Не так плохо, как могло бы, на самом деле. Комната была довольно просторная, стены и потолок явно не так давно белили. Источник света — голая лампочка, свисающая на проводе. Диван в девичестве был явно зеленого цвета, но сейчас определить это можно было только по изнанке. Подушки от времени посерели, на углах ткань обремкалась. Шифоньер полированный, трехдверный, на ножках. И квадратная раковина с двумя отдельными кранами, на одном из которых болтался резиновый самодельный смеситель. С другого он соскочил. Причем делал это явно не в первый раз. И сам кран, и шланчик были густо замотаны синей изолентой.
Над окном — запыленная гардина с множеством пустых крючков. В общем-то, понимаю любовь советских людей к шторам. И дело даже не в иллюзии уединения, которую они дают, а в том, что без них окно выглядит так, будто дом этот или еще не достроили, или разрушили.
— Комната очень теплая, очень! — тараторила тем временем Дарья Ивановна. — Сейчас холодно, потому что я проветривала. Никто не живет тут с тех пор как сын с семьей переехали в деревню. Я думала квартирантов пустить, но одни мне сразу как-то не понравились, по лицам видно — алкашня. Потом еще дамочка какая-то приходила... Очень вульгарная, я не захотела ее пускать. А Иван, сразу видно, человек серьезный и положительный.
Я задумчиво смотрел на нее. Забавно. Ни черта ведь она не поменялась за эти годы. Что сейчас хрен поймешь, сколько ей лет, что потом будет точно так же. Вот сколько ей, реально? Сорок? Или больше? Хотя нет, больше быть не может, ей через пятнадцать лет на скамье подсудимых сидеть, вроде она там еще не пенсионеркой была...
Кажется, некоторые женщины с самого рождения вот такие вот безвозрастные тетки. Какого цвета у нее волосы, неизвестно, потому что на голове косынка. Морщин вроде нет, но лицо выглядит уставшим. Никакое лицо, не на чем взгляд остановить. Глаза тусклые, маленькие. Губы тонкие. Как, ну вот как она стала лидером секты? Или, может быть, дело в мужике, которого она нашла? И на самом деле это он всем заправлял?
— Мне все нравится, — сказал я. Вообще-то, мне хотелось сбежать. И даже мелькнула мысль попросить Феликса потерпеть меня в гостях подольше, только бы не оставаться в этом жутком месте. «Какой-то ты нежный, Жан Михалыч! — строго сказал я себе. — Это всего лишь коммуналка, а ты уже раскис!»
С другой же стороны, уходить мне не хотелось. Помнится, когда Дарья Ивановна рассказывала мне о своей жизни, то много раз повторила, что самым судьбоносным в ее жизни был восемьдесят первый год. Именно тогда на нее снизошло озарение и просветление. И она познала истину. Официальная же история этой дамы говорит о том, что в восемьдесят первом она попала в психиатрическую клинику. Подробности ее личного дела мне добыть не удалось. И дело даже было не в том, что кто-то в те годы особенно соблюдал клятвы Гиппократа и врачебные тайны. Просто в архиве произошел пожар, и все дела благополучно сгорели.
Если сейчас откажусь, то потеряю возможность увидеть самое начало истории. А ради такого можно и адаптироваться. В конце концов, ничего такого особенно ужасного в этой квартире нет. Впрочем, может я просто пока в душ не заходил...
Феликс под благовидным предлогом сбежал, как только я дал свое согласие. А вот выпроводить Дарью Ивановну оказалось много сложнее. Хотя она уже на третий круг рассказывала мне про хороших и замечательных жильцов квартиры, про график дежурств, который надо выполнять, если мы хотим, чтобы был порядок, потом про своего сына, который ее бросил...
— Кстати, Иван, вы же на заводе работаете? — спохватилась она вдруг. — Может быть, почините мне шкафчик, а то на нем дверца отвалилась уже почти.
— Могу глянуть, но не обещаю, — сказал я. — Инструменты могут понадобиться, а у меня их нет.
— Так мы у Генки попросим! — радостно воскликнула она. — У него целый ящик!
