А потом Вика вышла на работу, Николай уехал обратно на службу, и вновь потянулись какие-то серые и унылые будни… И, не будь у него целой кучи работы дома, Михаил бы даже предпочел бы выйти обратно на работу, несмотря на не отгулянный отпуск. Однако постоянно находилась какая-то работа, какие-то дела…
Глава 12
9 августа, дню извержения Лонг-Вэлли, не было присвоено никакого официального статуса вроде «траурного дня». На него не было назначено никаких официальных мероприятий – лишь дикторы с экранов телевизора и радио скупо упомянули о том, что «три года назад в США произошло гигантское извержение, ставшее причиной начала Долгой зимы»… Да, это название уже успело стать официальным. Однако все равно люди помнили о том, что случилось тогда, знали, к чему это привело… И оттого в этот день по всей стране царило какое-то мрачное настроение…
- А помнишь тот день? – пока утром они собирались на работу, «шестидневку»-то никто не отменял, да и второй выходной пока не восстанавливали, спросила Вика.
- Угу, - только и кивнул в ответ Михаил.
Как же тут забудешь! Начиналось-то все тихо и спокойно, как всегда. Ранним утром все просыпались, завтракали, собирались на работу… Михаил с Викой тогда договорился встретиться на ее трамвайной остановке чтобы вместе ехать на экзамен в университет. На предпоследний экзамен… Потом сам вступительный экзамен – хотя на фоне последующих событий он с трудом вспомнил, что же они сдавали. Обратная дорога на трамвае, когда их настигла сейсмическая волна от далекого взрыва… Вой сирен гражданской обороны, отключение электроэнергии по всему городу, оползни по берегам рек и склонам холмов, повреждения и разрушения повсюду…
На работе, в транспорте, просто на улице люди то и дело вспоминали события того «черного дня»… Дня, который фактически уничтожил старый мир и создал на месте его новый. Мир более мрачный, жесткий, а нередко и жестокий… Где практически все было подчинено одному – обеспечению выживания советской страны и советского народа. И все остальное просто не имело особого значения. Остались в прошлом какие-то беспечность и самоуверенность прошлых лет, остались в прошлом отдаленные мечтания о полетах в космос, яблонях на Марсе или встречах с инопланетянами… Все это теперь даже казалось чем-то таким наивным, даже смешным. Ушла в прошлое и зарождавшаяся было советская фантастика, которую теперь с некоторой ехидцей называли глупыми бреднями. Многое стало иначе… Люди не просто резко повзрослели, а в чем-то даже словно постарели – особенно душой… Стали более мрачными, неразговорчивыми, тщательно продумывали и просчитывали каждое свое действие и каждый свой шаг.
И все же жизнь продолжалась… Умирать всей страной советские люди не собирались. А жизнь уже хорошо показала, что выжить можно лишь общими усилиями. Иного варианта просто нет. Не хочешь же ты как… да много где… выживать в примитивных условиях, без всех достижений современной цивилизации? Уж лучше сейчас постараться, поработать – ради того, чтобы потом и тебе самому, и твоим детям жить в нормальной стране, а не на руинах!
- Знаешь… Порой мне кажется, что наша прежняя жизнь – это какая-то смысл, вымысел, - задумчиво произнесла Вика. – А реальность… Она вот! И нет и не может быть никакой иной…
- «Как молоды мы были»… - тихо произнес Михаил слова из песни, но осекся, вспомнив, что ее еще не написали.
- Угу, - тихо произнесла девушка. – Как ты так метко поймал это… ощущение?
- Не знаю, - только пожал плечами парень.
Ну не скажешь же, что это – песня середины 70-х другого мира… Никто, кроме отца Михаила, так и не узнал про то, что он из «будущего» - пусть и параллельного. И, хотелось верить, никто никогда и не узнает.
Но вот и остановка – и их пути, как обычно, расходятся. Вике ехать на «Комбайн», а парню – в «Сарсельмаш». Интересно все же порой складываются исторические названия районов! Завода комбайнов давно нет – сначала там был авиационный, а теперь моторостроительный. А название осталось. Хотя оно нынче вполне подошло бы району Сарсельмаша… Комбайны ведь там как раз тоже выпускаются.
