В состоянии оцепенения, ученый не смог бы оторваться от лица незнакомца. И когда найденыш распахнул бы свои серые глаза и зачем-то оскалился, оголив идеально белые ровные зубы, то излишне любознательный индивидуум, — не важно из какого мира, — скончался бы от разрыва сердца. Нет, это, пожалуй, перебор. Но он точно бы вылетел из той нереальности со скоростью стрелы и постарался бы забыть тот кошмар, уверив себя, что это был всего лишь страшный сон — результат ночных бдений за умными книгами. Помолился бы и взял внеочедной отпуск.
Блин из смеси крови, костей, внутренностей и мозгов, вдруг потянулся вверх, вбирая в себя размазанную по земле плоть. Края круга ползли к центру, где рос и обретал объем неизвестно кто. Спустя два удара спокойного сердца, неизвестный превратился в вышеописанного человека — Вовчика — Руса, с полным комплектом души.
Ох, и помоталась же его Воля по нереальности, ища каждый фрагментик! Русу думалось, что он искал и собирал себя неимоверно долго — тысячелетия, и полагал, что своим оскалом, который не покидал его лица, отпугивал демонов-падальщиков, охочих до любых частичек разумных. Он попросту не представлял, где находился. А был он там, куда не было доступа ни Богам, ни демонам, ни Духам, ни всем остальным бессмертным сущностям.
— Хм. Я не ошибся в тебе, сынок, — раздалась раскатистый бас. — Быстро ты обернулся. Даже, хах! Переодеться успел! Хвалю.
За сотни лет, собирая себя по кусочкам, причем, в буквальном смысле, Рус передумал несчитанные миллионы мыслей. Начиная от холодных рассуждений «чистой» Воли и заканчивая всей полнотой эмоций воссозданной души. Несколько десятков последних лет, основным направлением переживаний стали воспоминая о Гелинии и Гнатике, с горячим желанием вернуться домой, к семье. С обретением каждого нового осколка это стремление все росло и росло, достигнув пика в команде: «Домой!!! Пусть и на их могилы…», — он пребывал в полной уверенности, что прошли века.
О Френоме Рус «слегка подзабыл». И «многомудрые» умозаключения о жизни и смерти; об их предназначениях; о богах и людях, о других Разумных; об их местах в структуре глобального мироздания; о множестве вселенных — о чем за сотни лет он успел надуматься вдоволь, и, как был убежден, познал Истину, — вылетели из его головы, едва только он почувствовал под ногам опору. С восторженным хлюпом выскочили, как пробка из бутылки игристого. Все, человек победил смерть. Остальное — тлен.
Пасынок не расслышал слов отчима. Первые несколько мгновений он ошалело метался, привычно принимая оборонительные стойки и пытаясь вызвать из «пространственного кармана» «близнецов». Мечи не желали появляться в руках. Собственно, и сам «карман» не нащупывался и Сила Геи из каналов куда-то пропала. Но все это было присказкой, по сравнению главной сказкой: «Где дом?! Где люди?! Где Кальварион?! Что, черт побери, случилось с миром?!. Это сколько же лет прошло?!!», — мысли в панике метались по черепной коробке, многократно повторяясь, словно действительно отскакивали от стенок. Тем не менее, это не мешало Русу быть предельно собранным, готовым ко всему. Вдруг взор его уперся в стоящего буквально в трех шагах массивного мускулистого заросшего дикаря, возникшего из ниоткуда. И в то же время создавалось упорное впечатление, что был здесь всегда.
— Ты?! — Рус узнал Френома и воспоминания последних статеров «прошлой жизни» хлынули в него широким потоком, смывая века бестелесного существования…
— Ха-ха-ха… — весело, беззлобно, по-доброму рассмеялся Френом. Из его глаз хлынули настоящие слезы и он совсем по-человечески размазал их своей длинной, до пояса, густой черной бородой.
Рус продолжал скалиться. Это выражение застыло на его лице, за сотни лет превратившись в маску.
— Ты… ты… — сквозь смех выдавливал Френом. — Ты, сынишка, зубы-то скрой. А то застудишь ненароком… — и закатился еще сильнее.
Пасынок дернул одной щекой, другой и звериное выражение сползло. Теперь он хмурился.
— Хватит, папаша, хватит, — раздраженно проговорил он. — Не корчи из себя человека. Тебе не идет.
— Хах… — не спешил останавливаться «папаша», — а ведь знаю… что… в чертогах… или в… бездне, — бог буквально давился словами. — Память у людишек от… шибает… хах… но на тебя… я все же… надеялся, — и вдруг, совершенно неожиданно, мгновенно перестал смеяться. Люди так не могут. Его серые глаза сразу высохли и в них засияла многомерная, глубочайшая, кружащая голову глубина. — Расскажи. Просто любопытно. Как тебя мамочка-Создательница отпустила? Иль сбежал?
