Андрия пришлось оставить присматривать за Адой. На двоих у них было три автомата, и я не беспокоился — нет такой армии, что сможет их одолеть. Ару и Саленко взял с собой — первого как знатока этих времен, второго как друга и переводчика.
Не считая Тарда и нас, было еще четверо сардов и пятеро парсов, выполнявших роль носильщиков. Через сутки пути на восток мы вышли на накатанную колею — это были следы колес. Продолжая путь, через час подошли к группе лачуг, где я впервые увидел одноосную двухколесную повозку. Тягловыми животными были волы — навстречу нам поспешил мужчина средних лет и за скромную шкурку козы разрешил погрузить свои товары в повозку.
— Это гарбаш, — пояснил Тард, присоединяясь к нам, — Они помогают, чтобы не нести все на плечах.
Когда мы выходили из селения, обратил внимания на тюки, сомневаясь, что такой груз возможно нести на своих плечах больше четырех суток. Теперь все стало на свои места — существовала система перевозок. Были определенные пути, по которым передвигались гарбаш — к ним из окрестных селений приносили товар, они его и доставляли в Кулиш за скромную оплату.
В этом месте мы простояли еще сутки, еще две компании неизвестных доставили свои товары, загрузив повозку с горкой. Все три группы не контактировали друг с другом, оставаясь на почтительном расстоянии.
Четыре следующих дня были похожи, словно под копирку. С самого утра повозка трогалась в путь, а следом шли хозяева продукции. После обеда делался часовой привал, владелец повозки выпрягал волов, давая им пастись, а люди готовили еду из своих сумок. В сумерках останавливались на ночь — разжигались костры для обогрева и приготовления пищи. Мы втроем ели вместе, хотя Халы всячески пытались угостить. В нашей сумке, приготовленной вторыми половинками, были ячменные лепешки, козий сыр и вяленое мясо. Мы взяли с собой воду про запас, хотя родники встречались часто.
К полудню четвертого дня к нашей наезженной колее с правой южной стороны примкнула дорога, а час спустя мы нагнали караван из трех повозок и нескольких десятков сопровождающих. Чувствовалось приближение к цивилизации, еще одна дорога уже с левой стороны примкнула ближе к вечеру.
— Завтра Кулиш, — объявил Тард на вечернем привале. Кулиш с его слов был городком хеттов, и в городе действовал жесткий закон, ограничивающий ношение оружия. Все оружие прибывающие сдавали городской страже на воротах. Оно укладывалось в ящики, закрывающиеся странным замком-защелкой. «Ключ» выдавался старшему группы. Стражники в островерхих железных шлемах, суконных платьях до колен, были вооружены длинными копьями, на левое плечо был закинут деревянный щит. Что-то среднее между кинжалом и мечом без ножен, было за поясом у старшего, крикливым голосом отдававшего команды. Лезвие кинжала было далеко от идеала, и я, постаравшись подойти к нему вплотную, увидел, что остротой там и не пахнет.
Ару сдал свое копье, Саленко был без оружия. Мой сложенный бенчмейд бараж сильно заинтересовал стражника, но оружия в нем он не увидел. А по Глоку вообще скользнул равнодушным взглядом — ничто в его глазах не напоминало оружия в непонятной штучке. Автомат предусмотрительно не взял — гулять с ним по городу не так удобно, да и странная конструкция привлекала бы внимание.
Торговая ярмарка в Кулише длилась две недели, начинаясь рано утром и заканчиваясь при свете факелов. Торговые ряды уходили вдаль, строго с запада на восток, между ними не было прохода на соседние ряды. Прибывшие со своими товарам занимали свободное место, если на нем не стояла глиняная дощечка с двумя линиями по диагонали.
— Почти как знак «стоянка запрещена», — прокомментировал Саленко табличку. Наша группа заняла свободное место. Наши товары были в самом низу повозки, пришлось ждать не меньше получаса, прежде чем к нам прибыла повозка гарбаша. Я переживал, что мои бесценные шкуры могли снять по ошибке или по умыслу, но все оказалось на месте.
Расстояние между рядами было довольно широкое — встреченные повозки могли разъехаться, не зацепив друг друга. Хотя шла вторая половина дня, народу было много — кроме повозок гарбашей, развозивших товар, встречались повозки с богато одетыми людьми. Их конструкция тоже была одноосной, но выглядели они иначе, напоминая…
— Это же практически колесницы, — вскрикнул Саленко при виде одной такой повозки. После тихого Хала было ощущение, что мы попали в человеческий муравейник — рынок бурлил, слышались разноголосые выкрики.