Но вот и выворачивает из-за депо трамвай-восьмерка, и Михаил сразу лезет в него. Хоть и от конечной не далеко, но народу уж достаточно много – кто-то так и вовсе пересел с «единицы» или «пятнашки». Так что сидячих мест уже нет – это не «девятка», где при езде в университет ездишь из конца в конец… Но к этому все привычные. И вот уже они катят по Огородной – мимо двух-трехэтажек «сталинок» с оштукатуренными и покрашенными фасадами, мимо белокирпичных с орнаментами из красного кирпича пятиэтажных ранних «пономареновок», мимо недавно построенных «эвакуационок» - мрачного вида панельных пятиэтажек с двухскатной крышей и крохотными окошками… В одном месте трамвай выезжал на набросанную прямо поверх дороги «времянку» - основную линию вовсю ремонтировали военные железнодорожники. А затем возвращались на уже уложенный новый путь – возвышающийся над дорожным полотном, тщательно выровненный и отсыпанный щебенкой. После чего скорость движения сразу прибавилась, а грохот – уменьшился.
И везде разговоры о событиях трехгодовой давности… Люди-то в вагоне практически постоянные, изо дня в день в одно время едут, многие так и вовсе в одном месте работают. Так что знают друг друга хорошо. Везде воспоминания, от которых Михаил лишь грустно усмехался. Прошлое СССР в этих разговорах казалось всем чем-то таким далеким и прекрасным, лучше чего просто не может быть на свете… Все словно и забыли про те проблемы, которые в свое время вызывали возмущения. Про то, в отношении чего нередко бухтели на кухне… Все прошло, выгорело – осталась лишь ностальгия по тому, что потеряли. Хотя… Один из разговоров вдруг заинтересовал Михаила.
- Чушь говоришь! – на слова своего собеседника вдруг отрезал какой-то мужик. – Вспомни, урок сколько было? И где они теперь?
- Да что те урки? – только отмахнулся от него собеседник. – Много ты на них внимания обращал? Ты лучше вспомни про то, что было тогда…
- Что было… - усмехнулся первый. – Много чего было. Но и уродов хватало… А они – та же контра, ничуть не лучше всех этих «диссидентов», кого из страны высылали! Помнишь, недавно на партсобрании говорили, что бандит – злостный враг советской власти?
- Правильно! – внезапно поддержала его какая-то женщина средних лет. – Слыхала, что про это сам товарищ Пономаренко говорил! Что, воруя у государства, вор ворует у нас!
- Да как будто государство сильно обеднеет… - усмехнулся второй.
- Государство? – решил вступить в разговор Михаил. – От одного вора, жулика, спекулянта, может, и не сильно обеднеет. А если таких будут десятки, сотни тысяч? Так по винтику, по кирпичику растащат и всю нашу страну! И будет у кого-то всего дофига, а у вас – нифига!
Не найдя, что сказать, второй умолк, а вот первый и женщина лишь поддержали слова Михаила. Причем, даже приплели к сказанному слова кого-то из классиков – хотя вспомнить их источник Михаил и не смог. А вскоре и их конечная, и толпа народа повалила из вагона к проходной. Новый рабочий день начинался как обычно… Хотя и на работе в разговорах то и дело всплывала тема того, что было и что стало. А в девять утра по радио прозвучала и речь товарища Пономаренко…
Генеральный секретарь ЦК КПСС и Председатель Совета Министров в одном лице, вполне ожидаемо, вспомнил про события трехлетней давности. Не забыв сказать про «безумные выходки американской военщины", приведшие к извержению Лонг-Вэлли, началу Долгой зимы и краху фактически всего прежнего мира, он упомянул и про последствия извержения для СССР. На данный момент в результате прямых и «поддающихся учету косвенных» последствий извержения погибло больше четырех миллионов советских людей. Это если говорить о землетрясениях, наводнении на Курилах и Камчатке, о замерзших в зимние морозы, погибших при проведении спасательных и восстановительных работ, избыточную, по отношению к обычным показателям, смертность от острых респираторных, легочных и связанных с последствиями недоедания и неправильного питания заболеваний, погибших в боях с внешними врагами и бандами басмачей и националистов. И в дальнейшем эта цифра будет лишь расти… Упомянул про вызванное Долгой зимой падение рождаемости и том, как это повлияет на демографию страны в ближайшие десятилетия.
