— Вставай, Тимофей, вставай!
Стрельца, слава Богу, не придавило павшей лошадью — успел «внук» боярский (как иногда я про себя величаю) освободить ноги из стремян и сноровисто откатиться в сторону. Но на дорогу вслед за побитой голытьбой уже выскочил всадник в дорогом шляхетском кафтане!
Вновь лисовчики…
Я встретил литовца прямым уколом в грудь, но неожиданно нарвался на грамотную защиту: палаш умело отбили в сторону секущим ударом по клинку! И вражеская сабля, описав стремительную дугу над головой врага, тут же полетела в сторону моего плеча…
Выстрел!
Тяжелая пуля пистоля ударила в голову лисовчика; до меня долетели отдельные капли крови, брызнувшие во все стороны — а враг буквально вылетел из седла. Ошарашенно оглянувшись, я увидел замершего на дороге Тимофея. Я успел благодарно кивнуть сотнику — но тут от засады, в которую мы едва не въехали и в которой едва не сгинули, послышался дробный перестук копыт.
— Бежим!!!
— Ляхи треклятые…
Скинув с заводной кобылы поклажу (жалобно лязгнула сброшенная броня, так ни разу и не использованная) сотник буквально вспорхнул на спину лошади, усевшись на потник — и тут же поддал пятками конские бока:
— Н-н-н-о-о-о!!!
…Мы проскакали уже несколько сотен шагов, невольно уводя лисовчиков в сторону недавно оставленной за спиной деревни. И к моему вящему сожалению, враг не отстает — семеро ляхов, отчаянно гикающих и нахлестывающих лоснящихся, холеных жеребцов, уже успели сократить расстояние между нами, буквально повиснув на плечах! Правда, сотник, заприметивший стоящее у самой дороги молодое дерево, на скаку рубанул по стволу. Перешибить его с первой попытки не удалось, но Тимофей, остановив коня, тремя последовавшими за тем яростными, размашистыми ударами свалил тонкую березку уже перед самым носом преследователей!
Мы получили небольшую фору и проскакали еще шагов триста вперед — а потом вдруг заводная кобыла под Орлом споткнулась и захромала…
— Да что же такое!
Стрелец возмущенно вскричал, спрыгивая с лошади и кидаясь к своей последней заводной кобыле — а я, пользуюсь мгновением, принялся судорожно перезаряжать отцовский пистоль, с тревогой оглядываясь назад, на дорогу. Наши преследователи уже вновь сократили расстояние до нескольких десятков шагов… Слишком хорошие у них кони!
— Тимофей! Крест и просфора у тебя?!
— Да! На груди повесил!
Точно. Я же видел распятие в разрезе рубахи, как и небольшой кожаный мешочек — видимо, пристанище для просфоры…
— Уходи! Обоих точно догонят! Бери моих заводных!!!
Стрелец возмущенно взревел:
— Вместе биться станем…
— И вместе сгинем Орлов! Нет! Ты должен доставить благословение князю, обязан!!! Скачем до поля — а там ты в сторону от деревни уходи, вдоль границы леса!!! А я их задержу…
Сотник молча поскакал рядом, стиснув зубы от злости: умом понимает, что я прав, да сердце не на месте — так говорят у московитов… Я же, дивясь собственной дури, пытаюсь зарядить второй пистоль на скаку, накинув поводья на левую руку. Впервые так делаю! Но вроде получается…
Между тем, в голове словно заведенные, бьются слова Христиера Зомме: «Для нас начинается путь чести»… И вторит им наставление отца «Помни о чести, помни о семье, помни о Боге, сын мой».
Я помню, папа. Я никогда не забывал…
На самом деле я не задумывался о высоких понятиях чести и долга, когда по наитию принял решение прикрыть отход сотника. Я просто осознал, что вдвоем нам не уйти. И что без лука и брони стрелец не сумеет задержать ворогов… Ну а кроме того, для меня почему-то оказалось проще остаться самому и принять неравный бой, чем оставить умирать Тимофея.
Прости меня, Вики… Мы все равно увидимся с тобой.
Пусть уже и не в этой жизни.
Ведь есть же что-то после смерти…
Обязательно есть.
— Скачи Тимофей, скачи!!!
Стрелец наподдал пятками по бокам кобылы, уводя остальных за собой.
— Еще свидимся, ротмистр!!!
