Я же времени даром не терял: занимался тренировками, к чему склонил и Лизу. У меня прогресс в последние месяцы значительно замедлился: видимо, прогресс магических способностей двигался рывками, но я всё равно продолжал упражняться в любое свободное время (которого сейчас оказалось навалом), не желая останавливаться в развитии.
Несколько раз наведывались Ярополк и воевода Николай Борисович. Мы подолгу сидели в кабинете, обсуждая различные вопросы, связанные с моей будущей позицией и ролью в обществе. Ярополк настаивал, что я должен вернуться в семью Барятинских, а новую фамилию брать не стоит.
– Не целесообразно, – говорил он. – Если создашь новый род, тебе ничего не светит. Ты так и останешься никем. Ты должен возглавить Барятинских и направить их на путь истинный.
– А если Совет откажет? – спросил я. – Такое, ведь, тоже возможно.
– На самом деле, решение Совета не играет решающей роли. Если Совет не встанет на твою сторону, попытаемся убедить Барятинских иным способом.
– Силой?
– Не хотелось бы. Но если понадобится, мы готовы и на это.
Я спросил, можно ли обжаловать решение Совета по поводу Лизы, Ярополк обещал узнать и посодействовать этому.
И вот наступил день заседания, и мы с Ярополком отправились к зданию Совета. Мы ехали в лимузине в сопровождении пяти машин, набитых дружинниками, среди которых находился Николай Борисович, и ещё несколько старших. Ярополк опасался, что по дороге на нас захотят напасть, и колонна для большей безопасности двигалась окольным маршрутом. Но ничего не случилось – путь прошёл гладко.
На стоянке перед зданием уже стояли лимузины и несколько новеньких люксовых паромобилей, блестящих на солнце хромом и лаком. Мы вышли и в окружении дружины направились ко входу. Дружина осталась на улице, а мы втроём: я, Ярополк и Николай Борисович поднялись на четвёртый этаж.
По правилам заседания в рассмотрении дела не участвовали ни адвокаты, ни прокуроры. Кроме заявителя и стороны, к которой направлена претензия (если такая сторона имелась), можно было пригласить лишь свидетелей. В качестве наблюдателей могли присутствовать только члены боярских родов.
Совет выносил решения на основе обычаев, записанных в различных сказаниях, легендах, исторических документах и прочих источниках. А делами он занимался лишь теми, которые по тем или иным причинам не рассматривались судом, как, например, моё. Мне этот Совет вообще показался странной инстанцией. Выглядел он как изживший себя атавизм прошлого, но в то же время он являлся столь важным органом, что после низложения императора ему даже собирались передать власть. Существование подобного института становилось более менее объяснимо лишь в свете того, что в жизни боярских семей до сих пор важную роль играли Обычай, овеянный славой предков. Это был отголосок родового общества, живущего в соответствии с традициями и волей старейшин – общества, которое всё настойчивее вытеснял новый порядок, основанный на законе и единоличной власти императора.
Возле дверей зала заседания по стойке смирно стояли двое молодцев в синих кителях с позолоченными пуговицами. На головах их красовались фуражки с большими блестящими кокардами. Браслетов на запястьях я не увидел – похоже, эти стражники были сильными.
За столиком в холле сидели пятеро Барятинских. Один из них был приземистый и упитанный, ещё один – высокий с тонкими бакенбардами. Я узнал его сразу: один из моих дядьёв, который приезжал вместе с Птахиными, чтобы убить меня.
Мы подошли и поздоровались. Барятинские ответили с холодной вежливостью.
– Ты, Михаил, имел наглость придти в Совет и предъявить нам претензии? – проговорил приземистый. – После того, что ты сделал, ты опять хочешь стать частью семьи? Этому не бывать. К чему эти жалкие потуги?
– А к чему эти разговоры? – ответил за меня Ярополк. – Совет вынесет решение.
– Не забывайте о праве вето, – заметил высокий с бакенбардами. – Решение должно быть вынесено единогласно. Если один из членов Совета окажется против, ничего не получится.
