Трибуны замолкли. Такого они точно не ожидали.
Виктор, с трудом проглотив подскочивший к горлу комок, стал судорожно придумывать оправдание тому, как и где он потерял свой палец. В его голове за миг пролетели тысячи вариантов, но ни один из них не гарантировал успех, и даже напротив, усугубил бы ситуацию. Первым делом захотелось сбежать, но как это сделать, когда вокруг стоят двенадцать готовых выстрелить по приказу солдат? Взять в заложники герцога, приставить к его горлу лезвие рапиры и медленно отступать? Или признаться во всём, надеясь на благоразумие и доброту Герберта Чаризза? Пораскинув мозгами, Виктор пришёл к выводу, что вовремя сказанная правда способна творить чудеса. А потому он крепко зажмурил глаза, понимая, что, возможно, он сейчас переживает последние секунды своего существования. Виктор проклял Лагоша, вспомнил Лизу, пожелал успехов Даше, попрощался с собственной жизнью и, вновь подняв веки, стал медленно стягивать с перчатку с правой руки.
Словно во время турнира, время перестало иметь значение. Всё вокруг замедлилось и превратилось в почти застывшую картину. Виктор разглядел победный оскал Палача, невозмутимый укор епископа, высоко поднятые от непонимания происходящего брови герцога. Разглядел каждый арбалетный болт, готовый в любой момент пронзить его насквозь, каждый мускул на лице подчиняющихся лишь приказам стражников.
Длинная фехтовальная перчатка слетела с руки и упала в траву. Виктор, отвернувшись в сторону, протянул ладонь вперёд, уже ничего не боясь и смирившись с собственной участью. Он ожидал, что дюжина самострелов выстрелят прямо сейчас, в этот самый момент, и жизнь землянина оборвётся на этой пусть и триумфальной, но очень печальной ноте. Но ничего подобного почему-то не происходило.
— И что вы хотите этим сказать, Ваше Преосвященство? — поинтересовался герцог. — Рука как рука, что в ней такого?
Виктор, услышав эти слова, резко перевёл взгляд на собственную ладонь и чуть не потерял от изумления дар речи: там, где должен быть обрубок, красовался самый обыкновенный большой палец, никем не отрезанный и не изувеченный. И все ногти казались целыми и невредимыми, словно не было никаких издевательств со стороны Палача. Кроме того, на подушечках пальцев не осталось ни единой руны, ни единого татуировочного символа.
— Я… приношу свои извинения, — замялся епископ, обходя Виктора со спины и в завершение своей инспекции проверяя шею подозреваемого на наличие инквизиторского клейма. Убедившись, что его там нет, смущённо отошёл в сторону. — Мы, наверное, обознались. Не принимайте, хм, близко к сердцу.
Поклонившись, Клод Люций ушёл, за ним проследовали и его подчинённые. А Виктор, глядя епископу в спину, безмолвно ликовал. Однако, его тревожило то, что он не знал, по какой причине правая рука вернулась в первозданное состояние, и кто этому чуду так вовремя посодействовал.
— Что это было? — изумился герцог. — Я чего-то не знаю?
Виктор улыбнулся и пожал плечами:
— Понятия не имею, Ваша Светлость. Раз они ошиблись, то какая уже разница?
— И то верно. Что ж, пора возвращаться во дворец. Сегодняшний пир в твою честь, граф!
Виктор грустно вздохнул. По его мнению, «граф Виктор Богданов» звучало бы в данной ситуации гораздо приятнее. Посмотрев на свою ладонь, иномирец снова победно улыбнулся: руны, переждав «в засаде», снова проявились на порядком уставших за весь этот безумный день пальцах.
Всю ночь Виктор размышлял над тем, что же спасло его после дуэли с адмиралом Шарпом, какая мистическая сила смогла вернуть ему оттяпанный Палачом палец. На ум приходили только мимолётные мысли об очередной проделке Лагоша, но в таком случае в действиях проказника отсутствовал какой-либо мало-мальски логичный мотив. «Какой ему прок от моего спасения?» — бился над дилеммой иномирец. — «Если бы он желал мне благополучия, то не кидал бы на острие турнирного копья мою и без того потрёпанную душонку». Виктор думал об этом так долго, что неожиданно для себя благополучно уснул.