— Свидимся…
Я остановил Стрекозу на границе подлеска, бросив прощальный взгляд в сторону стремительно удаляющегося Орла. После чего перегородил дорогу приближающимся лисовчикам... Оставшиеся крохи времени были потрачены на то, чтобы натянуть калантарь и накинуть на голову мисюрку — да поднести к губам платок Виктории и с нежностью его поцеловать.
Прощай, любимая. И прости…
Платок полетел в сторону от дороги — может, и не заметят — а сам я вскинул оба пистоля, нацелив их в жеребцов остервенело скачущих литовцев (или ляхов, пойди их разбери)… Собственных самопалов у ворогов нет — что, в общем-то, вполне объяснимо их чрезвычайной дороговизной и относительной редкостью в местных краях. И броней у них тоже нет… В отличие от меня.
И что важно, с двадцати шагов я не промахнусь по такой крупной цели, как вражеский конь…
Выстрел!
Еще один!
Бешено заржали раненые и полетевшие наземь со всего размаху скакуны лисовчиков, даже не попытавшихся увести их в сторону. Хотя и уводить-то их особо некуда, я потому и решился принимать бой в подлеске… А вот то, что следом из седла вылетел еще один шляхтич, не успев осадить своего коня, врезавшись в жеребцов товарищей — то большая для меня удача!
Все, пистолей больше нет. И зарядить не успею, уже никак… Так что клинок наголо — и как бы я ненавидел рубку, придется ее принять.
Вот и подходит к концу твой путь чести, черный рейтар…
Склонив палаш параллельно земле, я пришпорил Стрекозу, направляя ее в сторону врагов. И моя степная кобылка, сорвавшаяся с места в галоп, в считанные мгновения занесла меня в строй лисовчиков!
…Я резко пригнул голову — и кривая сабля-шамшир прошла выше цели, лишь вскользь зацепив железную маковку степняцкого шлема. В ответ же острие палаша вонзилось в грудь первого, вставшего на моем пути ляха! Я протаранил его на скаку, словно кончаром — и тут же освободил клинок из плоти врага.
Но в следующий миг атака второго противника едва не вышибла меня из седла…
Рубящий удар сабли, буквально перетянувший левый бок, открывшийся в момент моего «тарана», здорово пошатнул меня в седле. Оглушительно и одновременно с тем мерзко лязгнуло железо — но лезвие шляхетского клинка остановили стальные пластины калантаря, сохранив мою жизнь… Дыхание перехватило от боли в груди — но все же я удержался на Стрекозе! А в следующий миг, обозначив короткий укол в лицо противника, я направил клинок вниз — и палаш вонзился в живот обманутого финтом шляхтича, вскинувшего саблю к голове…
Не успевших вступить в схватку врагов осталось двое — им помешали скакуны их же соратников, на которых я напал первым. Крепкий усач с выбритым до синевы подбородком — и молодой еще, а оттого неосторожный литвин.
Или лях.
— Пся крев!!!
Именно молодой бросился вперед первым, занеся саблю для удара. Подтверждая тем самым расхожую истину, что нет лучше противника, чем разгоряченный дурак!
Я же направил лошадь сильно вправо, наперерез скакуну врага, уходя от его удара — а сам перекинул клинок в левую руку, Удивленному моим маневром лисовчику неудобно рубить справа налево, через голову лошади — как и защищаться… Глаза его наполнились ужасом перед неизбежным концом — а в следующий миг на голову шляхтича обрушился рубящий удар палаша!
Хитрый прием степной сторожи московитов, поведанный мне на привале Тимофеем. Сотник быстро подметил, что я оберук...
Усач, не успевший прийти соратнику на помощь, разразился бранью на незнакомом языке. Мы остались один на один.
— А что если нам разойтись — и тогда никому не придется умирать, а? Хорошая же идея?
Я попытался выиграть немного времени. Уж больно сильно болит ушибленная через броню грудина… Но усач лишь хмуро попер на меня, шипя от злости.
— Ты убил моего племянника!
Н-да… Договорится не получится… Да ведь сам виноват — зачем потянул на войну за собой сопляка?! Пограбить да погулять?!
Вот и догулялись…
Я попытался было повторить принесший мне успех маневр, но усач оказался намного более умелым противником. Он сумел развернуть коня навстречу Стрекозе — да еще поднял того на дыбы! Причем могучий жеребец замолотил копытами по воздуху, напугав попятившуюся назад кобылу… И еще до того, как скакун ворога поставил передние ноги на дорогу, сверху на меня уже обрушилась сабля литвина!
