— Да как его пустили туда? — удивляюсь я.
— Шалву-то? Он везде пролезет — деньги у него есть, кооператор же. Я вроде и не говорила подругам, куда лечу, но он сам узнал. Теперь мне там жить опасно.
— А Валерий Ильич? Ну, он же тебя сюда привёз и поселил? — напоминаю я.
— Я ему, конечно, позвонила, он не понял меня, кажется. Сказал, что ничего мне не грозит.
После такой беседы особой тяги к близости с подругой у меня уже не было, и я уснул. Разбудила меня Светка.
— Толя, я боюсь. Там на улице шум какой-то, или у твоих соседей, и мне кажется, я слышала голос Шалвы! — испуганно сказала разведёнка.
Рывком вскакиваю, натягиваю трико и свитер — первое что под руку попалось. По пути на улицу захватил ещё кочергу. Мало ли, с железякой спокойнее.
— Ты тут сиди, — командую девушке.
На ещё ночной улице, но хорошо освещённой фонарями (сам старался!), наблюдаю странную картину: около забора стоит длинный парень и размахивает рукой, в которой виден нож. Его окружают три матерящихся белых коня — Конь, Махно и Вано, все в белых рубашках, не решаясь приблизиться к скулящему, а я вижу, что и уже побитому незнакомцу.
— Толян, одолжи предмет, — ощерился безбашенный Махно, увидев мою кочергу.
— Да бери, — в некотором шоке даю железяку соседу и тут же жалею об этом, ибо Махно бьёт по ногам длинного.
Убьёт или покалечит, а там мои отпечатки и вообще моя вещь. А парень, которого пинают соседи, явно бывший муж Светки, ибо орёт он по-грузински что-то.
— Харе! Убьёте ещё! — кричу я своим соседям-жуликам.
— Ты прикинь — долбился ночью к нам, кричал что знает, что она у нас, шалавой меня обозвал, — изумленно говорит Вано.
— Это он ко мне хотел зайти, обознался домом. Бывший муж моей подруги. И он, скорее, не ругался, а имя свое сказал. Шалва он.
— Один хрен — Шалва или Шалава. Думать надо, кому такое говоришь! А что ему от тебя надо? — любопытствует вор.
Рассказываю в двух словах ситуацию. Соседи ржут, уже бросив фигачить несчастного влюбленного. Нож отобран, а скулящий Шалва, судя по всему, отделался сломанной ногой и побитой мордой. Морда заживёт, а нога — это серьёзно. Надо скорую вызывать, ведь на улице морозец и снежок, и до утра ревнивец не доживёт, если бросить под забором. А как вызвать скорую? Искать будку телефонную в Николаевке — гиблое дело, если и появляются таковые в этом богом забытом месте, то долго не живут.
— Свет, там твой бывший приехал, повезу его в БСМП, покалечился он, — информирую испуганную подружку я, одеваясь поприличнее.
— Не надо… брось его, — неожиданно просит та, хватая меня за рукав.
— Извини, мне он плохого ничего не сделал. А бросить его на улице — заболеет в лучшем случае, а в худшем — не хочу грех на душу брать, — выдергиваю руку я.
Глава 37
— Ты как меня нашёл? — кряхтя спрашиваю Шалву, который, оперевшись на моё плечо, скачет на здоровой ноге к двери машины.
— Всё равно зарэжу, — угрюмо обещает тот вместо ответа.
— Это вряд ли, тебя скоро примут. Не менты, так КГБ. Ты ведь знаешь, кто дядя твоей бывшей жены?
— Она не бывшая! У-й-й-й! А-й-й-й, — последние его возгласы были от неудачной попытки устроиться поудобнее на заднем сиденье машины.
— Ты можешь сто раз «халва» сказать, но сладко во рту не станет. Вы официально никто друг другу.
Пытаюсь завести машину я, раздумывая, безопасно ли оставлять Шалву одного сзади? А если у него ещё один нож заныкан?
— Мне всё равно! Скоро Грузия будет свободной. А тебя я всё равно найду! — грозит отморозок.
— Свободной? Это как? — удивляюсь я.
— Сами будем решать как, нам жить, ни от кого зависеть не будем!
Сказав эту нелепицу, Шалва притих.
— Да всё равно от кого-нибудь, но зависеть будете. А как твоя фамилия?
— Церетели!
— Тот самый? — невольно вырвалось у меня.
— Какой тот самый? — удивился пассажир. — Да, мой брат — председатель партии независимости Грузии!