— Надо бы понять, что сколько стоит, — Саленко кивнул, не отрывая взгляд от паланкина, что несли шестеро голых по пояс мужчин. Это были первые черные, в смысле, африканцы, встреченные мной в этом мире. Паланкин остановился возле нашего ряда, из-за цветастых тканей высунулась рука, указавшая на соболиные шкуры.
Тард взглянул на меня, дескать, товар же твой. Взяв одну шкуру, подошел к паланкину, носильщики поставили его на землю, и из него вышла мулатка. Девушка была обмотана яркой желтой тканью на манер индийского сари, волосы собраны на макушке — массивная заколка в форме кинжала сдерживала копну черных волос.
На ногах обувь по типу балеток, перепоясанных тонкой тесьмой.
— Мана лиа суни? — голос звучал мелодично, словно журчал ручеек. Взяв из мои рук шкурку, мулатка стрельнула карими глазами, ее роскошные ресницы вздрогнули, как крылья бабочки. Она накинула шкурку на плечи, вызвав вздох восхищения у людей рядом. Серебристо—белая шкурка отлично контрастировала с ее кожей и отлично смотрелась в тон великолепным белым зубам.
— Мана лиа суни? — повторила девушка и, рассмеявшись, добавила:
— Миала?
Ни Саленко, ни Тард не поняли ее слов — на запястьях обеих рук девушки были кольца типа браслетов. Сняв одно кольцо с запястья, она протянула его со словами:
— Сикль!
— Нет, — вырвалось из меня, прежде чем понял, что сказал.
— Не? — она смогла повторить лишь две буквы. Сняв второе кольцо, мулатка взглянула на меня:
— Ше сикль!
Интуиция подсказывала, что девушка сильно запала на шкурку и цену явно дает достаточную. Это было понятно по вздоху остальных торговцев, что сгрудились возле нас.
— Нет, — и в ответ на мой второй отказ в ее глазах заплескалось отчаяние. Она приоткрыла занавеску паланкина и повозившись минуту, протянула мне пластинку того же цвета, что и браслеты, размером примерно пять на пять сантиметров:
— Ит сикль!
Если по браслетам у меня были сомнения, то пластинка явно была из серебра.
— Продано, — улыбнулся покупательнице, принимая пластинку.
Вокруг поднялся гомон, из паланкина выскочил пузатенький мужчина, в одежде типа банного халата.
— Эниа! — на его возглас мулатка обернулась и отмахнулась, типа «отвали». Несколько рук тянулись ко мне, словно пытались пощупать это «ит сикль». Возвращая девушке тоненькие браслеты, почувствовал, как она вздрогнула при прикосновении моих пальцев — ее ресницы дрогнули и поспешно, без слов, она села в паланкин вслед за мужиком. Носильщики подняли паланкин, и процессия удалилась, сопровождаемая криками торговцев и зрителей.
— Это серебро, — подтвердил Саленко после осмотра пластинки, — И его не меньше ста грамм. Сама пластинка была незатейливой — на аверсе был выбит кружок, на реверсе — изображение двух линий, напоминавших знак из старой жизни. Такие ставили на трансформаторных будках — «Не влезай, убьет!», только черепа не хватало.
В тот день я ничего больше не продал — покупатели щупали оставшиеся две соболиные шкурку, восхищались медвежьей, но уходили, услышав «ит сикль».
Ночевали торговцы прямо на местах торговли, разжигая костры в проходе. Нашей группе удалось продать несколько кувшинов — часть была обменена на куски тканей и пять наконечников для стрел. Только за один кувшин заплатили маленьким кусочком, едва ли несколько сантиметров в диаметре. Это не было чистое серебро, мы так и не поняли его номинал.
Второй день торгов был таким же — мои цены на шкуры были слишком высоки для покупателей, хотя возле меня собиралась толпа. Оставив Ару и Саленко вместо себя, побродил по рядам, обращая внимания на товары. Больше всего продавалось скота и птицы — козы, волы, утки, гуси, даже встретил пару тощих коров, едва или выше метра в холке. Были ткани, посуда, в основном из глины. За одним прилавком у мужчины была стеклянная посуда — немного примитивная, с разноцветными разводами. Возле него толпилась огромная куча людей, ахая.
