите, где всё произошло, - сухо говорит Николов.
Сяо Вэй с очередным поклоном показывает в сторону одной из дверей во внутренние помещения борделя.
- Прошу за мной.
Входим в помещение, и я чувствую, как волосы встают дыбом под фуражкой.
Глава 18
Война приучила меня к виду крови и смерти: сколько раз боевые товарищи и враги погибали у меня на глазах! Я видел оторванные конечности, обезглавленное туловище, выпадающие кишки из распоротого живота, но зрелище, представшее в одной из комнат борделя затмевало всё, чему мне приходилось стать свидетелем.
Боюсь, оно часто будет сниться мне в ночных кошмарах. Трижды осеняю себя крестом и слышу, как Николов тоже крестится и бормочет про себя : «свят, свят, свят».
А ужаснуться есть с чего.
Мертвые тела русских офицеров лежат сплошным ковром – их так много, что я даже не берусь сосчитать, трупы страшно обезображены: у кого-то нет глаз или ушей, кто-то впился в плоть соседа и замер в такой позе навечно, кто-то сам разодрал на себе лицо, оставив глубокие борозды, есть даже те, кого буквально вывернуло наизнанку, то тут, то там рваные куски мяса с отпечатками зубов . И всюду кровь, тонны крови…
Её так много, что кажется, будто пол, потолок и стены выкрашены в тёмно-бордовый цвет.
Я будто попал на скотобойню, везде мёртвая плоть, сделать шаг и то невозможно – пол скользкий как каток. Вот только в качестве скота тут были люди, и эти люди убивали друг друга и сами себя.
Полным полно пустых бутылок: от дорогого «Мадам Клико» до какой-то китайской бурды, трубки с опиумом, кокаиновые дорожки на столешницах, шприцы – готов поставить что угодно на спор – в них был морфий.
Приторный запах спекшейся крови и сладковатый аромат начавшегося трупного разложения, жужжание полчищ насекомых, облепивших тела, неприятная, давящая атмосфера.
Что там я, у Николова вовсю дёргаются глаза и сводит скулы.
- Боже мой, это же… Оболенский, Шувалов, Шереметев, цвет нашей аристократии, - вырывается у контрразведчика.
Он подносит платок к носу, догадываюсь, что как у человека опытного, платок Николова чем-то надушен, хороший способ отбить неприятный запах. У меня такого нет. Не знал, что пригодится.
- Я увидел всё, что хотел, - кивает офицер.
Мы выходим из комнаты.
Фарфоровое личико Сяо Вэй стало ещё бледнее. Женщину трясёт.
- Что здесь произошло? – Николов испепеляет её взглядом.
- Я не знаю, как вам объяснить… - делает большие оленьи глаза Сяо Вэй.
На кого-то при иных обстоятельствах это может бы и подействовало, но только не сейчас и не на нас.
Перед глазами всё ещё стоит картинка с мёртвыми телами.
- И всё-таки вам придётся это сделать, иначе мне придётся арестовать вас, - сурово цедит сквозь зубы подполковник.
- Мне уже всё равно. После этого, - кивает она на комнату, - ко мне больше никто не придёт. Я разорена.
- Тем более, вы должны отомстить тому, кто сотворил это… Итак, будем говорить здесь или у нас в контрразведке? Только я не обещаю, что тогда вы вернётесь назад…
- Здесь, - решается хозяйка борделя.
- Что ж, мы вас слушаем.
- Ко мне часто приходят господа русские офицеры. Они знают, что у меня тут уютно, а мои девочки – самые красивые.
Она почему-то смотрит на меня.
- Кажется, вы, господин, тоже здесь бывали.
- Возможно, - не спорю я.
По меркам этого времени визит в публичный дом – не криминал, тем более на войне, когда ты оторван от жены и дома. А у Гордеева нет ни законной супруги, ни, похоже, невесты.
Другое дело – как они не боятся «намотать себе на винт», до открытия антибиотиков ещё далеко, а методы лечения венерических заболеваний кажутся настоящим варварством. Хотя… если тут водятся лешие и домовые, может, есть и свои, специфические способы.
Сводила же мне в детстве бородавки моя бабушка всякими нашёптываниями, а тут колдунство куда могучей.
- Не отвлекайтесь, - напоминает Николов.
- Да-да… Сегодня всё тоже было как обычно. Господа офицеры собрались в большой зале, мои девочки принесли им вина, кто-то попросил опиум – это же