Я понял, к чему клонит мой родственник. В Совете заседал представитель Барятинских, и он не даст добро на возвращение меня в семью, даже если остальные будут «за». Это усложняло дело.
– Господа, Совет вынесет решение, – спокойно повторил Ярополк. – От наших с вами споров ничего не зависит.
– А ты, Михаил, теперь, значит, на поводке у Басмановых пляшешь? – коренастый даже не скрывал презрительной насмешки.
– Мнение предателей и убийц меня не интересует, – ответил я спокойно.
– Ты – незаконнорожденный.
– Кем бы я ни был, я могу вызвать тебя на поединок, – напомнил я. – Помнишь, чем закончилась моя битва с дедом? Так что следи за языком и радуйся, что я пошёл в Совет, а не в своё родовое поместье, чтобы требовать сатисфакции от каждого из вас. А то, как я погляжу, только толпой умеете нападать, словно шакалы, – я уставился на высокого. Во взгляде его полыхнула ненависть.
– И всё же, господа, давайте прекратим бесполезные споры, – настоятельно произнёс Ярополк. – Поберегите красноречие для выступления в Совете.
Мы с Ярополком и Николаем Борисовичем отошли в другой конец зала, где в креслах расположилась группа из дести мужчин и женщин. Я познакомился с ними. Тут были Шуйские и Трубецкие. Эти роды относились к местной «большой семёрке», и их представители заседали в Совете. Оказалось, Шуйские и Трубецкие тоже на моей стороне, и это не могло не радовать: союзников у меня становилось всё больше и больше. Неделю назад я ночевал под мостом, оставленный и гонимый всем миром, а теперь вокруг меня собрались представители старейших родов, готовые меня поддержать.
Вскоре нас пригласили на заседание.
Зал, вопреки моим ожиданиям, оказался маленьким и уютным. На окнах висели тяжёлые зелёные шторы, под потолком – люстра. Ноги ступали по тёмно-синему мягкому ковру. За длинным столом перед нами восседали семеро. Все они были преклонного возраста, у всех в волосах блестела седина – воистину, старейшины. Среди заседателей особенно выделялся могучий боярин с тяжёлыми белыми бровями и столь же белой бородой до пупка. Он сидел в центре. Для полной аутентичности ему не хватало разве что охабня и высокой горлатной шапки, какие бояре в старину носили. Современный парчовый сюртук деду явно не шёл.
Мы поклонились перед заседателями. Я и высокий Барятинский уселись за двумя столами лицом к собранию.
За нами стояли три ряда кресел, на которых расположились Барятинские (за спиной своего представителя) и Басмановы, Шуйские и Трубецкие (за мной).
Могучий седобородый старец начал заседание. Первым делом он попросили подтвердить наши личности. Особенно, это касалось меня, поскольку документов, доказывающих принадлежность роду, я с собой не имел. Затем другой член Совета зачитал мою претензию.
– Итак, вы, Михаил Фёдорович, утверждаете, что изгнание было незаконным, – подытожил старец с длинной бородой. – Ответьте на несколько вопросов. Когда вас изгнали, глава вашего рода знал о чарах, которыми вы владеете?
– Мне неведомо, – ответил я. И это была правда. Впрочем, вряд ли родственники Михаила были в курсе его способностей. Подозревали – возможно. Но знать наверняка не могли.
– А вы что скажете, Василий Ярославович? – обратился старейшина к Барятинскому. – Семья знала о том, что Михаил владеет энергетическими чарами?
– Семья не могла этого знать, – ответил высокий. – Мы считали Михаила немощным.
– Вы, Михаил Фёдорович, знали о своих чарах? – снова обратился старейшина ко мне.
– Нет. Они проявились позже, – ответил я.
Нам задали ещё несколько вопросов, в том числе – о моём происхождении. Я, разумеется, настаивал, что родился в законном браке. Но Барятинский начал возражать.
– Нет, господин заседатель, – ответил Василий Ярославович, – Михаил появился вне брака. Он был зачат в то время, когда мать его находилась в отъезде, в санатории.
Барятинский достал из портфеля, который держал при себе, папку с бумагами и передал приставу (или как он тут назывался), а тот отнёс документы на стол старейшинам.
