— За красивые глаза, — не слишком покривил душой я. — Шеф у себя?
— Да, — ответила она. — Можешь заглянуть.
Я кивнул и потянул дверь главредовского кабинета.
— Станислав Мелентьевич, можно?
— А-а, Артемий, заходи!
Войдя, я направился к его столу и, пожав начальнику руку, тут же вручил ему бутылку.
— О, я вижу, ты получил аванс за книгу, — проницательно заметил тот.
— Совершенно верно! — откликнулся я.
— Тогда открывай!
Распоряжение руководства следует выполнять. Я сорвал жестяную пробку. Мизин вынул из встроенного бара две рюмки и блюдечко с нарезанными дольками лимоном. Накатили.
— Ну как, Зиночка передала тебе рукопись Бердымухамедова? — осведомился Станислав Мелентьевич.
— Передала, — серьёзно кивнул я. — Я уже начал думать над планом работы.
— Ну и какие у тебя мысли?
— Боюсь, там все придется переписывать.
— А ты не бойся! — отмахнулся главред. — На днях пожалует наш пустынник. Вот ты ему и обрисуешь масштаб проблемы. А я поддержу. Нарисуем картину маслом.
Мы хлопнули по рюмашке, и я отправился на рабочее место. Я попытался еще почитать рукопись «Реки жизни», но выпитый коньяк уже не располагал к чтению, и оставшиеся до окончания рабочего дня полчаса я просто бессмысленно пялился на раскрытые страницы, имитируя интеллектуальный труд. Наконец, диктор в тихо бормочущем радиоприемнике сообщил: «Семнадцать часов по столичному времени». Синельников хлопнул ладонью по столу. Криницын и Фролова посмотрели на него с надеждой.
— Ну, теперь мы можем поздравить нашего коллегу, — произнес завотделом.
На правах виновника торжества, я принялся вскрывать бутылки и коробки с конфетами. Рюмок у нас в отделе не водилось, зато у каждого сотрудника была своя кружка. Советский человек никогда особенно не комплексовал по поводу емкостей для питья. Было бы что пить, а сосуд под это сгодится любой — лабораторная колба, консервная банка, свернутый в кулек лист бумаги, а уж тем более — целая чайная кружка! Валентина Антоновна решила, что нечестно пить вино в одиночку, и позвала девчонок из корректорской.
Раз пошла такая пьянка, Евлампий Мефодьевич принес из редакционного холодильника полбатона «докторской» колбасы и кусок сыра, корректоры захватили с собой печенье, а Фролова вытащила из стола сухарики. Даже Криницын, который, как я успел заметить, отличался прижимистостью, махнул рукой и добавил к общему столу банку кильки в томате. Очень скоро стало понятно, что выпивки маловато. Я снова сбегал в буфет и притащил еще коньячка и вина, а также — бутерброды с сырокопченой колбасой.
На шум явились коллеги из других отделов. Тоже что-то притащили. Изначальный повод был забыт, началась задорная гулянка на работе с умными разговорами, анекдотами и флиртом.
Я вспомнил, что собирался позвонить Олегу. Извлек из кармана записную книжку, взял трубку и набрал записанный номер. Я опасался, что он уже свалил со своей работы, время-то шло к шести, но Литвинов откликнулся. Понятия не имею, где он вкалывает, но судя по тому, что он оказался рядом у аппарата — работенка у него явно не пыльная. Или он специально сидел у телефона и ждал моего звонка?
— А я думал, ты уже не позвонишь, — сказал Олег.
— Прости, у нас тут небольшой междусобойчик…
Я прикрыл трубку рукой, чтобы бойкие разговоры коллег не слишком-то лились в микрофон.
— Так может, перенесем встречу?..
— Не-е, — ответил я с ухмылкой. — У нас тут закуси маловато, а я проголодался…
— Тогда давай встретимся в кафе «Лира» через пятнадцать минут. Тебе хватит?
Схватив вещички, я свалил из редакции. Моего исчезновения, по-моему, никто и не заметил. Всем и так было очень хорошо и весело.
Я вышел на улицу, взял такси и минут через десять был у злачного заведения, которое вскоре станет одним из самых популярных у фарцовщиков, рок-музыкантов и «золотой молодежи», но пока это было довольно обыкновенное предприятие советского общепита. Я не стал торчать на улице — дул знобкий мартовский ветерок — а вошел в обеденный зал. В будний вечер народу здесь было немного, так что свободный столик нашелся без труда. И едва я уселся возле окошка, как подошел Литвинов.
