«Зачем тебе ночью рубить дрова, парень?» — спросил незнакомый с кинематографом моего прошлого мира призрак.
Хоть я и отошёл от пекарни уже на приличное расстояние, но мастер Потус прекрасно меня слышал.
«Чтобы печь топить, старикан. Для чего же ещё?»
«То Полушина работа, етить её — колоть дрова! И воду с речки тоже должен он носить! Издавна заведено, что то работа младшего пекаря! Не порти парня: пущай не расслабляется!»
Моя фантазия отреагировала на слова призрака пугающей картиной.
Сплюнул.
«Ну ты и скажешь, старый! — возмутился я. — Прикуси язык! Накаркаешь ещё! Как тебе вообще такое на ум пришло?! Больной ты человек… был. Парней я портить точно не собираюсь».
Рынок приветствовал меня шумом голосов, ржанием лошадей, шарканьем ног.
И одарил излишним вниманием.
Ещё в прошлой молодости я бродил по одному из бесчисленных (в то время) рынков столицы моей бывшей родины — встретил там популярного киноактёра. Как ни прятал тот лицо за огромными чёрными стёклами очков, как ни изображал фонарный столб, но его узнавали у каждого лотка. И всякий продавец и покупатель на рынке норовили восторженно сообщить бедолаге, как обожают все фильмы с его участием (называли даже те, в съёмка которых тот не участвовал).
Сегодня на рынке Персиля в шкуре того актёра оказался я. Меня не нахваливали; никто не спешил сообщить, что гордится моими поступками. Кроме продавщиц, у которых я делал покупки, со мной никто не заговорил — да и те проявили удивительную сдержанность. Но каждый встречный цеплялся за меня взглядом — спешил указать на меня своим спутникам. Слова «мастер Карп», «Мамаша Нора», «мёд» на городском рынке Персиля доносились до меня сегодня со всех сторон.
Причём разглядывали меня не только женщины. Немногочисленные мужчины, бродившие вдоль прилавков, тоже посматривали в мою сторону. Своим любопытством сообщали, что представляют и кто я такой, и чем уже успел прославиться. Никакого намёка на мужскую солидарность в их взглядах я не заметил. А вот в глазах женщин разглядел и сочувствие, и любопытство, и интерес, и испуг — настоящий фейерверк эмоций. Вдруг осознал, что лишь невольное заступничество Белецкой мешало дамочкам разобрать меня на сувениры.
С рынка я позорно сбежал. Хотя надеялся, что со стороны моё бегство выглядело обычной спешкой: пекарь по-быстрому затарился продуктами и рванул выпекать хлеб. Я загрузил покупки в сетки-авоськи, выбрался из людской толпы. Скрылся в переулках от любопытных взглядов — лишь тогда позволил себе сбавить темп. Пот заливал глаза. В голове звучали звуки собачьего вальса (с чего вдруг его вспомнил?). Я сделал над собой усилие — восстановил дыхание. И зашагал дальше — уже чинно и спокойно: изображал респектабельного жителя города.
В Лисий переулок вошёл в хорошем настроении: пару раз успел подмигнуть встречным девицам — разглядел на их лицах игривые улыбки. Всё же ссора с Белецкой не сделала меня прокажённым. Подходил к пекарне — помахивал сумками, наполненными продуктами. Позвякивал медной мелочью в кошеле. Солнечный свет слепил, отражался в окнах домов. Ветер шумел под крышами, бросал мне в лицо ароматы цветов и лошадиного навоза. Клёны приветливо помахивали листвой, так и норовили отхлестать меня ветвями по лицу.
«Ты бы это… парнишка, погулял бы ещё, — раздался в моей голове голос мастера Потуса. — Не возвращайся пока в пекарню, етить её. Нечего тебе здесь сейчас делать. Ты хоть и лодырь, но… привык я к тебе ужо. Так что погуляй покамест. Сходи вон в «деревянный» город».
«С чего бы это вдруг? — спросил я. — Тебе там голову не напекло, старый? Вы там с Полушей не надышались на пару угарным газом? Или травку какую весёлую заварили? Я требую свою порцию! Мятный чай уже напрягает. Ну а твоё беспокойство, старикан, меня настораживает».
«Ждут тебя здеся, парень. Плохие люди ждут. Только что явились. Продавщицу твою напужали. Да и покупателей — тоже. Справлялись, куда ты направился. Лошка им всё про тебя выдала. Но ты не злись на неё. Баба — она и есть баба. Не ейное это дело — с лихими людьми бодаться».