Я, конечно, имел в виду скульптора, но это точно не брат Шалвы. Отчество оказалось другое — Сидамонович.
Узнал я это уже в больнице скорой помощи, где пришлось светануть ксивой, чтобы быстро приняли болезного. А то санитаров с носилками к нам посылать отказались — мол, как-то сел пострадавший в машину, пусть сам и идёт. Построил сначала дежурного врача, а потом и санитаров. Дежурному пригрозил гневом главврача Мыскина, моего старого знакомого, а санитарам кулаком, ну, и встряхнуть одного пришлось за шиворот — выпивший был. И это на работе-то, да ещё в больнице! А если уронят больного диссидента? Да плевать.
Еду по пустым улицам обратно, а у меня опять гости! У ворот стоит серый Жигуль, в салоне — пара штатских, которые, увидев меня, выходят и без слов помогают открыть ворота.
— Лукарь послал? — понимающе хмыкаю я, глядя на военную выправку парней.
— У вас гость может быть незваный, — как-то между делом сообщил один.
— Был гость уже, только что его в БСМП отвез. Шалва Церетели?
— Вы его покалечили?
— Я его спас, он валялся под забором со сломанной ногой и замерзал, пришлось везти в больницу!
— Так нам можно не дежурить? — парни переглянулись между собой.
А Светка спала! Я, мучаюсь, её мужей развожу по больницам, а она дрыхнет! Вот что значит чистая совесть у человека. Я тоже лег, но на диване. Утром еле растолкал гостью — оставлять её ещё на одну ночь не хочу. Светка, выслушав рассказ и про больницу, и про охрану от Лукаря, равнодушно пожала плечиками и поехала на новую квартиру к Недолюбко. А я для очистки совести позвонил в БСМП. Гада не уронили, но перелом сложный, будут гипсовать. Недели полторы, точно, будет лежать в травматологии. Вытяжка, плюс операция. Менты его пока опрашивать не приходили. Это меня Мыскин с утра проинформировал по старой памяти.
Выкинув из головы весь бред, связанный с этой ситуацией, я занялся работой, а после обеда у меня намечен приём граждан по личным вопросам. Да, последний вторник каждого месяца с трех до пяти я принимаю всех желающих. У меня и запись есть, и очередь там причем уже до конца года расписана!
Первой ко мне попала старушка семидесяти лет, собиравшаяся погостить у родной сестры. И всё бы ничего, но два обстоятельства ей мешали — сестра жила в стране НАТО — ФРГ, и сама старушка во время войны работала на каком-то режимном объекте. И пусть с тех пор прошло сорок с лишним лет, но пометочка в личном деле имеется — «Допущен к гостайне». Тайны ведь разные бывают, есть и такие, что дольше человека живут. Но в моей власти выпустить женщину из СССР в немецкий город Хайденхайм. Да, нарушаю закон, инструкцию и совет товарищей в штатском. Последнее нарушать стоит реже чем первое, по нынешним понятиям. Но мне плевать. Тем более, сестра её приезжала три раза в Москву, и ничего. А ведь тоже работала на секретном предприятии, правда, фашистском. Угнали её из Белоруссии немцы и поставили к станку. Домой она так и не вернулась, справедливо опасаясь клейма, а то и мести от подчинённых товарища Берии.
Второй зашла уверенная в себе мордатая, толстая баба лет сорока и, без приглашения усевшись на стул, придвинув его поближе к моему столу, уже набрала воздуха в грудь, собираясь изложить свою просьбу. Прием я веду не один, со мной в кабинете был мой зам — двоюродный дядька Пашка Иванов, он и тормознул нахалку.
— Документы! — рявкнул он во всё своё пролетарское горло.
Пашка хоть и не намного, но старше меня и выглядит прям по-пролетарски — огромный, как медведь, из закатанных рукавов рубашки видны волосатые руки, и голос соответствующий.
— У вас всё есть! — взвизгнула тетка, с опаской глядя на непонятное существо — то ли зверь, то ли человек.
— Слушаю вас, уважаемая, — доброжелательно улыбаюсь тетке, и зря.
Пришла она не проситься за рубеж, а с жалобой на своего мужа, который работает у меня. У меня два мужика работают — Пашка и Егор. Оказывается, последнего, если верить словам его жены, я совсем не знаю. Некоторым грехам Егора можно позавидовать белой завистью — выпил на даче литр самогона, а ночью, выйдя покурить, оприходовал сначала соседку Люську, а затем её брюхатую дочь, которая свое пузо, возможно, от изменщика и надула! И это всё такой безобидный на вид Егор⁈