С самого утра следующего дня шли непрекращающиеся приготовления к предстоящей свадьбе. Ради праздничного обеда со своими жизнями распрощались восемьдесят жирных свиней, пятьдесят увесистых коров, почти сотня молодых ягнят, тридцать дюжин мясных куриц, неисчислимое количество морской и речной рыбы и даже одна невероятно здоровенная акула, голову которой тащили на тележке шестеро крепких мужчин. Тем количеством напитков — вин, соков, заморских «шипучек» и прочих — которые приготовили для трапезы, напилось бы всё герцогство, но, увы, доступ ко всему этому имели лишь приглашённые на банкет. Но остальные — крестьяне, фермеры, простолюдины — не оказались обделёнными, их тоже накормили и напоили. Правда, не так сытно и празднично, как знать, но всё же.
Жениху видеть невесту до момента бракосочетания запрещалось практически под страхом смертной казни, что Виктора сперва немного нервировало — ведь хотелось, всё-таки, взять в жёны красивую, умную, хозяйственную, а тут получается кот в мешке. Но потом он с горечью на сердце вспоминал, что всё это не взаправду, и что совсем скоро с этой знатной жизнью придётся навсегда расстаться в пользу голодных скитаний по миру в поисках каких-то загадочных ответов. Этим утром Виктор понял, что вошёл во вкус: ему нравилось казаться знатной персоной, нравилось быть состоятельным графом, крупным землевладельцем с отличным приданым. И когда на ум приходили мысли о расставании с такой жизнью, становилось до боли грустно.
Даша со вчерашнего вечера так и не появлялась. Виктор сперва очень за неё беспокоился, но в полночь в дверь постучался гонец, передавший от сообщницы послание. В нём говорилось, что с Дашей всё в порядке, и что она всячески строит из себя недотрогу, а это в контексте «неверной жены» выглядело довольно странно, и потому спектакль требовалось прекращать как можно скорее. Девушка предложила Виктору поднапрячься и за день свадьбы узнать абсолютно всё, что нужно, после чего бежать, бежать и ещё раз бежать отсюда, пока епископ не докопался до чего-либо ещё.
Неприятной деталью казалось и то, что теперь Виктора должны были увидеть абсолютно все гости, и без шлема, так что те, кто знают настоящего Джеймса Берка в лицо, могут поднять неплохую шумиху, а это уже грозило оборвать не только процесс операции, но и жизни иномирцев на корню. Даша по этому поводу попросила Виктора надеть на праздник шляпу с ниспадающими полами, чтобы обеспечить максимальную неузнаваемость.
В дверь номера постучались с рассветом. Виктор нехотя открыл гостю и увидел на пороге высокого юношу в белом халате со странным высоким начёсом. Вопросительно изогнув бровь, граф поинтересовался:
— Вы, собственно, кто?
— Ваш личный цирюльник, господин, — широко улыбнулся парень. — Попрошу вас следовать за мной. Я покажу вам мой альбом с рисунками стрижек и бород, а вы выберете то, что нужно, после чего мы займёмся самим процессом. Идёмте, идёмте, господин! Время не ждёт!
Виктор ужаснулся, представив, как цирюльник обнаруживает наклеенную бороду и начинает задавать десятки ненужных вопросов, а потому сразу же захлопнул дверь с невнятными словами отказа. Парень стоял и причитал что-то о безумной важности этого ритуала ещё минут десять, после чего пообещал вернуться с повторным предложением через час и, видимо, отправился восвояси. Вздохнув с облегчением, Виктор облачился в заранее принесённый ему белый праздничный костюм с золотыми манжетами и пуговицами, высоким несгибаемым воротником и широчайшими бронзовыми эполетами, по краям которых свисали сверкающие рюшки. В сочетании с густой, пусть и ненастоящей бородой, а также порядком надоевшим париком образ казался слегка накрученным и наигранным, но Виктор видел среди гостей наряды и посмешнее. К тому же, вряд ли кто-то станет смеяться над графом Берком, суженым леди Оливии Чаризз, дочери самого герцога!
Одевшись, натянув шляпу и подвесив на пояс рапиру, новоявленный граф спешно покинул свои покои и направился в главный зал — глотнуть чего-нибудь бодрящего перед трудным, очень трудным днём. Спустившись в зал, он наткнулся на услужливых поваров, которые быстренько собрали ему завтрак и чуть ли не покормили его с ложечки. Закончив с трапезой, Виктор хотел было прогуляться по внутреннему двору, но его перехватил только что проснувшийся и тоже решивший чего-нибудь хлебнуть герцог. Он крепко обнял будущего зятя, забрал у поваров поднос бутербродами и повёл его в другое место.
— Ваша Светлость, куда мы идём? — Виктор слегка испугался разоблачения, и его нервозность не осталась незамеченной.
— Это секрет. Да не волнуйся ты так, не на плаху веду! Ты чего? Аж затрясся…
— Мне просто немного холодно, — соврал иномирец, делая вид, что посильнее укутывается в свой мундир. — Плохо спалось.
