* * *
– Получается, что государь ведет нас к окончательному распределению дел. Весь сыск уголовный и поддержание местного правопорядка, как в городах, так и в деревне, – мои. Порядок на транспорте и силовая работа в случае бунтов – жандармы. А весь сыск политический и политическая же разведка за границей, как и контрразведка, – отныне ваша епархия, Сергей Васильевич. Не так ли? – промокнув белоснежной салфеткой губы и кончики своих аккуратно подстриженных, «моржиных» усов, Дурново отложил вилку и, откинувшись на спинку кресла, скрестил руки на груди.
Цепкий, изучающий взгляд его темно-серых глаз и вопросительный изгиб правой брови говорили о том, что пришло время серьезного разговора по душам.
– Также наша обязанность – охрана границ Империи. И персональная – государя, его семьи и ряда лиц, чья безопасность требует пристального внимания.
– Да, конечно, я помню. И как вам, Сергей Васильевич, в первое время страшно не стало? Что такую махину ответственности на плечи принимаете?
– О, еще как стало, любезный Петр Николаевич. Еще как! Ночи две без сна провел. Хотя уже после того, как согласился… – Зубатов негромко рассмеялся и, проведя рукой по шевелюре, подытожил: – Седых волос в те дни поприбавилось раза в два. Ну, а потом – бояться уже некогда было. Навалилось все, и… поспевай поворачиваться. Вы на меня не в обиде, Петр Николаевич, что многих ваших кадров к себе в контору перетащил?
– Конечно, друг мой, эта пертурбация усложнила мне жизнь преизрядно-с… Да еще в военную-то пору! Не стану душой кривить, позлился я на вас тогда. Но не долго. Вы ведь в основном тех людей забрали, с кем и раньше работали. Так что мои ли они были – то бабушка надвое сказала. Прочие же переходят к вам вместе с функцией, так что особого повода для недовольств у меня нет. Кстати, благодарю вас, что согласились всю кухню перлюстрации оставить пока у нас в министерстве. Не стоило Плеве окончательно доводить до белого каления. Для ваших офицеров я у себя организую отдельное помещение, так что отобранная ими почта будет храниться отдельно от общего потока и на стол к министру не попадет. В общем, хорошо, что с организацией вашего «опричного приказа» и оформлением сразу четкого разделения обязанностей между нами исчезает излишнее дублирование в работе ведомств, отвечающих за борьбу со скрытыми внутренними и внешними врагами Российского государства, это скорее – к лучшему. Хотя во многих случаях конкуренция идет во благо, но… одно ведь дело делаем. Так что можете на меня впредь вполне полагаться и в делах, и в жизни. На правах старшего товарища всегда подскажу что-то, если хитрые вопросы будут. И наверху поддержу вас и словом, и делом. Вы, как я надеюсь, и сами это уже поняли. Как-никак, а три месяца мы с вами – плечо в плечо… – Дурново аккуратно наполнил коньяком хрустальные рюмочки. – Ну что, Сергей Васильевич? Как говорится, за боевое товарищество!
– Принимается, Петр Николаевич. Спасибо. Со своей стороны, и я обещаю вам мою посильную помощь и немедленное разрешение всех ведомственных стычек, кои по ходу дела будут иногда возникать у наших подчиненных. Вы знаете, конечно, про мое личное отношение к господину фон Плеве. Но уверяю вас, что нашим с вами взаимоотношениям, полному личному и служебному доверию это обстоятельство никогда не станет помехой. Я не ревнив, в диктаторы не мечу, да и никогда не метил. То же самое полагаю и про вас. А коли дело мы делаем общее, то и делить, в свете вышесказанного, нам нечего. Я искренне надеюсь на товарищеские и дружеские отношения, как меж нами персонально, так и между ведомствами, нашему попечению императором порученными. Прозит…
Кстати, Петр Николаевич, я давно хотел вас спросить: как вы оцениваете итоги объяснения государя со своими милыми дядюшками? И что вы вообще думаете об этой мерзопакостнейшей истории?
– Думаю я, что мягкость государя может и ему, и нам всем со временем аукнуться очень серьезно. Понимаю, конечно, как ему не хочется выметать сор из избы. Из дворцов в смысле. Но сделать правильные выводы из случившегося и разрешить вам серьезную работу по отслеживанию впредь тому подобных «семейных инициатив», участия в них отдельного офицерского элемента, и, в первую очередь, гвардейцев, надобно было еще вчера. Вместо того, чтобы сидеть на пороховой бочке в ожидании второго пришествия.
