— Заря, Бруно, Себастьян! Пойдемте прогуляемся. На свежем воздухе. И на людях величать меня Владыкой и Повелителем запрещаю. Достаточно будет господин баронет и ваша милость. Ну и …
Он приложил палец к подбородку. Дурацкая привычка кстати.
— Ну и кому пришла эта нездоровая идея насчет имени Дарт Серенус? Мне? Чудно, чудно.
Баронет Дарт Серенус. Темный Светлый. У кого-то явно больное чувство юмора.
Постоялый двор не поразил, не удивил, но и не разочаровал. Самый обыкновенный постоялый двор. Таких сотни по всей империи. Двухэтажный, широкий в длину. Обязательная коновязь, сама конюшня, куча пристроек, строений, строениц. Двор подметен, конские яблоки убраны в кучу. В поилке для лошадей чистая вода. Где-то квохчут куры, мычит и хрюкает скот для убоя. Что с его точки зрения, что Леонардо — все заурядно, привычно, знакомо. Носятся метеорами мальчишки на подхвате, переваливаясь с боку набок несет себя и зажатую под мышкой курицу толстая служанка. Курица метит пометом ее широкую, в сборку, юбку и свой последний путь. Конюх, видно в открытые ворота, сгребает деревянными граблями сопрелое сено. Вон тот жеребец с белой полосой на морде, это его жеребец.
— Себастьян, принеси яблоко, морковь, кусок хлеба с солью. Что-то одно, Себастьян. Уточнил, вспомнив, что со Зверями надо как с детьми — коротко, по делу и без двусмысленности.
Это со Слугой можно пространно философствовать и растекаться мыслями по древу. Да с ней и намного приятнее этим и не только этим, заниматься. Мораль, нравственность и разные благопристойные глупости при этой мысли явили вместо себя зияющую пустоту, заполняемую пониманием — можно. Ему все можно. Ну и хорошо. Так легче, честно.
У ворот, вначале сидящие на бревнах и греющиеся на солнышке, а теперь, при его появлении, одновременно и слитно, как многорукое многоногое существо, стоящие на одном колене и склоняя головы, пятеро двуногих монстров. Массивных, могучих, с длинными руками, с ногами-колонами. Плечи размером со сруб колодца, ну ладно, намного меньше, мышцы распирают валунами плотные кожаные куртки. Кожаная одежда — извечная классика. Это младшие звери.
Те пятеро выживших. Самые сильные, самые живучие, самые удачливые. Прошедшие самую наилучшую отбраковку. И только самцы. Так Сила решила, он это ощутил и понял открытый намек — всему есть грань, ситх ее перешел, а вот ему переходить не следует. Ну никто и не собирался.
Вернулся Себастьян с куском хлеба. Он прошел в раскрытые ворота конюшни, не обращая внимания на склонившегося в глубоком поклоне конюха, огладил горячие бархатные ноздри жеребца, похлопал по холке.
— Но-но, не балуй! — строго одернул пытавшегося игриво прикусить руку скакуна, почему-то на русском, скормил угощение.
— Надо бы тебя выгулять. Застоялся небось, коник? — вновь половина слов на русском, вторая половина на имперском. Очевидно, в имперском или как его называют местные, высоком готике, нет аналогов для используемых им слов и определений. Необходимо учесть.
Вышел со двора. Дорога слева, дорога справа. Не тракт, не кривое колеистое проселочное убожество. Уплотнена, просыпана вперемешку со щебнем вроде бы гравием и речным песком. По краям дороги начинающие просыхать кюветы — солнце пригревает все сильнее и сильнее, все же почти юг империи. Быстро шагая поднялся на подобие холмика, режа голенищами высоких сапог начавшую расти на встречу солнцу траву. Не выбирая место, скрестил ноги и сел, принимая позу для медитации. Закрыл глаза. Солнце приятно грело кожу лица, озоруя и играясь, пыталось проникнуть под опущенные веки. Как-то легко и привычно он потянулся к Силе. Внутри себя, вокруг себя. Укутался как в плащ в ее потоки, провалился в осознанную пустоту. Непередаваемое ощущение, даже не стоит и пытаться описать.