— Привет! — сказал он, протягивая ко мне свою лапищу.
— Здорово! — буркнул я, отвечая.
— Что закажем?
— Все равно, — отмахнулся я. — Лишь бы побольше и посытнее.
— Согласен, — кивнул Олег.
— Но учти — плачу я!
— С чего это ты такой щедрый?
— Аванс получил за будущую книгу…
— Поздравляю! — хмыкнул мой армейский дружок. — Растешь прямо на глазах.
Подошла официантка в накрахмаленном переднике и наколке. Передник был длиннее ее юбки, а наколка чудом держалась на пышной копне белокурых волос. Мне она понравилась, и я сразу решил, что на чаевые скупиться не стану. Себе я заказал двойную порцию пельменей, крабовый салат и кофе. На десерт — пирожные. Литвинов — оливье, отбивную с картофельным пюре и чай. Девушка была слегка разочарована тем, что два симпатичных парня не заказали спиртного. Ну, мне-то уже хватило, а Олег, видимо, помнил, что завтра всего лишь вторник, а не суббота.
— Ну и о чем ты мне хотел поведать? — спросил он, когда мы разобрались с заказом.
Видно, несмотря на сегодняшнее моё лихое настроение, он хорошо запомнил, что вчера-то я говорил вполне серьёзно.
— Сейчас расскажу, — пробурчал я. — Только съем чего-нибудь…
К счастью, блондинка не олго отсутствовала. Вскоре она вернулась с нагруженным подносом. Кафе — не ресторан, здесь не готовят по заказу. Поэтому официантка принесла все и сразу. Я тут же накинулся на пельмени, чуть-чуть сдабривая их горчицей. И только слопав половину, оказался способен поделиться с другом своими приключениями. Я стал рассказывать по порядку, начав с вызволения незнакомой мне на тот момент женщины из лап потенциального насильника.
— Понимаешь, Олежек… — говорил я. — После того, как Настя сказала мне, что ее муж и его дружки — страшные люди, я, честно тебе сказать, разозлился. С какого, думаю, хрена какие-то подонки держат в страхе такую женщину? Актрису! Красавицу!.. У нас ведь не «Дикий Запад». Ну и, в общем, решил позвонить ей на квартиру… Трубку снял ее муж, ну, слово за слово… Я ему сказал, что этого так не оставлю, а он мне — приезжай, говорит, потолкуем… Ну я и поперся за город, как дурак, — Я покачал головой и воткнул вилку в самую горку крабового салата, будто во врага. — А там три облома. Один — с ножичком… Я им вломил, по-пролетарски, а тут милиция подкатила… Таксист вызвал. Представь себе, один смылся, а двоих повязали… Я после этого Насте допрос устроил, дескать, кто такие ее муженек и дружки, что подсылают хулиганов с ножичками к честным гражданам… И знаешь, кем они оказались?.. Каталами… Прикинь? Вынюхивают граждан с тугой мошной, ну и обчищают в преферанс. И так получилось, что об одном из их клиентов я знал. Драматург, он в нашем журнале публиковался. Так вот — он же мне сам и сказал, что эта шатия-братия его на тридцать кусков обчистила! Думаешь, это всё? — вдруг воскликнул я слишком громко. Пришлось сбавить тон, и я договорил почти шёпотом: — И вот в субботу, ну, как раз перед тем, как мы столкнулись с тобой и Ангелиной, прихожу к нему… Вернее — к дому, где он живет… жил, подхожу, тьфу ты — а там милиция, оцепление… Оказывается, то ли убили его, то ли он самоубился…
Я и сам удивился, как эмоционально всё это рассказывал — видно, Олег был для меня тем самым необходимым слушателем.
— А как фамилия этого драматурга? — спросил Литвинов, который и вправду слушал меня не перебивая и только яростно распиливая тупым столовым ножом отбивную котлету.
— Сивашов, Марк… Хм. Отчество не помню.
— А этих, катал-то, как зовут?
— Корней Николаевич Трегубов, Вячеслав Миронович Губарев, Алексей Владимирович Панкратов, — перечислил я.
Эти имена я помнил, как это раньше говорили, как отче наш.
— То есть, ты думаешь, что к смерти Сивашова могли быть причастны эти… Трегубов, Губарев и Панкратов?