«Так почему тебе этот Генка шкафчик и не починит?» — подумал я, я сам с любопытством разглядывал эту женщину. Это была она и не она. Внешне — точно она, никакой ошибки. У меня отличная память на лица. Но вот речь... Сейчас передо мной стояла обычная суетливая тетка, простая, недалекая без всякой искры безумия в глазах. Что же тебя так изменит, Дара Господня?
Выпроводить ее мне удалось далеко не с первого раза. Она вроде бы соглашалась, что да-да, вам надо освоиться и все такое, потом останавливалась на пороге и заводила свою пластинку снова.
И когда я наконец захлопнул дверь своей комнаты, то чувствовал себя выжатым, как лимон.
Перевел дух. Еще раз осмотрелся.
Диван этот, конечно же, надо выкидывать. Даже если там внутри нет клоповьего гнезда, он все равно не выглядел ни удобным спальным местом, ни отличным интерьерным решением. Светильник тоже нужен. И шторы. И пол бы этот щелястый застелить чем-нибудь...
В принципе, не так уж все и плохо, на самом деле. Комната большая, окно тоже большое. Вид из окна... Я подошел и посмотрел вниз. Заснеженный двор. В сугроб воткнута одинокая елка. Надо же, второе января, а кто-то уже новогодний декор в своей квартире устранил. В центре двора — невысокая снежная горка и неровным овальным пятном залитый каток. Скелет качелей. Деревья. В торце соседнего дома — магазин «Продукты».
Я снова повернулся к дивану. Для ночевки сегодня эта комната совершенно непригодна, конечно. Придется напрашиваться к кому-нибудь, пока я не решу вопрос спального места и постельного белья.
Телефона, кстати, как сообщила мне Дарья Ивановна, в коммуналке нет. Только автомат рядом с «Культспорттоварами». Я покрутил барашек одного из кранов. Он чихнул и выплюнул немного ржавой воды. Потом загудел, и вода полилась нормальной струйкой. Горячая. Ну что ж, это действительно хорошо. А что до остального — это ничего. Обживусь еще. Просто не сегодня.
Я подошел к двери и прислушался. В коридоре вроде никого не было, где-то в квартире тихонько шуршало радио. Я запер дверь. Потом открыл ее, просто чтобы потренироваться. Потом снова запер. Прошелся по коридору, заглянул в кухню. Никаких особых сюрпризов это зрелище мне не принесло. В просторном помещении было два окна и четыре газовых плиты. Две раковины, в точности таких же, как в моей комнате. На стенах в прихотливом порядке развешены разномастные кухонные шкафчики, эмалированные и оцинкованные тазики, пластмассовая детская ванна (одна штука). Холодильника ни одного. Наверное, такое ценное имущество предпочитают держать в комнатах.
Над мойкой пожелтевший и покорибившийся листок бумаги, на котором крупными буквами написано: «Горячий кран не включать!»
Скрипнула входная дверь, и в коридоре послышались шаги нескольких пар ног. И визгливый, как дрель, женский голос.
— ...сам виноват! Я же говорила тебе еще вчера, что надо было заранее приходить! А ты что? Ты ничего. Я место в очереди держала, но из-за тебя нам ничего не досталось!
— Бу-бу-бу, — неразборчиво отозвался второй голос, мужской. Ага, понятно, это вернулась семейная пара из комнаты в противоположном от меня конце коридора. Хлопнула еще одна дверь, но пронзительность голоса была такой, что не так-то просто его было заглушить. Во всяком случае, дверь в коммунальной квартире с этим явно не справлялась.
Я направился к выходу. Снял потертые тапочки, сунул ноги в свои ботинки и вышел.
Комиссионка, точно! Нужно заглянуть в комиссионку, вроде тут где-то неподалеку есть. И купить газету с объявлениями.
Я подергал на себя дверцу телефонной кабины. Она застряла в намерзшем снегу, телефоном явно давно не пользовались. Через пару минут раскачиваний и отбивания пяткой кусков льда, мне удалось протиснуться внутрь. Снял трубку, приложил ее к уху, сдвинув шапку. Гудок был на месте. Фух. Это хорошо. Я выгреб из кармана мелочь, выудил оттуда двухкопеечную монету. Задумался. Кому позвонить? Мне понадобится помощь с вытаскиванием дивана и всяким таким прочим, значит кому-то из мужиков. Ну и переночевать надо где-то тоже. Впрочем, ночевать можно пойти к Анне...