Сила внутри него ощущалась чем-то неделимым с ним, как вторая кожа, не замечаемый ток крови по венам и артериям. Хочешь — она взбурлит горным потоком, лавой вулкана, вздуваемая гневом, ненавистью, яростью. Выплеснется сокрушающим горным селем, сжигающей в пепел магмой, заставляя нестерпимо засиять золотым расплавом глаза. Взвоет ураганом, делая реальность покорной его воле, мягкой как пластилин. Хочешь — потечет ровно, повеет мягким теплым ветром, омывающей тебя чистой прохладной водой, исцеляя и очищая. Хочешь — станет жалом змеи, ласковым горькой медовостью голосом психоаналитика. Она вольется ядом в уши, в разум другого, отравляя, подменяя понятия, делая черное белым, а белое полосатым с вкрапленными искорками.
С Силой вне его было не совсем так, как это помнил переданным знанием Дарт Келл Сутта. Не разлитая в мире Сила, а океан. Бездонен, но ограничен. Темная Мать была гостем в этом мире, как и он сам. Гостем… Нет, это определение неверно. Ошибочно и неточно.
Темная Мать была приглашенным специалистом, вот точное определение его ощущения. Специалистом, которому хозяева заглядывают в глаза и в рот, стремятся угодить и поднести отвертку в лапках, налить чашечку горячего кофе. Но все знают — и хозяева, и специалист, что, когда работа будет выполнена, специалист уйдет, а хозяева останутся. Да, он сможет вернуться в этот дом, украдкой обменявшись с женой хозяина, дочерью, на худой конец с тещей номерами телефонов, но это будет… Да, это будет неправильно. Будет нарушено равновесие.
Он мысленно хмыкнул — значит, приглашенный специалист. А он его инструмент. Многофункциональный мультитул на аккумуляторной батарее. Как те китайские чудо-инструменты, сочетающие в себе перфоратор, фрезу по металлу, краскопульт и диодный фонарик с лучом направленного света. А вот почему лучевой фонарик ему не выдали? Как он будет всех низвергать без светошашки? Плащ пафосный у него есть, а лучистого и жужжащего сейбера нет. Ах ты! Все у него есть! Сила на то и Великая, что и это предусмотрела — ситхская алхимия. Здесь есть кузницы, прекрасная сталь, а у него есть знания.
То, что он так спокойно принял свое предназначение как инструмента, его нисколько не расстроило и не возмутило. Ну, инструмент для достижения неведомой цели и что? Взамен дается вторая жизнь, молодость, здоровье и, гм-м, опять же могущество. Мало? По нему так более, чем достаточно. Какова работа, такова и плата. Вот только, что ему надо сделать, что совершить? Для чего его душа вырвана из бесконечно вращающегося Колеса Сансары?
Концепция христианского рая оказалось не состоятельной, туда вошел, обратно не выйдешь. В христианской доктрине загробной жизни задействована не подменяемая система ниппель; туда дуй, обратно… Это самое.
Итак, для чего он избран? И это не пафос, что измениться, если он произнесет — выбран, отобран, предпочтен? Смягчение значения, не более.
Он отдался течению мыслей, поплыл по безмятежной глади созерцания, оглядывая, осматривая, иногда приближая к себе, подхватывая ладонью камешки, стекляшки, изрисованные листы воспоминаний. Вспоминал отстранено, с кем, как и о чем он говорил. Каким тоном, в каком месте, с какой целью.
Он искал, и он нашел.
Да, капитаном корабля ему еще не доводилось быть. И матросом. Только пассажиром, но это разве, что-то меняет? Неменяет. Значит, ему за океан. На другой материк, к горному разлому. Все очевидно и прозрачно, никаких других вариантов.
Что там, кто там, в разломе — древне зло, очередной спящий бог, заточенный ангел, прикованный цепями к скале архидемон, это не важно. Иди и делай. И лично. Как говорят крепкие парни с не менее крепкими головами, в другом мире: «Никто кроме нас!». То есть, кроме него. Кстати, а чем его приложил этот аутарх Слау Ра? В голове перед мысленным взором появилась картинка-комикс с высоким существом в длинных, вычурных одеждах, вспухающим ломаным облаком. Блок-схемы в рамочках с пририсованными к ним стрелочками поясняли: «Ментальный удар «Последнего шанса». «Защита — отсутствует». «Достигающийся результат — уничтожение разума противника, частичная деструктизация его личности и сути на осколки». Вот так. Расколол эльдар на осколки Дарт Келл Сутта. А из них собрался он, игрок под вторым номером. Замена состава произведена.