— Что? — ошарашенно вымолвил Рус. — Какая мамочка?! — и в следующий миг в его голове взорвалась граната…
Но в этот раз пасынок встретил воздействие отчима во всеоружии. Щупальца, показавшиеся ему покрытыми липкой противной слизью, как у осьминога, были выкинуты из мозгов с легкостью. И Рус знал совершенно точно — Френому не удалось считать ни одной его мысли.
Бог оставался невозмутим. Огорчился ли он или, наоборот, порадовался «за сыночка» — было непонятно. Небожители в принципе испытывали чувства весьма далекие от человеческих. Но не позавидуешь тому существу, кто имел глупость принять аватар божества за личность, подобную себе! Таких они имели привычку наказывать. В зависимости от «настроения», конечно, — могли и подыграть. Некоторые так и вовсе любили устраивать целые представления.
— Завязывай, папа, с понтами, знаешь ведь… — вальяжно заявил обрадованный победой «сын», но был перебит Френомом:
— Не зазнавайся, сынку, — и в следующий миг Рус почувствовал дикую боль в шее.
Голова его оторвалась от туловища: совершенно бескровно, но с жутким хрустом. Поднялась на пару локтей и зависла. С болью пасынок привычно справился, но почувствовав на собственной шкуре ощущения лже-кормилицы, когда он сам наказывал женщину такой же пыткой, ужаснулся.
— Позволь я тебе кое-что объясню, — спокойно сказал отчим, глядя на Руса снизу-вверх. Небрежно смотрел, как на букашку. У «сыночка» возникло стойкое впечатление, будто все было наоборот: его голова валяется на земле, а дикарь наблюдает за ним сверху-вниз, презрительно трогая нелепый череп пальцами грязных голых ног.
— Как ни напрягай свою Волю, глупый человечек, а ничего ты мне не сможешь сделать. Здесь ты — никто. Да и в мирке своем по большому счету тоже. Но там еще полбеды — у тебя есть тело. Какое-никакое, пусть и немного эльфийское, но — твое. А у меня? Вот, я отнимаю у тебя Силу. Чувствуешь?
Глаза Руса распахнулись так широко, как невозможно себе представить. Дабы не доставить лишнюю радость «папаше», вздумавшему его поучить, он молчал. Терпел сосущие, требующие заполнить вдруг возникшую внутреннюю пустоту ощущения, недовольно отмечая, как сильно он успел пристраститься к Силе! Мелькнула неприятная мысль о том, что как он теперь на Земле-то будет? Он туда не рвался, но шальное желание «сходить в гости» иногда посещало.
— По недомыслию своему ты отказался от Силы — отдал Защитнику. И как он тебя защитил? — продолжал вещать Френом. — Теперь все, в мире больше не осталось бесхозной Силы. О Звездной тьме забудь — не подчиниться она тебе. — И угадал же! Мелькнула у Руса мыслишка по поводу изгнанного Бога. — Скоро хозяин вернется и печать твоя ему не помешает. Она только ваших, людских магов сдерживает. Ты, возможно, доживешь до его прихода. Если дурить перестанешь. Эльфы — живучие. А женушка твоя и сынишка — вряд ли. Не скалься, не страшно, — усмехнулся Френом в ответ на выходку Руса.
Человек себя обругал: не хотел показывать эмоций, а на слова о Гелинии и Гнатике среагировал. И тут же со злостью подумал: «Это мы еще посмотрим, Френомушка!..».
— Гы-ы. Злишься? Любовь — это ваша, людская, слабость и сила. Запоминай мои слова, советую, долго я тебя учить не намерен. На заемную Силу излишне не надейся: Боги могут отнять её в любой момент. Как я статер назад сделал. А представь, если бы это случилось в бою? Мы лишь попустительствуем, дозволяем магам пользоваться частью нашей сущности. Сразу скажу — Духов твоих я отнять не смогу, сильно ты их перекроил своей Волей. Только ты сам успел убедиться — их любой шаман на время изгоняет, в самый неподходящий момент. Уяснил? Ну, молчи, упрямец. — В этих словах послышалась огромная, воистину божественная Гордость за Сына — именно с большой буквы.
Любой другой человек непременно бы купился: забыл бы о смерти, которую посылал ему «Отец», о боли, о лишении Силы. Отбросил бы неприятные воспоминая, как отряхивают с обуви грязь пред сияющим дворцом могущественного правителя, и возгордился бы. Еще бы! Лишь избранные удостаиваются приглашения. И рассыпался бы в благодарностях. И стал бы абсолютно счастлив. Рус же не выразил ничего. Ни одна мышца на его лице не дрогнула.
— Гы-ы! — снова идиотски, совершенно по-дикарски усмехнулся Френом, оправдывая свой образ. Блистательный замок, невольно возникший даже в Русовском воображении, сразу померк. — Не кичись своей глупостью, — добавил отчим, но вопреки ворчливой строгости этих слов, пустил в пасынка Силу. Всю, разом.