– Вы полагаете, что возможно повторение «банкета»?
– Скажу вам больше, Сергей Васильевич. Я в этом не сомневаюсь ни на йоту. Сами-то рассудите: информация о роковой болезни наследника цесаревича – больше не тайна в узких кругах. Это чудесно, конечно, что господин Банщиков как раз подоспел со своей техникой лечебных переливаний. Но бедный мальчуган может просто случайно серьезно пораниться, и его никакие ухищрения докторов не спасут. Так что в очереди претендентов на трон неизбежно будет нарастать волнение. И нетерпение…
– Но ведь Михаил Александрович вернулся из Маньчжурии не просто возмужавшим, но, на мой взгляд, человеком, способным на жесткие, прагматичные поступки. Памятная его бесхарактерность почила в бозе. Чего, как я понимаю, многие не ожидали.
– Судите по его отказу в помиловании мерзавцу Ивкову и двум японским шпионам? Или по утверждению скандальных отставок среди интендантского генералитета?
– И по этому – тоже, но не только…
– А не находите ли, друг мой, что такой Михаил, как возможный будущий русский самодержец, кое-кому видится гораздо менее приятной альтернативой, чем инвалид-гемофилик Алексей? Кроме того, как я понимаю, Михаил Александрович – возможный претендент на руку единственной дочери кайзера Вильгельма. И этот династический альянс сделает русско-германское столкновение практически невероятным. Лично я буду только приветствовать такой поворот наших политических дел, да и не только я один. Однако у подобного расклада есть и масса влиятельных противников. Очень влиятельных, смею вас заверить. Вот и получается, что нам с вами, любезный мой Сергей Васильевич, надо эту голову беречь едва ли не с большим рвением, чем голову самого Николая Александровича.
– Согласен. То, что брат государя может стать мишенью для определенных сил как в самой России, так и внешних, это очевидно. Тем более что о явной смене его личностных приоритетов говорят не слова, а дела. Игрушкой в чьих-то руках он никак уже не будет. Кстати говоря, но и государь прямо предусмотрел такую угрозу. Петр Николаевич, вы позволите, если я вам задам один не вполне удобный вопрос?
– Ну, что же с вами поделаешь, мой дорогой. Ведь сейчас вы вправе задавать любые вопросы кому угодно, кроме регента, – рассмеялся Дурново.
– Вот об этом и хочу спросить. Не обиделись ли вы на меня, не дай бог, за то, что государь на время его отъезда именно так расставил фигуры на доске?
– Я?! Да Господь с вами! Мы не первый день знаем друг друга, и вопрос возраста или опыта тут не играет никакой роли. Его решение о том, что в случае гибели Михаила именно вы наделяетесь практически диктаторскими полномочиями и именно к вам переходят в подчинение как гарантированно верные государю гвардейские полки, так и весь аппарат МВД, – самое разумное. Если не сказать – единственно логичное. Мне ли ревновать? О чем вы? Откровенно говоря, я только приветствую, что наш император, выслушав предложения Плеве, все обдумал и поступил по-своему. А уж когда я узнал, что он прислушался к моему мнению и вместо императрицы регентом на все время отсутствия брата стал Михаил Александрович, тут просто гора с плеч упала. Что же до ваших полномочий, Сергей Васильевич, то это же просто подстраховка в данном случае. Необходимая, но я полагаю, таковой она и останется. Это тем более ясно после первых шагов Михаила в новом качестве. Никто его на глупости не сподвигнет, это вполне очевидно. И никто не рискнет покуситься. В данное время, по крайней мере. Вы же видите, что гвардия на руках его носит, а все молодое офицерство любого интригана за него просто прикончит.
А вот то, что фон Плеве не сможет оказаться в вашей роли наедине со своими мыслями и соблазнами, это очень хорошо! Как и то, что своим решением император показал ему новую конфигурацию фигур на доске. Каждая из которых должна помнить, как, когда и против кого она играет. При данном устойчивом раскладе у меня, слава богу, не появится ни малейшего повода выказать открытое неповиновение вышестоящему начальнику. Вы меня поняли, конечно?.. А то – «обида»! Вот уж насмешили старика.