Я сбавил шаг. Прищурился — взглянул на небо. Солнце не пробежало и половины пути по маршруту горизонт-зенит. Полуша, по моим прикидкам, закончил выпекать пшеничный — отправил в печь очередную порцию ражаного. И уже посматривал на дверь: дожидался моего возвращения. Пекарю сегодня не терпелось приступить к выпечке медовых батонов. Не хотел бы его разочаровать. Да и с какой стати мне «гулять»? Испугали, блин, ёжика голой задницей!
«Сколько их там?»
«Трое».
Я усмехнулся.
«Двое с носилками и один с топором?»
Мысль о том, чтобы отправиться на прогулку, сгибаясь под тяжестью купленных на рынке продуктов, не вызвала у меня особого энтузиазма. Бросил взгляд по сторонам. С десяток детишек разных возрастов (от трёх до примерно семи лет) возились под кронами клёнов. С шипением и фырканьем выясняли отношение местные коты — спорили за место под солнцем. Под окнами соседнего дома чесали языками две помятые бременем прожитых лет горожанки. Ни кареты, ни коляски, ни стреноженных верховых лошадей поблизости от пекарни я не увидел.
«Топора у них нету, — сообщил призрак. — Но большие ножички имеются у всех троих. Сваливай отседова, етить тебя, паренёк. Возвернёшься вечерком. Авось к тому времени всё успокоится. Не будут же они караулить тебя дотемна! Глядишь, к вечеру уйдут. Или заявишься к ночи в компании городской стражи — с первой звездой те устроят обход переулка».
Я представил, как буду слоняться с авоськами по городу — усмехнулся. Молоко и творог по такой жаре точно прокиснут. Накроются медным тазом мои творожные булочки. А я ведь ещё и плошку земляничного варенья купил — не пропадёт, конечно, но я представлял варенье внутри булочек, а не размазанным по корке хлеба. Да и Полуша расстроится: ведь обещал ему продукты для медовых батонов. Я покачал головой. Слишком уж многими проблемами грозила незапланированная прогулка в «деревянную» часть города.
«Кто такие? — спросил я. — Чего хотели? Что говорили?»
Сворачивать в противоположную от пекарни сторону я не спешил.
Да и не собирался этого делать.
Ответы на свои вопросы получил раньше, чем отозвался призрак.
Три хмурых здоровяка вышли мне навстречу из-за кустов, перегородили дорогу. Кто они и почему преградили мне путь, я понял почти сразу: узнал знакомого бородача — того, что приходил в мой магазин вместе с Мамашей Норой. У пояса мужчины, как и вчера, болтался здоровенный тесак — похожие железки я увидел и у приятелей бородача. Каждый из застывшей на дороге троицы возвышался надо мной едва ли не на целую голову. Я невольно приподнял брови. Непривычное ощущение: ведь я привык, что сам посматривал на других свысока.
— Здрасте, — проговорил я.
Сделал по инерции три шага и остановился. Едва не уткнулся в гордо выставленные пивные животы мужчин. Перезвон монет в моём кошеле затих. Не в первый раз в этой новой жизни я заметил, что перестал пугаться. Да и чего бояться после нескольких ночных встреч с поднятыми мертвецами? По дороге из Следков я повидал всякого — многое казалось не менее грозным, чем три застывших на моём пути молчаливых пузана. Мужики пока не подозревали, что бояться сейчас должны были именно они.
«Что там у тебя, парень?» — спросил дожидавшийся меня в пекарне мастер Потус.
Мне почудилось, или я действительно различил в его голосе волнение?
«Нормально всё, старикан. Не переживай. Задержусь немного. Возвращался, вот, с охоты, встретил трёх поросят. Откормленные хряки! Кто ж на них столько еды-то перевёл? Узнали поросятки во мне волка. Засуетились. Просят пожалеть их домики. Вот только не повезло им: я сегодня не добрый».
«Что ты несёшь, парень? Какие, етить их, поросята? Белены объелся?»
Трое здоровяков продолжали молчать. Ветер шевелил их жидковатые шевелюры. Я рассмотрел застрявшие в их бородах хлебные крошки. Мужчины разглядывали меня, как ту попавшуюся на пути букашку. Без улыбок на лицах — вообще без эмоций. Так обычно смотрел на баранью тушу мясник, прикидывая, с какой стороны сделать первый надрез. Вот только я себя бараньей тушей не чувствовал. Считал себя рачительным хозяином, у которого вот-вот прокиснет молоко и накроются планы по выпечке булок.
